Тем временем, я выдвинулся с 3 000 тысячами конницы, находясь во главе своей агемы, членов которой я, для удобства различения отцовской и собственной агемы, называл молодыми гетайрами. Собственно, выдвинувшись во главе своих 600 молодых гетайров, я повёл всю конницу за собой, имея своей целью быструю и сокрушительную победу над вражеской конницей левого фланга (помните, что для меня они находились справа от центра).
В то же самое время, ровно тоже самое, но уже на своём правом фланге, проделал Раскупорид I. К сожалению, несмотря на первоначальный мощный натиск, в результате которого мой левый фланг едва ли не обрушился, его затея провалилось. Моя конница, расправившись с фракийской конницей Раскупорида I после долгой и упорной битвы, ударила врага в тыл, резко перевернув, тем самым, ход сражения на левом фланге.
Впрочем, и успеха особого мой левый фланг не добился — по сути, на левом фланге началась кровавая и затяжная битва, в ходе которой силы обеих сторон увязли и, по сути, более никак на исход битвы не влияли.
Тем временем, схлестнуться в битве успели центры обеих армий, по итогам которой выяснилась полная неспособность какой-либо из сторон победить другую. Здесь, также, как и на соседнем левом фланге моей армии, завязалось долгое и затяжное сражение, в котором увязли все те силы, что приняли в нём участие.
Таким образом, сам ход сражения предрешил, что исход битвы будет зависеть от того, кто именно победит на правом фланге. Иными словами, исход битвы решался тем, насколько успешной окажется моя ставка на правый фланг.
К счастью, моя затея была куда более успешной. В принципе, несмотря на урон, понесённый от вражеских застрельщиков, мой правый фланг успешно добрался до вражеских позиций и обрушил на него всю свою мощь и, как ни странно, постепенно стали теснить врага.
Впрочем, поражение Раскупорида, теперь неизбежное, когда последний, лишившийся резервов и более неспособный повлиять на положение дел на своём левом фланге армии, стал проигрывать на оном, стало катастрофическим в тот момент, когда моя кавалерия, завершившая к тому моменту разгром вражеской конницы, ударила со всей своей мощью по беззащитному вражескому левому флангу.
Последующие события стали для Раскупорида катастрофическими, так как очень быстро его левый фланг, не выдержав столь мощного давления лучших сил моей армии, дрогнул и, разумеется, принялся панически бежать.
Впрочем, если бы Раскупорид I хотя бы знал о том, что его левый фланг фактически перестал существовать, он, возможно, и смог бы как-нибудь ускользнуть от моих усилий, но он, к счастью для меня, об этом не знал.
Находившийся в самой гуще битвы, он сражался не на жизнь, а на смерть, выказывая всяческие примеры истинного героизма. К сожалению, по этой же причине он не смог повлиять на дальнейший ход событий, в отличие от меня.
Опрокинув вражеский фланг, я тут же увлёк свою кавалерию и лёгкую пехоту наперерез отступающему врагу, вынуждая того искать другие способы выйти из всё сужающегося охвата. Несмотря на страхи, характерные для любого военного столкновения, сомнений в своей победе я не испытывал, а потому, как только мне удалось достичь тупика в лице горы, без толики промедления я обернулся к вражеским порядкам.
К тому моменту враг уже находился в клещах, так как моей правый фланг вытянулся в длинную линию, полностью охватившую врага, а потому, не медля и секунды, я в тот же момент, несмотря на усталость войск, обрушил свой последний удар на врага.
Вся та линия, что образовалась в тылу у врага, разумеется, последовала моему примеру, ибо среди моих командиров было немало опытных и талантливых полководцев, которые прекрасно осознали произошедшее, а потому, точно также, ни капли не сомневаясь в успехе, обрушили на ненавистных фракийцев всю свою ярость.
Недолго предстояло радоваться фракийцам, постепенно теснившим мои силы — мои силы уже ударили им в спину. Разумеется, вражеские задние порядки, удивлённые и шокированные подобным натиском, подались назад, чем вызвали хаос и стеснение в собственных рядах.
