На вершине холма было довольно прохладно. Все из-за ветра. Внизу, у подножия, был почти штиль. А здесь дуло так, словно стоишь на сквозняке, причем поздней осенью. В этот момент Скарлетт поняла, зачем дед сильно рекомендовал взять с собой куртку. А Летти, хоть и взяла ее с собой, сомневалась, тащить ли ее дальше. Когда она вышла из машины, то было довольно тепло и даже немного душно. Но дедушка, посмеиваясь, взял с собой и свой плащ, и курточку внучки. И улыбался, когда Скарлетт подошла к нему за одеждой.
— Всегда думай, что будет дождь, — произнес в этот момент Аластер Сазерленд. — Даже если ты в Сахаре.
Некоторые сверстники слегка удивили Скарлетт тем, что подъем оказался для них тяжел. Причем, двое из трех таких персонажей оказались парнями! Вон, адептки Абигэйл совершенно спокойно взошли сюда, к башне! Интересно, где это так интересно учат?
— Они из лондонских кланов, — пояснил на это дед, тоже с прищуром смотрящий на таких «достойных» кандидатов. — Которые считают, что сражаться не нужно.
— В смысле? — изумилась Скарлетт. — А что нужно делать тогда?
— Просто сходить в Ракш, — ответил Аластер и достал портсигар.
Массивный и металлический. В кланах мода борьбы с курением не прижилась от слова совсем. Потому что табак завезли в Европу именно кланы. Для кланменов курение табака (именно табака), — это такой же способ благотворного воздействия на собственную прану, как индийские благовония, зеленый чай и другие традиционные способы употребления лекарственных и поддерживающих трав. У индийцев британцы и европейцы переняли опыт с благовониями, у аборигенов Америки — табак.
Аластер Сазерленд достал из портсигара самокрутку. Да-да, именно самокрутку из коричневой папиросной бумаги. Дед предпочитал свою собственную табачную смесь, которую подбирал под себя. И так делают многие кланмены. Разумеется, тут речь идет не о вредной привычке, никто не курит табак постоянно. Его используют практически как лекарство.
— А это как? — ядовито поинтересовалась Скарлетт. — Они что, просто вышли, постояли и ушли? А с демонами пусть другие сражаются и жизнями рискуют?
Аластер поджег сигарету, раскурил ее, выпустил дым.
— Летти, такие, поверь, бывают в каждом, подчеркиваю, в каждом поколении, — неторопливо ответил мужчина. — Их бывает больше или меньше. Но они всегда есть. Называются по разному, оправдания придумывают каждый раз другие. Но суть всегда та же. Банальная трусость.
Аластер чуть нахмурился.
— И итог всегда тоже одинаковый, — продолжил он. — Ты же уже знаешь про «эффект Забвения»?
— Да, — коротко ответила Скарлетт.
— Вот именно это и происходит, — Аластер пыхнул сигаретой. — В один прекрасный момент происходит резкое, пороговое падение уровня праны. И члены кланов перестают таковыми быть. Какое-то время, старые члены, еще помнят о том, кем они были. Но молодое поколение уже будет считать все это сказками. Я сам, Летти, был свидетелем такого. И, к сожалению, не один раз. Вон, можешь как-нибудь спросить Абигэйл про клан Ганноверов. Хотя… Лучше не спрашивай. Эта история весьма трагичная и касается одной из ее учениц.
— Деда, — несколько подавленно заговорила Скарлетт. — Но это же просто не логично. Зачем клан сам себе делает, фактически, самоубийство?
— Каждое действие имеет последствия, слышала? — сухо ответил Аластер. — Все и каждый прекрасно понимает, что на самом деле он делает. Можно объяснить любую гнусность, но нельзя убрать эффект от нее. А как только начинается падение уровня праны, вместе с этим начинается Забвение. И самое страшное в этом, что со стороны это нельзя увидеть… До того момента, когда происходит обвал.
— А после этого уже поздно что-то делать, — негромко закончила Скарлетт.
— Верно, Летти, — твердо ответил Аластер. — Но у всех, даже воинов кланов, есть свои слабости.
