Но отныне каждый из вас со мной ряд подпишет, — утвердительно заявил я, ударив кулаком по столешнице.
— Как так подпишет? На бумаге? — ошарашенно переспросил Третьяк.
— И с печатью вислой! — подтвердил я свои слова. — Так что ходу назад не будет, коли во второй раз обманите. Спрошу полной мерой. Согласные на то али нет?!
— Согласные мы! — Третьяк рубанул ладонью. — Ты хоть и молод князь, но воля твоя тверда аки оцел. Да и Горын абы кому служить не стал бы, не тот у парня норов. Сказывай, что за ряд. Токмо учти, грамоты мы не разумеем.
— Ништо. Сие дело поправимое, словами обскажу.
В лагере жизнь бурлила. Поставили избы из бревна фрезерованного, которое привезли из цеха, дружине, ушкуйникам и под «детский сад». Остальных, поселили в шалашах и землянках, что потихоньку приводили в божеский вид. Припасы в лагерь доставляли регулярно, а четверо контролёров взялись наводить «орднунг» основанный на трёх китах: дисциплина, гигиена, обучение, из которых проистекало качество, контроль и производительность. Конечно, в том виде, насколько это возможно для людей что многие годы собирали в полоне кизяки и месили глину.
После решения вопроса с ушкуйниками собрал общий сход. Толпа людей в драных одеждах выстроилась на широкой поляне полукругом. Бородатые мужики с мрачными лицами нервно мяли в руках колпаки, женщины цепко держали малых детей, так и норовивших вырваться. Лишь отроки и юные девы улыбались и были полны безмятежности. Потому как не знали, убийства баскаков на Руси бывали, редко, но бывали. И всегда, повторюсь всегда за такое «чудачество» следовала кровавая расплата. Баскак олицетворение власти хана, а его убийство прямой вызов ордынской власти.
За примером далеко ходить и не нужно. С момента подавления тверского восстания прошло двенадцать лет, а кровавые подробности до сих пор в людях ходят. Десятки ям полных зарубленных жителей Твери, повешенные, посаженные на кол… Шёпотом в корчмах подробности обсуждают. За век ордынского ига татары селян запугали до крайности, а великая замятня, при которой вырастет целое поколение не знающее кнутов и рабских ошейников ещё не произошла. Для многих обывателей баскак фигура сакральная, как и князь.
Как мне им объяснить, что сравнивать Чол-хана или Щелкана, как его прозывали на Руси, с каким-то Батбояром всё равно, что навоз с златом. Первый, на секундочку, двоюродный брат самого Узбек-хана. Баскак крупнейшего русского княжества. Наш же клиент не баскак вовсе. После уничтожения конкурентов на трон Узбек провел две реформы, в результате которых изменился административно-судебный аппарат Орды и была сведена к минимуму власть удельных Чингизидов. Потихоньку, хан заменял их на лично преданных ему наместников, чем и заложил основы будущей «великой замятни».
Золотая Орда ныне поделена на четыре больших улуса Сарай, Хорезм, Крым и Дешт-и-Кыпчак и семь десятков тюменов, каждый из которых возглавляют эмиры, входившие в состав дивана. Скорее всего Батбояр наместник какого-то эмира, поставленный следить за бывшим тюменом Картана, он же «Курское баскачество» с городами Ольгов, Коршев и окрестностями. Место малонаселённое, совершенно не оправившееся после южнорусского похода Бату. Не того масштаба птица мой клиент, чтобы карательный поход из-за его пропажи затеивать. Правда, полону от этого не легче. Искать всё одно будут крепко, а они, как не крути, соучастники. Погонщиков убивали? Убивали. Яму копали и людей баскака хоронили? Хоронили.
Случись чего, вздернут за такие фокусы гарантированно. Дилемма. Вот и хожу туда-сюда. Наконец, решился толкнуть речь.
— Слыхал ваши разговоры. Дескать, Прохор токмо хуже вам сделал. Слыхал. Понимаю, боязно. И мне боязно, да сделанного взад не воротишь. Страх, он, почитай хуже смерти. По пятам за неправдой ходит да силу отнимает. Разве не по правде я гнуса ентого на копьё взял?! А? Али не видали, как он девок силой брал. Разве не полосовали вас кнутами аки скотину? Пошто глаза то опустили! Старика, старика то помните, что аки пса бродячего умирать бросили? Молчите?! То-то же. Кто вы для них? Скот бессловесный!
Отхлебнув из рога воды, продолжил ораторствовать:
— Одно не пойму, ужель в охоту кизяки собирать до скончания века? Али мыслите, что кормить будут не костями да отбросами, а как детей боярских? Нет? Так пошто яко псы шелудивые трясётесь? Мести за баскака спужались! Да плюнуть и растереть! — продолжил я распаляться, пристыживая трусоватых чернецов. — Али мало вас в полоне умучивали! Али горы злата да серебра у вас за душой, а не портки рваные?
— Верно сие, Прохор!
— Верно!
— Лучше вольным день прожить, чем всю жизнь с клеймом ходить!
Поддержали меня ушкуйники и мужики из холопов, те, кто были посмелей были.
— Меня держитесь! — продолжил с напором. — И мужики, и бабы, и вои добрые. Открою вам тайну. Батбояр не в Ольгов вас гнал. Продать хотел в царство мамлюков тамошнему султану. А места тама гиблые. Ой-ой-ой. Песок да болота бездонные с гнусом проклятым. Течет тама река большая, не меньше нашей Волги, Нил прозывается, а в реке той звери водятся страшные, зелёные. На гадюк нашенских похожи, только размером с дуб столетний и вот с такими с зубами, — показал в ладонях сантиметров тридцать.
— Ох-ох! — первыми не выдержали бабы.
— Быка и то, за раз под воду утащат. Люди же тамошние черны аки смола оттого, что Солнце в тех землях жжёт много сильней, чем у нас в самую жару. И тако, круглые лета. Зимы же нет вовсе.
— Иди ты! — на этот разу удивились мужики.
— Год, а те из вас, кто покрепче, два протянут. Не боле. Нашенские там долго не живут, непривычны мы к пеклу адскому, — продолжил запугивать народ.
В разговор вступил Фрол, здоровенный мужик с бородой пшеничного цвета. Бывший кузнец, он стал неформальным лидером у пленников:
— Ежели так. Поклон тебе от общества поясной. Век за таковое служить будем. Мыслю, не спроста нас в лесу укрыл.
— Спрятал по доброте душевной, — тут же отозвался я. — Изгои вы отныне в княжествах на Оке-реке. За баскака искать будут крепко, а кого найдут, не пощадят, лютой смертью уморят. Под корень род изведут! — замолчал, почесал для вида затылок и подложив правую руку под щёку сделал как можно более задумчивый вид. — Что с вами делать покуда не решил. Отпустить не могу, а живота лишь рука не поднимается.
— Как же быть то, защитник?
— Куды нам таперича податься?
Раздались и другие выкрики.
