— Демократия, однако!
— А ты не смейся, Петр Миронович. Демократия штука хорошая, если ей с умом пользоваться. По поднятому тобой вопросу по ОГАС нам необходимо сделать следующее. Собери сначала вместе всех заинтересованных лиц, полномочия я тебе предоставлю. И подготовьте масштабное всесоюзное совещание, на котором представьте подготовленный проект. Наверняка у Глушкова наработки уже имеются. Устроим совместный мозговой штурм, после и всеобщую атаку на министерства начнем. Менять надо систему целиком, так что сопротивление будет лютое. Визг поднимется до стратосферы! Поэтому подготовиться следует основательно. Я туда заодно все Политбюро во главе с Леонид Ильичом притащу. Он любит все современное и необычное. Чтобы придать масштабности проекту, да заодно некоторые замшелые головы прочистить. Пусть увидят настоящее будущее и кто за этим стоит! Забронзовели там некоторые, даже космос с ядерной энергией им мозги не вправил.
Машеров широко раскрыл глаза. Перед ним сейчас открывался совершенно другой Кириленко. Человек исторический, глобальный, не чурающийся свежих ходов и отказа от бесполезных постулатов. Неужели у них вместе все получится? Черт, за такое можно и душу дьяволу продать! Поэтому он чуть не забыл передать напоследок секретарю ЦК ЦКСС одну важную бумажку.
— Что это?
— Список лиц, мешавших в той реальности проекту Глушкову. Очень уж активно и последовательно мешавших.
— Ты, Петр Миронович, что под этими словами подразумеваешь?
— В будущем уверены, что вся кампания против ОГАС была тщательно организованной ЦРУ операцией, диверсией, направленной на срыв мероприятий по улучшению управления советской экономикой. Хочу, чтобы наши органы по тем лицам крайне тщательно отработали.
— Етить твою душу! — не сдержался Кириленко. Временами из него вылезал знатный матерщинник. Случился с ним как-то один забавный прокол во время визита в Париж, когда он в красках рассказывал про одного красного командира, который без ночи с бабой воевать не мог. Использовал при этом всякие «народные» словечки. Французские товарищи, как оказалась позднее, и без перевода все отлично поняли. Ржали в полный голос. — Везде эти твари пролезли!
— И не только там гниды антисоветские окопались, — хмуро посмотрел на своего товарища Мазуров. — Из ЦК давно пора вычистить всю эту андроповскую поросль: Арбатова, Бовина, Яковлева и прочих. Да и сколько можно за наш счет кормить тех, кто потом страну сдаст. Я имею в виду Институт США и Канады и иже им подобные. У меня есть собственный список таких деятелей, по которым верёвка плачет.
Кириленко выдохнул, взяв в себя в руки, и коротко добавил:
— И его вези. Подробно по ним отработаем. Зажрались, сучье племя! Сталина забыли! Так мы им напомним, — он повернул голову к Машерову. — Ну а ты, Петр Миронович, как вижу, еще не растерял партизанскую хватку вычислять предателей.
— Так, Андрей Павлович, больно уж суровая школа тогда была.
— Не боишься? Там и громкие фамилии встречаются.
— Отбоялся я уже свое, товарищ секретарь.
Кириленко и Мазуров переглянулись. Последний хмыкнул.
— Умеешь же ты правильно сформулировать, Петро. В тебе великий оратор умер. Я тоже свое отбоялся. Вот только перед ними, — Мазуров кивнул в сторону висящей на стене фотографии, где секретари ЦК 19 мая этого года были сфотографированы с пионерами на встрече в честь праздника, — сейчас в ответе. Спросят меня когда-нибудь внуки — «Дед, а что ты для страны сделал?»
Машеров с удивлением впился взглядом в старого товарища. Они почему-то редко в последнее время разговаривали по душам. Наверное, и зря. Но зато сейчас он многое узнал об этих двух, облеченных великой властью людях. Или они сами о себе узнали. Никому это неведомо. Люди такого уровня открываются редко, слишком велика тяжесть бремени ответственности, огромен масштаб последствий. И горе той стране, руководители которой не понимают такие, казалось бы, простые истины.
