— Как вывезете их, сразу домой не идите. В кустиках затаитесь и дождитесь, чтобы хоть один из этих проснулся. Не надо нам, чтобы их сонных обобрали или порезали. Чистенько нужно дело сделать.
Да, всё Федор Терентьевич предусмотрел, о всём заранее подумал.
— Пошли, Ваня, спать. Дел с утра много…
Я давно уже позёвывал, время было третий сон видеть.
— Пошли, Федор Терентьевич, пошли.
Скоро уже петухи петь начнут, а мы ещё и не ложились…
Глава 24
Глава 24 Парнишка от кума
Выспаться мне не дали…
Вернее, не дал. Федор Терентьевич.
Какая его неспиха забрала? Только-только лёг, а тут уже за плечо трясут…
— Ваня, вставай.
Мля…
Встаю, куда деваться-то…
— Что, московские продотрядовцы вернулись? — попытался я со сна пошутить.
Тут же понял, что неудачно. На Федоре лица не было.
— Хуже…
Что же такое хуже-то может быть?
— От кума парнишка прибыл. Чуть лошадку свою не загнал.
Фёдор Терентьевич за левое плечо себе кивнул.
Кумовьев у атамана — в каждом селе. Человек он уважаемый и авторитетный. Вот и обращаются к нему — будь да будь крестным отцом. Федор Терентьевич и не отказывается — церковным уставом каких-то ограничений в этом отношении не предусмотрено.
Супруга Федора Терентьевича только иногда тяжело вздыхает. Но, это — когда он не видит. Крестный отец же должен купить нательный крестик, оплатить процедуру крещения в храме и продукты для праздничного стола по случаю крестин. Это — расходы. Пусть и застолье после крещения не пышное — только для близких и стол без спиртного — крестильная каша, пироги и сладости.
— Из уезда новости. Первый-то Московский продовольственный полк против советской власти выступил.
Во дела… Против советской власти? Так сама советская власть его в Вятскую губернию и направила за хлебушком.
Тут от таких новостей я окончательно и проснулся. Бунт против большевиков в уезде, это тебе не фунт изюму. Тут непонятно, чем всё закончится может. Вот Федор и расстроен…
— Так, Федор Терентьевич, давай всё по порядку.
— Пошли за стол, там и расскажу. — атаман по голове пятерней провел, широко зевнул, вид у него тоже был совсем не выспавшийся.
Я не возражал. Сами разбудили, теперь сами завтраком и кормите.
— Продотрядовцы эти в уезде почти уже месяц, — начал Федор. — Сначала ближние от города села и деревни обирали, пьянствовали и безобразили, а потом вот и до нас, дальних, добрались. Сам знаешь, там, вокруг города, места всё хлебные и народ посмирёней, не как у нас на севере уезда в лесном краю. Мы тут, хоть и беднее, но всегда вольно жили…
Это — точно. Уезд — огромный. Весь из конца в конец проедешь — как почти пару-тройку мелких северо-германских государств до объединения их в империю.
Я, не дожидаясь предложения, молока себе налил и хлебушка ломоть взял. Слушаю да ем, одно другому не мешает. Как тому котику.
— Кум в уездном городе в писарях состоит, много знает… — Федор, на меня глядя, тоже решил молочком себя побаловать. — Командует полком бывший офицер императорской армии Степанов. Вот он и решил, когда хлеб собрал, себе его оставить, а не отдавать советской власти. Ещё и, как мне парнишка кумов рассказал, полк собрались на фронт отправить, а самого Степанова под суд. Не держал де, он дисциплину в полку, допускал много безобразий. Убили они в уезде восемнадцать большевиков, что Степанова арестовывать пришли и сейчас в Уржуме не советская власть, а Южный округ Вятской губернии со своим правительством.
Федор отпил молока из кружки и продолжил.
— Хлеб больше у крестьян не забирают, а даже малую часть обратно раздали. Сейчас они не продотряд, а борцы за народ. Везде, где можно, расклеивают воззвание патриарха Тихона, где большевики церковному проклятию предаются. Бывшие офицеры и кто советской властью недоволен, теперь все к Степанову потянулись.