Заметив это, мои войска по другую сторону, до того медленно, но верно поддававшиеся давлению яростных фракийцев, внезапно усилили свой натиск, в результате чего сами начали теснить тех, кто немногим ранее был столь близок к победе над ними.
Как не трудно догадаться, очень быстро образовалась чудовищная давка. Большая часть армии Раскупорида I не могла не то что рукой пошевелить, чтобы ответить своему противнику, но и даже просто вздохнуть — настолько сильно его силы были стеснены в том котле, который образовался после полного завершения кольца окружения.
Каждую секунду умирали десятки и даже сотни несчастных фракийцев, загнанных в ловушку. Их силы таяли буквально на глазах, но худшее было ещё впереди — очень скоро их стали теснить к горам, где не было для них спасения — горы были крутые, плотные и высокие, а потому у врага не было и шанса укрыться от натиска египтян.
Котёл с каждой минутой сжимался всё плотнее, а давка становилась всё жестче. Вскоре погиб и доблестный Раскупорид I, а когда фракийцы об этом прознали, отчаяние и беспомощность охватили их войско.
Конец их страданиям наступил, впрочем, весьма скоро — уже начало вечереть, а мои солдаты уже изнемогали от жажды, голода и усталости после столь длительного и кровопролитного сражения. А потому, как только наступила темнота, бой и вовсе прекратился.
Враг сдался и его пощадили — 1/10 вражеского войска, едва уцелев после произошедшего, теперь была обречена быть обращённой в рабство…
Глава 14. Вряд ли "Любящий своего отца", но уж точно "Балканский"
… Тучам солнца не скрыть, войне мир не победить …
— Ни минуты покоя! — приветствую вас, дорогие потомки. Надеюсь, вы ещё не успели забыть, что произошло в прошлой главе сей книги. Впрочем, даже если и забыли, я, разумеется, милостиво напомню вам о том, какую же кашу я заварил.
Собственно, а каша это была натуральная. Как и было сказано, у меня не было ни минуты покоя. Стоило мне завершить битву с фракийцами, как тут же встал вопрос о том, как завершить войну. Очевидно, мой триумф фракийцы будут помнить ещё очень долго, но как долго — вопрос другой, и не менее важный, я должен сказать.
В общем-то, дело было сложное. Разумеется, теперь, после столь оглушительной то победы, именно мне предстояло решить, кто будет править Фракией, а также то, в каких отношениях он будет находиться с моим царством.
Выбор, к слову, был невелик — у Раскупорида было всего трое детей. Младший сын и единственная дочь убитого фракийского царя, оба — его самые младшие потомки, находились в столице вместе с их матерью.
Они были привлекательны тем, что были очень молоды и, таким образом, не было сомнения, что, поставь я одного из них на трон, фракийское царство ещё очень долго не будет представлять для меня угрозу, это точно. Тем более, что дочь фракийского царя можно было женить на одном из знатных вельмож Македонии или Египта.
С другой стороны, в моих руках был самый старший сын Раскупорида, выживший в битве и теперь находившийся в моём плену. Я мог бы и его привести к власти — но он, уже юноша, в ближайшем будущем мог представлять угрозу для меня.
Взвесив все "За" и "Против", я остановился на младшем сыне Раскупорида I, Амадоке. Впрочем, прежде чем кого-то там устраивать кого-либо царём, или же выдворять кого-либо из фракийского царства, необходимо было вступить в его столицу, а это, как вы понимаете, было хоть и довольно лёгким теперь делом, но всё же опасным.
Недооценив фракийцев, когда-то поплатился и сам Филипп II Македонский, талантливый полководец и создатель того величия, которое озарит в будущем всю Персидскую державу. Разумеется, я не мог допустить его ошибок, а потому продвигался хотя и быстро, но очень осторожно, соблюдая боеготовность.
К счастью, мои опасения были беспочвенны — нигде я не встретил сопротивления. Всюду после моей победы царствовали апатия и уныние — все ожидали грабежей, насилия, мародёрств и прочих зверств, но я не стал тратить на них своё время — оно было для меня на вес золота, а потому я тут же устремился к столице, которую и занял в скором времени.