И замолчал, попыхивая сигаретой. Скарлетт тоже не стала ничего уточнять. Потому что судьба самой девушки, точнее отношения ее отца к ней, была таким вот примером слабостей.
— Начинается, — негромко произнес Аластер, когда трое монахов подошли к полуразрушенной церкви и вошли внутрь…
… Кандидаты внутрь бывшей церкви не заходили (они бы там банально не влезли). Их всех усадили в ряд напротив входа на специально постеленных для этого новомодные туристические коврики, ярко-зеленые. И спинами друг к другу. И Скарлетт, как специально, достался в соседи один из тех парней, которые сдохли на подъеме.
Взрослые воины тоже сели, только чуть дальше на дорожке, ближе к бывшему алтарю. Дед Летти тоже был там. Парень за спиной девушки долго ерзал, ворчал вполголоса. Скарлетт это уже воспринимала отстраненно. И она даже не услышала пения монахов. Выход в Ракш у нее всегда получался легко. Ей требовалось только сосредоточиться, остановить внутренний диалог и все. Вот то самое чувство, будто тебя куда-то тянет, короткое ощущение падения, едва слышный звук, словно сломали железный прут. И вот он, Ракш.
Рядом с ними и вокруг них высилась огромная и полностью целая мрачная какая-то церковь. Они находились внутри нее, во внутреннем зале, под высоким сводчатым потолком. Собственно, именно поэтому их усадили именно там, где они были. Где в реальности стояла башня, был вход в зал. Монахов там, кстати, сейчас не было, они же были проводниками и остались там, в стандарте.
Строения в Ракше часто высились там, где в нормальном мире уже и развалины могли исчезнуть. Например, Гластонберийское аббатство здесь было в полном своем великолепии.
Любой человек, из клана он или нет, прекрасно понимает, входя в дом, жилой он или не жилой. Это происходит потому, что любое здание, если оно активно используется, приобретает свою проекцию в Ракше, которую ощущают абсолютно все живые существа. Эта проекция результат взаимодействия неживого объекта с праной. Когда зданием перестают пользоваться, то со временем его проекция исчезает. Но в случае с местами культа, легендарными (то есть теми, с кем связаны легенды), в общем, теми, где праны вбухивается большое количество и она регулярно пополняется, например, туристами, проекция становится очень устойчивой. И попадая в Ракш кланмен видит здание таким, каким оно было тогда, когда его запечатлели. Как вот эту церковь.
Боеформа у Скарлетт была еще не полной. Смесью с ее естественным образом и тем, что она уже начала в нем менять. А вот у ее соседа и естественный образ был какой-то слегка смазанный, что ли. Не очень четкий.
К кандидатам, которые еще только приходили в себя, подошла женщина. На ней была рыцарская броня, необычного цвета. Кираса, наручи, поножи и шлем были черного цвета, но такого, будто доспехи закоптили над костром… Да еще и бордовый оттенок имелся, словно доспехи Абигэйл Пендрагон еще остывали после изготовления. Из Т-образной смотровой щели на новиков смотрели полностью белые и слегка сияющие глаза. За спиной странный плащ, грязно-белый, очень длинный, и снизу почему-то рваный. И на нем был красный крест. Помниться, когда Скарлетт впервые увидела боеформу Абигэйл, то была сильно впечатлена тем, что совсем не выглядящая воинственной женщина, обладает боеформой, явно нацеленной на активное сражение. О чем ясно говорил здоровый лонгсворд, висящий на ее поясе. Точнее, у пояса. Меч Абигэйл был словно приклеен к боку. Прямо так, без ножен. Ах да, и длинный плащ ей совершенно не мешал.
— Ученики! — натуральный рык заставил уже вставшую на ноги молодежь собраться (а многих и вздрогнуть) и обратить на Абигэйл внимание. — Построились передо мной!
— Ну, двигай, чего застыл? — пробурчала Скарлетт, пихнув в спину того парня, с которым они сидели спиной к спине.
Тот обернулся. И девушка ясно увидела, что этот здоровый лоб (вообще-то выше ее на полголовы, если не больше), совершенно откровенно трусит. Вон взгляд остановившийся, да и лицо, даже здесь, белое.