Глава 6. Непредвиденные обстоятельства. Пятница. 21 июня 1975 года Москва. НИИ ПЭТ при Академии наук СССР
Как только Степан закончил возиться с очередным прибором и вышел в коридор, его тут же перехватил заместитель директора института Лианозов. Его большая лысая голова забавно покачивалась на редкость худющей шее. Что вкупе с немигающим взглядом делало замдиректора похожим на некоего древнего змея. За глаза в НИИ так его и звали «Змеем».
— Степан Николаевич, зайдите, пожалуйста, к Илье Львовичу.
Вот ведь имел человек дар появляться завсегда «вовремя». Холмогорцев как раз собирался зайти в пятую лабораторию попить чайку с пирогами. Одному из её научных сотрудников родственники с Алтая присылали необычайно вкусный травяной сбор. Да и ребята в лаборатории собрались как на подбор приятные, всегда было, о чем с ними поболтать. Но делать нечего, товарищу директору не откажешь. Степан повернул обратно и вскоре завернул по коридору направо, затем вышел к лестнице, ведущей к переходу в административный корпус.
Если лаборатории и технические службы института занимали часть шестиэтажного здания, построенного в шестидесятые годы из обычного силикатного кирпича, то «офис» администрации находился в бывшем особняке девятнадцатого века. В девяностые подобные престижные здания чрезвычайно полюбили банки и конторы финансовых пирамид. Круто выглядеть в их бизнесе было предельно важно, ну а через грабительские проценты клиенты затем оплатят страсть нуворишей к шику и модерну.
Тотчас после неказистого перехода все разительно менялось — потолки становились заметно выше, а лестницы намного шире. Остатки былой дворянской роскоши начинали попадаться на каждом углу. Изящные барельефы на стенах, лепнина на потолках, чудом сохранившиеся вазоны в укромных уголках, вычурно исполненные перила. Все здесь дышало былой роскошью старой дворянской столицы. Во всяком случае Холмогорцеву тут очень бы понравилось, если бы не присутствие многочисленного начальства.
Секретарша директора на миг оторвалась от кипы лежащих на длинном столе бумаг и кивнула в сторону двери. Значит, точно ждет, если без доклада. Кабинет директора НИИ был по-начальственному широк и объёмен. Шкафы с тысячами томов технической и политической литературы; обшитые деревянными панелями из дуба стены; несколько обязательных портретов — классики от науки и неизменный Ильич. Здесь он изображен «В горках».
Степан даже не представлял, насколько вождь мирового пролетариата сакрален для советского образа жизни. Ильич сопровождал человека с самого детства. Он в виде ангелоподобного малыша был изображен на октябрятской звездочке, затем на пионерском значке, потом уже на вполне взрослом комсомольском. Неисчислимое множество плакатов, эстампов, барельефов, канцелярских бюстов. Все это вкупе с непременным кумачом создавало неповторимую советскую атмосферу. И еще памятники Ленину! Каменные, бронзовые, чугунные, из благородного мрамора. Они были поставлены буквально в каждом населенном пункте огромнейшей державы планеты!
Эх, эту бы энергию да в нужное русло! Неужели идеологи страны Советов не понимали, что подобным образом напрочь убивают дух того святого революционного времени? Интересно, сколько ответственных партийных работников читали Ленина не для галочки, а для себя? Хотя полные издания его сочинений присутствовали в каждом важном кабинете страны. Портрет, бюст или на худой конец плакат с Ильичом подразумевался в подобных местах по умолчанию. И что, мы лучше стали понимать, что такое настоящий коммунизм?
Хотя не отнять было все-таки одно — все эти бесчисленные образы товарища Ленина стали настоящим символом эпохи. В каждом фильме, сериале об этих временах он должен был обязательно присутствовать в кадре. Это, наверное, как убрать песни Элвиса Пресли, и Америка той эпохи станет совсем иной. Так что от Ильича в этом мире никуда нельзя было деться. Но, боже ты мой, как в реальности такая подача материала все-таки достает свежего человека. Буквально изо всех щелей лезет тебе в глаза!
