груди. Последнее, что я помню — чей-то безумный крик, зовущий меня, и руки, что подхватывают мое падающее тело. Исказившееся страхом лицо Острита. Веки, тяжелым молотом, опустились; тень, темная тень заволокла мое сознание.
— Ждем сигнала!
— А какой он?
В этот момент прогремел взрыв.
— Такой!
Наш отряд ворвался в помещение, наткнувшись на врага, и вступил в схватку. Едва я сделал шаг за порог, как надо мной пролетел снаряд, вырвав часть тонкой стены с другой стороны. Я быстро повернулся в сторону выстрела и сформировал легкое плетение, также вырвав часть тонкой стены телом соперника. Он не умер, но сопротивляться уже не сможет. Разобравшись с этой помехой, быстро накрыл щитом отряд. Это дало нам преимущество, благодаря чему мы начали точечно избавляться от остальных. Все шло по начально задуманному плану, пока вдруг в боковой стене не образовалась искусственная брешь, и оттуда не посыпалось подкрепление оппонентов. Шум и гам, бедлам, вакханалия, безобразие — так будет правильно описать ситуацию, когда несколько десятков враждебно настроенных человек в тесном помещении делятся на добродетель и пороки. Я, смею с уверенностью сказать, выступал на стороне добродетели, потому как мы в этой схватке двоих были стороной хороших.
А все началось с того самого момента, когда я стал Сендом. Хотя нет — чуть позже. Первые пару седмиц после свадьбы я, хоть и прискорбно признавать, был обычным светилой. Бродил, ходил, создавал видимость, но ничего, по сути, не делал. Меня звали на всякие вечера, где мне нужно было просто улыбаться и принимать комплименты с лестью. Знаете, такая красивая игрушка, которой ты завладел, а теперь ходишь всем хвастаешься. Само собой, такой расклад дел меня не устраивал и тогда затеялся мною диалог.
— Дайте мне полномочия, — потребовал я в один из вечеров, стоя у большого дубового стола под раскачивающейся люстрой. — Мне надоела вся эта мишура.
— Спрошу чисто из любопытства: например, какие? — откинулся Гидеон на спинку кресла, сделав вызывающий взгляд.
В этот момент я почувствовал себя, как тогда в шатре у легата — мальчишкой. Но иначе я не мог; не придумал.
— Раз уж я теперь Сенд, то теперь должен что-то взять на себя, а не просто светить лицом.
— Это уже огромная честь. Не так-то легко восхищать общество.
— Я не торговец, а лицо мое не товар.
— Красиво сказал, — покривил он углами губ. — Хорошо; раз уж хочешь, то получишь…
И тогда во мне произошел диссонанс, временно внося некий шторм, потому как находился я посреди грязи, что чище блеска высшего общества. Мне дали, точнее соизволили дать, район старого порта — западного, — слава которого была известна каждому жителю, где с заходом солнца всплывала всякая нечисть. И, как настоящий крысолов, я шаг за шагом вычищал его. Сегодня была очередь одного из доков, где, согласно донесениям, была одна из сосредоточий, так сказать, именуемых преступниками.
Вакханалия в какой-то момент, словно по щелчку пальца, пришла в убыль и я, бросив клич, услышал ответные отклики своих соратников. Юные, неустрашимые, жаждущие доказать свою состоятельность, парни, шли за мной непоколебимо. При отборе — а избирал я каждого лично в некоем аналоге отделения полиции, — направленно делал акцент именно на такие качества.
— Осмотреться вокруг. Проверить каждую щель. Этих, — указал я пальцем на лежачих без сознания злодеев, — бросить в темницы; допросить; доложить лично мне.
Если в начале среди них были те, кто подошел ко мне с сомнением и показной дерзостью, то спустя время, когда пришлось на тренировках выбить всю надменность из них —, полученные в легионе навыки оказались полезными — они приступили к выполнению указаний беспрекословно.
— Командир, — подошел ко мне один из парней. Один их тех дерзких изначально, один из самых исполнительных и сообразительных впоследствии, — там куда людей. Судя по их виду — на продажу. Иначе говоря — рабы.
— Это уже третий подобный случай за месяц. Мы обрываем хвосты, а нужно срубить голову.
— Эти, — указал он рукой на этих же злодеев, — как правило, ничего не знают. Пешки.
— Знаю, Пайн, — ответил я с досадой, — но мало ли: вдруг окажется среди них кто с информацией.
Я присел на корточки; грубо взялся за волосы одного из них и приподнял голову, чтобы лучше разглядеть лицо. От неоднократно встреченным с чужим кулаком, нос кривил в одну сторону, что ему приходилось либо сильно сопеть, либо дышать ртом, по этой причину из под открытых губ выглядывали редкие ряды черных зубов, которым осталось пару лет жизни (если их не выбьют раньше); остальные же канули в небытие и остались лишь в воспоминаниях. Благодаря покрытыми гнойными волдырями коже, которые отторгали всякий взгляд, можно было бы назвать его невидимкой, но, к счастью или, быть может, к сожалению, так это не работало, и он был видим. А ведь все мы, люди рожденные, появляемся на этот свет с красивой и гладкой кожей, а позже вырастают белоснежные зубы с молоком матери. И вот из такой крохи спустя годы вырастает это. А ведь человек не становится таким в одночасье и процесс этот занимает долгие годы. Что этому виной? Знойные ветра и резкие температуры? Быть может заливание в себя напитков, определенных в народе, как эликсир счастья иллюзорного делает с человеком это? Но нет: человека делает таким узость мысли в этом широком мире и приносит все беды. Именно из-за, не побоюсь этого слова, ущербности мышления человек не понимает того, что можно жить иначе; жить лучше. С юности, или, может, даже еще раньше потомок Адама формирует в себе определенные усмотрения и шаблоны, согласно которым проживает остаток дней своих. И лишь в редких случаях, когда индивидуум способен, зачастую под влиянием внешних факторов, менять себя и судьбу свою. Поэтому, возможно, есть причина давать человеку шанс на исправления и на искупление. Но способны пойти на шаг подобный лишь сильные духом и сердцем милосердным, от того они и терпят лишения, потому что сердце их милосердное не сразу способно заметить обман; да и не хочет оно этого замечать, потому как если станет оно это делать — так ведь чернота губительнее, нежели очищение света, — на этом все и закончится. Больно! Больно от осознания того, что есть обладание желанием помочь, но страх перед быть не оправданным сковывает и не дает…спасти.
Я разжал пальцы, и голова с глухим стуком упала на деревянный пол. В это время в двери показался второй отряд, направляемый Квертом.
— Что там? — выпрямился я.
— Все тоже самое, — покривил
