думаешь? — засомневался Вален, внезапно почувствовавший себя неуютно.
— Не знаю… Просто плохое предчувствие.
Квентин повернулся к четвертому мужчине, согнувшемуся в кустах:
— Жорис, когда закончишь выблевывать свои кишки, позаботься об останках Марека, мы отвезем его обратно в Бель-Омбраж.
— Я не могу, — запротестовал хрупко сложенный юноша, — этот запах…
* * *
Неделя.
Неделя, на протяжении которой Жорис спал лишь урывками, а пару ночей так и вообще не спал. Не выходило. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним начинали приплясывать кости Марека, в издевательской усмешке скалился череп, а окровавленные костяшки пальцев делали знаки — подходить поближе.
Он отдал бы все, чтобы снова насладиться спасительным покоем ночного сна. Но перспектива оказаться одному в темноте своей спальни, еле-еле отгоняемой парой-тройкой свечей, заставила его содрогнуться. Прогулка в одиночестве ночью под хмурым небом тоже не особенно успокаивала.
Душевные мучения вымотали ему нервы, и малейший звук пугал его. Ему не нравилось чувствовать за собой вину, еще меньше ему нравилось бояться, а больше в его жизни на текущий момент ничего не просматривалось.
Жорис тряхнул головой, чтобы прогнать эти мысли. Он направлялся в «Лакомое Рыло», как и распорядился Квентин, чтобы вместе с товарищами выпить в память о Мареке. Выкинуть все из головы и промочить глотку, егерь бы это оценил. Молодой человек только не понимал — зачем Квентин захотел вернуться именно туда? Если бы это зависело от него, он бы держался подальше от этого места до самой смерти.
— Жорис!
Молодой человек икнул от удивления и только успел перевести дыхание, как из-за фонаря мертвых [14], который обозначал вход в Томблин, выскользнула Марго.
— Лис… Марго, это ты? Ты напугала меня до смерти!
— Добрый вечер, Жорис, — ответила юная девушка.
Луну отчасти скрывали густые облака, но Жорис увидел, что на лице Марго больше нет отметин от побоев, которыми ее осыпали в трактире.
— Я… я рад, что тебе лучше, — заикаясь, проговорил юноша, указывая на ее лицо.
— Ты идешь в «Лакомое Рыло»? — спросила Марго, как будто ничего не услышала.
— Ээ… Да.
— Мне по пути; ты не против, если я составлю компанию?
— Да… Ну… Если хочешь.
Не дожидаясь ответа, она схватила его за руку и прижалась к нему, а затем они отправились в путь, рука об руку, как влюбленные.
Жорис был озадачен: в основном отношением Марго, но и собственными ощущениями тоже. Его сердце билось все быстрее и быстрее, когда он чувствовал грудь юной девушки, прижимающуюся к его руке, и приятный запах персика, исходящий от ее рыжих волос.
Он вдруг понял, что жаждет любить ее, заключить в свои объятия, нашептывать ей, что в них она будет в безопасности. Жаждет, чтобы она любила его. В голове вспыхнули образы их сплетшихся тел. Он представлял, как целует впадинку ее шеи, стягивает платье, чтобы обнажить ее великолепное тело, пробуждающее в нем желание, трепещущее под утонченными ласками и нежными поцелуями.
— Прости меня, — наконец вымолвил Жорис. — Прости…
— Почему ты не пришел мне на помощь? — ответила Марго.
— Я… я не мог. У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда.
— Не все так просто.
— Не так просто взять меня силой и избить?
— Я не избивал тебя…
— Это не делает из тебя героя… — засмеялась Марго.
— Не все так просто.
— Ты уже это говорил.
— Постарайся понять, Марго! Если бы я попытался что-то сделать, это бы ничего не изменило: они все равно бы тебя изнасиловали, а меня бы избили… Квентин… Я знаю своего кузена; когда он в таком состоянии, его ничто не остановит, он хуже животного. И что потом? Тетушка забрала меня в свой замок, потому что мои родители умерли, но если Квентин решит прогнать меня — мне некуда будет идти. В одиночку я и трех дней не прожил бы.
— Кажется, я понимаю…
— Правда?
— Да. Твои мелкие удобства стоят того, чтобы я сошла с ума.
— Нет, я не это…
— Потому что я схожу с ума, Жорис, — продолжала Марго. — С ума от мыслей о том, что вы все останетесь безнаказанными, что никто не поотрезает вам ваши мошонки и не засунет их вам же в глотку, чтобы вы ими подавились…
Вдали вдруг послышался протяжный вопль; высокий, душераздирающий, он взлетел к луне, мгновение парил в воздухе, умолк, а затем раздался снова.
— Прислушайся, — сказала Марго. — Это крик гагары. Говорят, что гагары — это врата для душ умерших, которые хотели бы вернуться на землю, что это их мольбы мы слышим, но оттого, что их не понимают, они обречены оставаться мертвыми.
— Гагары — это просто большие утки, Марго, а не призраки или привидения.
— Это потому, что существует целый мир, которого ты не видишь, но я могу это поправить…
Марго придвинулась ближе, прижалась своим телом к телу Жориса — своим тазом к его тазу, колышущейся грудью к худенькому торсу. И зашептала: «Поцелуй меня…»
Затем, закинув руку ему за голову, встала на цыпочки и нежно прижалась губами к губам не сопротивляющегося Жориса.
Язык Марго выскользнул из ее полуоткрытых губ в поисках языка удивленного дворянина, и быстро его разыскал. На смутившегося Жориса напала неуклюжесть. Слюна от возбуждения стала отдавать металлическим привкусом.
Только обнаружив, что больше не может шевельнуться, Жорис осознал, что творится что-то не то. Хоть он был выше и сильнее Марго, он не мог отстраниться от молодой женщины, обнявшей его за талию, или от руки, обхватившей его шею словно хомутом.
Его пронизала неудержимая дрожь, когда рот наполнился резким привкусом, который потом перебрался в горло, а далее распространился по всему телу, принося невыносимую боль. Это был вкус смерти, тот самый вкус, что два дня назад выворачивал его наизнанку рядом с останками Марека. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не смог — его заставил молчать завораживающий поцелуй Марго, запечатавший ему губы.
Мир вокруг Жориса поплыл — лишь никуда не делся один-единственный, пылающий ненавистью взгляд, которым она впилась в него.
Вокруг двух обнявшихся фигур обвился сиреневый покров маны. Марго разжала объятия, затем отступила назад, сопротивляясь искушению устранить Жориса-неумейку одной мыслью. Слишком быстро, недостаточно жестко.
Юноша остался единственным пленником в глазе магического циклона, который, наконец, рассеялся секунд через десять.
Но вот Марго тряхнула в воздухе кончиками пальцев, из которых посыпались фиолетовые искры; она подняла в ладони появившийся на ней маленький сияющий шарик, чтобы при его свете оглядеть свою работу.
Жорис задрожал и заскулил — свернувшийся калачиком, как дитя, голый, как червяк, взирая на свои руки, ставшие тонкими и нежными. «Что
