Эти речи были словно припарки и мази для отрубленной культи. Кровь я остановил, а вот руки всё равно больше не было. И только шёпот теней, вторивший моим словам, медленно успокаивал Шейна, укореняясь в его сердце. Нам было не под силу вылечиться от произошедшего, но мы уже потеряли сестру, и я не мог позволить себе потерять ещё и брата из-за Даров, которые мы не просили.
После кончины мамы в каждом взгляде Исара, Каида и отца я видел, что они многое для себя решили. Я упрямо не признавал вину в смерти Теялы, но и не доказывал обратное. И даже веря в мою невиновность, они всё равно чувствовали, что я что-то скрывал. В таком напряжении и недоверии мы провели всё лето. Я прекратил есть с близкими за одним столом, чтобы не портить приём пищи напряжённой тишиной. Лишь отец изредка звал меня отобедать, но даже из таких встреч мало что получалось.
Я должен был сломаться под весом недомолвок, но никогда ещё тайна на душе не была для меня так легка, потому что в тот год моё сердце поистине стало чернее самой ночи.
Убедившись, что состояние Шейна стало вменяемым, а взгляд оставался осознанным весь день, не найдя иного выхода, я принял единственное правильное решение – в самом начале осени я собрал вещи и ушёл. В дорогу я взял еду, немного одежды и меч с кинжалом, которые мне подарили Исар и Каид. Перед самым отъездом я замер, поняв, что у меня не осталось от сестры ничего, что я бы мог взять на память. Ничего, кроме запаха каждого персика на всём треклятом Континенте.
– Зачем ты это делаешь, Илос? – Отец был единственным, кто заметил мой ночной отъезд.
Он подбежал в едва накинутом на плечи халате и с растрёпанными волосами. Потеря жены и дочери сказались на нём не лучшим образом. Он похудел, в волосах проступило больше седины, а тревоги отобрали у него несколько лишних лет жизни. Схватив под уздцы, он остановил моего коня недалеко от главных ворот.
– Выполняю данную тебе клятву, отец.
– О чём ты, Илос? – растерялся он.
– Я поклялся беречь каждого из вас до последнего вздоха. Я не сумел защитить Теялу, но могу оградить братьев от выбора. Выбора: убить меня или изгнать; выбора, который рано или поздно они сделают.
– Илос… не нужно.
– Ты сам в это не веришь, отец.
Я видел, что ему трудно принять решение в мою пользу. Он явно хотел понять и простить меня, хотел для себя и для всех остальных найти доказательства того, что я не причинял сестре боль, но он не мог, потому что именно я все эти доказательства и скрывал. Прежде чем ответить, отец пристально посмотрел мне в глаза, вновь молча ища подсказки, но я их не дал, сохраняя безучастную маску, ставшую моим лицом.
– Что бы ты ни скрывал, что бы ни сделал, – отец нехотя отпустил поводья, давая мне свободу, – знай, что мама любила тебя. Я же и сейчас люблю и сожалею о твоей судьбе. Сожалею, что не смог предотвратить такой поворот.
Так я стал свободным… и потерянным, не знающим, какая из сотен дорог выведет меня из лабиринта, и есть ли вообще выход из той тьмы, в которую я добровольно забрёл.
Так что никто не изгонял меня на юг в безжизненные пески. Я продолжал слышать сводящий меня с ума шёпот жутких тварей со стороны пустыни. Поэтому сам ушёл туда, решив, что, раз все видят во мне зло, то среди скребущихся там демонов мне самое место.
2. Начало
Глава 1
Я оставил коня на краю засохшего озера. Распряг животное и отпустил, давая тому выбор: отправиться домой либо жить на воле. Я закинул сумку с едой и вещами на плечи, повесил оружие на пояс и дальше двинулся пешком.
Я с трудом пересёк пересохшую территорию и наконец увидел настоящую пустыню, раскинувшуюся во все стороны до самого горизонта. Жуткое, мёртвое зрелище, пылающее зноем. Я сразу пожалел, что выбрал это место в качестве своего личного загробного мира.
Но затем наступила ночь.
Во мраке песок под ногами потемнел, а небо заиграло истинными красками: от обсидианово-чёрного до сапфирово-синего с фиолетовыми и розовыми всполохами. В Астаре земля большую часть года была покрыта зеленью и цветами, поэтому небо выглядело чёрным, усыпанным бриллиантами звёзд. Но тут… Тут даже у темноты были оттенки.