— Когда всё это случилось? — уточнил я.
— Почитай, больше уже двух дней. Парень-то от кума только день до нас добирался. — провёл вычисления в своей голове Федор.
— Ну, тогда и нам, скорее всего, наказания от продовольственного полка не будет, что мало зерна от нас привезут, — высказал я предположение.
После моих слов Федор Терентьевич повеселел.
— Точно, Ваня. Семенов же сейчас за народ.
На этой хорошей мысли атаман своё молоко и допил.
— За себя он, а не за народ. Жди сейчас, Федор Терентьевич, в уезд Красную армию.
Упоминание о Красной армии радости атаману бузников не добавило. Пустую кружку он от себя отодвинул, указательным пальцем начал по столешнице постукивать.
Впрочем, это постукивание совсем не долго продолжалось.
— Что, Ваня, делать-то будем?
Федор Терентьевич в непонятных для себя ситуациях не стеснялся от других советов слушать. Может, кто что и подскажет. Пусть и из младших даже. Поступал он, конечно, по своему разумению, но перед этим не гнушался и все мнения узнать.
— Не знаю, думать надо, — не стал торопиться я с ответом.
В конце концов, правда не сразу, советская власть в России победит, но тут сразу в омут головой тоже не надо кидаться. Лес рубят — щепки летят, а сгинуть в вихре гражданской войны мне очень не хотелось.
Глава 25
Глава 25 Конные и пароход
Ещё почти неделю всё было спокойно.
Люди в селе своими обычными делами занимались. Правда, иногда в сторону тракта из уезда поглядывали.
Погода стояла замечательная.
Федор Терентьевич посты на дороге в уездный город усилил. Пусть степановцы сегодня за народ, но, хрен знает, что их руководству завтра в башку втемяшится.
Я, бездельничал. Федор от меня только отмахивался. Отдыхай мол, чего тебе на боку не лежится… К Павлу Павловичу сходи.
К Павлу Павловичу, бывшему земскому фельдшеру, я и так почти каждый день бываю. Тот мне рад, всё расспрашивает меня, что и как в моей жизни случалось. Глуховат только он совсем стал, да и с памятью проблемы. Ещё и часто прерывают нас. То, что земскую медицину советская власть отменила, не ликвидировало заодно и болезни. Страдальцы к дому Павла Павловича дорогу знали. Правда, лечил он сейчас всё больше травками.
— Нет лекарств, Иван, совсем нет… Знахарскими методами народец пользую да добрым словом… — вздыхал старик.
На шестой день жизни волости при новой власти, уже ближе к вечеру, костыга моё и Федора Терентьевича размеренное времяпрепровождение на ноль помножил.
— Едут!
— Кто?
Атаман бузников аккуратно отложил в сторону сеть, которую чинил. Река рядом с селом имеется, а где река — там и рыба. Однако, для её ловли сеть должна всегда в порядке быть.
— Пойди их разбери… В военной форме, оружные.
Это — точно. Сейчас в военной форме — через одного.
— Погоны есть?
— Нет.
Так. Нет. Один вариант — кто, отпадает. Не белые. Уже легче.
Остаются — красноармейцы или степановцы. Тут — хрен редьки не слаще. Тех и других кормить-поить надо будет.
— Много их?
Федор Терентьевич костыгу расспрашивает, а сам уже другой моментально стал, как струнка натянулся, ко всему готов.
— Полтора десятка или чуть больше. Едут — не торопятся. Я напрямки сюда, а они по тракту, но скоро будут.
— Телеги с ними есть?
— Одна.
Одна… Значит — не за хлебушком. За каким тогда лешим?
Ну, скоро и узнаем. Зерно — спрятано. Коров и лошадей подальше за лес отогнали. Как к басурманскому нашествию приготовились.
Через час оказалось, что имелись в действиях атамана бойцовской артели и пробелы. Не всё он учёл.
Заявились в село степановцы. По приказу их старшего народ около церкви собрали.
— Советская власть в Уржумском и Малмыжском уездах ликвидирована, — так было объявлено жителям села. — Скоро падут Вятка и Котельнич. Объявлена мобилизация в Народную армию…