Далее я шагал бездумно, не имея ни малейшего представления, куда и как долго идти. Пустыня – это мир, где нет дорог и правильных троп, здесь можно шагать, куда хочешь, быть свободным в своём выборе, где каждый вариант с большой вероятностью приведёт к гибели. И я сильно сомневаюсь, что в тот момент мне было не наплевать. Возможно, я намеренно искал свою смерть, чтобы покончить с яростью и разочарованием, сжигающими меня изнутри, когда делал один упрямый шаг за другим, увеличивая расстояние между мной и моей семьёй.
Я познал разницу температур и иногда применял Дар, скрывая себя от самого опасного полуденного солнца. Я использовал все знания, полученные за время ночных вылазок, однако не учёл, что в пустыне в полдень практически нет теней, которые я мог бы собрать. К тому же это делало меня очень заметным для любого вражеского взгляда. Я не боялся местных разбойников, но и встречаться с ними желанием не горел.
Первую пару дней я плутал, менял направления, как хотел, но ни разу не встретил людей или какую-либо живность, за исключением пары ящериц, прятавшихся в тени песчаных камней. Даже шёпот демонов затих, растаял, как лёд под палящим солнцем. На свою третью ночь я увидел её.
Отец научил нас с братьями ориентироваться по звёздному небу, многие созвездия были мне знакомы, но ту красную звезду я приметил впервые. Она была в два раза больше всех остальных, как настоящий рубин в короне ночного неба, и я, не имея никакого чёткого плана, пошёл за ней.
Моя еда закончилась в середине четвёртого дня, а вода за пять часов до этого. Сил на Дар у меня не оставалось, да и тени спасали разве что от прямых лучей, но не от жары. Изнемогая от зноя и жажды, я выкинул почти всю одежду и ненужное из прохудившейся сумки, стремясь уменьшить ношу. На мне остались тёмно-серые штаны, давно прилипшая к телу от пота бежевая рубашка да длинный платок, которым я обмотал голову и лицо, защищаясь от ветра, полного песка. В сумке болталась пустая фляга, на поясе – кинжал и меч. Несмотря на всю бесполезность оружия против единственного встреченного врага – медленно убивающей меня жары, лишь остатки здравых мыслей не позволяли мне бросить лезвия. Меня шатало от усталости, я не раз скатился с бархана, неловко запнувшись за собственную ногу.
Ещё через день под высоко стоящим солнцем я понял, что пришёл к своему концу.
Моя кожа была сухой и болезненно натягивалась, глаза горели от песка и яркого света, в горле першило, голова кружилась, я даже не понимал, как и почему ещё переставлял конечности. Не в силах поднять отяжелевшую голову, я смотрел себе под ноги, шаркал при каждом шаге, поднимая в воздух песок. Я легко мог бродить кругами, не осознавая этого.
Я помню, как упал на колени и отключился.
Я не должен был проснуться.
Я должен был умереть и встретиться с Теялой.
Но мой Дар сражался за мою жизнь и хранил до последнего. Стоило солнцу коснуться горизонта, как я очнулся в полупрозрачных тенях: те испуганно копошились вокруг, пытаясь прикрывать меня от пылающего оранжевым заката. Я приподнялся на руках, стряхивая с тела сумрак и песок, которым меня успел засыпать ветер, и посмотрел вперёд.
Мне понадобилось не меньше пяти ударов сердца, чтобы понять, что я нашёл оазис. Большой участок, покрытый кустарниками, пальмами, травой и прудами с настоящей голубой водой. Оазис скрывался за окружавшими его барханами. Те защищали жизнь и буйство красок от взгляда тех, кто не знал о его существовании.
Шатаясь, я поднялся. Моё спасение было так близко, всего в каких-то ста метрах вниз по песчаному склону и метрах в двадцати вперёд. Я сжал кулаки, тяжело выдохнул и представил, смогу ли скатиться по склону, не сломав шею, ибо был уверен, что непременно упаду, попытавшись спуститься. Сердцебиение ускорилось, и в голове зашумело, я покачнулся от внезапного головокружения. Перед глазами пейзаж плыл от жажды, я болезненно прохрипел, вспомнив ощущение влаги на языке и прикосновение прохладной воды к коже. Тело начало нестерпимо зудеть, мне до смерти захотелось смыть весь пот и песок…
