Капитан прервал чтение — сделал глоток воды из гранённого стакана. И вновь, будто невзначай, взглянул на меня. Уголки его губ дрогнули.
Я в очередной раз подумал о том, что мне, как потерпевшему, могли бы в милиции предложить хотя бы горячий сладкий чай, а не только холодную воду.
«… Он грозил, что всё равно найдёт ту девчонку, которую я помешал ему убить, изнасилует её и убьёт. Это он говорил об Альбине Нежиной. Сказал, что милиция его не арестует. Потому что у него никогда не было судимостей. А я и Альбина не сможем доказать, что он собирался кого-то убить. Убеждал меня, что пробудет в милиции самое долгое — до утра. А потом уедет обратно в Горький, где жил и работал. Но через месяц или через полгода, когда мы о нём позабудем, обязательно вернётся в Зареченск. Убьёт Альбину. А потом выследит меня, явится ко мне домой. Зарежет моего отца и братьев. А затем изнасилует и задушит мою мать и сестёр. Сделает это на моих глазах. После чего сломает мне шею…»
Милиционер замолчал. Приподнял брови. Взмахнул кистями рук.
— И что? — спросил он. — Неужели вы не испугались?
— Чего? — не понял я.
— Угроз гражданина Белезова, — пояснил капитан.
— Чего мне их бояться? Я воспитывался в интернате.
Милиционер хмыкнул.
— Елки-моталки, — сказал он. — Не думал, что у подобного обстоятельства могут быть преимущества…
«… Мужчина рассказал мне, что Альбина не первая, на кого он напал. Что он убивает женщин уже на протяжении пяти лет. Всегда выбирал молодых и красивых. Но для моей матери сделает исключение. Сказал, что хорошо научился «заметать следы». «Осечка» у него случилась только потому, что раньше он нападал на женщин лишь в своём городе — в Горьком. В Зареченске у него с первого раза не вышло. Сказал, что это не беда, что в следующий раз выберет для «охоты» место получше. Например: сделает это у меня дома. Он похвастался, что уже изнасиловал и задушил восемнадцать женщин. Заявил, что мои родственники помогут ему «открыть второй десяток». Он так и сказал: «открыть». Не знаю, что он имел в виду…»
— Он… правда, всё это говорил? — спросил милиционер.
— Конечно, — ответил я. — Стал бы я врать!..
Капитал взял сигарету, закурил.
«… Я сказал мужчине, что не боюсь его страшилок, что ему не удастся меня запугать. Рассказал, что тоже прочел много книг. Читал там о таком, что ему и не снилось. Мужчина надо мной посмеялся. Сказал, что я не похож на человека, который умеет читать. И что я нигде не прочитаю ничего похожего на то, что мог бы мне рассказать он. Стал выдумывать истории о каких-то женщинах, которых он «выслеживал» так же, как Альбину. И доказывал, что всех их убил. Душил и смотрел им в глаза. Любовался «ужасом в их глазах», наблюдал за тем, как «человеческую оболочку покидала жизнь» — он так и сказал, не я сам это придумал! Мне показалось, что он сумасшедший. Или хороший актёр. Потому что говорил он очень убедительно…»
Милиционер затянулся дымом, задержал дыхание. Смотрел на меня, прищурив правый глаз. Будто пытался прочесть на моём лице: правду я написал, или наговаривал на гостя из Горького.
— А что?! — сказал я. — Он точно… какой-то странный!
Покрутил пальцем у виска.
«… Я обозвал мужчину лгуном и сумасшедшим. Сказал, что его наверняка скоро упрячут в сумасшедший дом, если он и милиционерам будет рассказывать ту же ерунду, что и мне. Мужчина снова посмеялся надо мной. Сказал, что милиции он ничего подобного не скажет. А будет говорить, что это мы с Альбиной напали на него с целью ограбления. Заявит, что мы отобрали у него кучу денег. И что это нас посадят в тюрьму, а не его. Сказал, что он умеет разговаривать с представителями правоохранительных органов. Он не выглядит преступником — его считают образцовым гражданином. Он убил почти два десятка человек, но ни разу не попадал в число подозреваемых. Потому что знает, как работают милиционеры…»
— Он представился милиционером? — спросил капитан.
— Нет. Только говорил, что знает, как вы работаете. И поэтому никогда не попадётся.
Капитал недоверчиво улыбнулся — ну вылитый доктор Ватсон!
— Предусмотреть всё невозможно, — сказал он. — Если бы Белезов совершил преступление восемнадцать раз, то обязательно бы на чём-то прокололся. В горьковской милиции тоже не глупые люди работают. Уж можете мне поверить, Александр Иванович.
— Я ему примерно то же самое говорил!
— А он что?
— Там… дальше… я написал.
«… Он сказал, что за его преступления уже осудили двоих мужчин — мужа его первой жертвы и какого-то сантехника, отсидевшего раньше срок в тюрьме за изнасилование. Похвастался, что даже присутствовал на судебных заседаниях. Смотрел, как прокурор доказывал его невиновность — обвинял в его преступлениях других людей. Признался, что получал от этого почти такое же удовольствие, как и от убийств. Уверял меня, что всех своих жертв помнит по именам и в лицо. И часто их вспоминает, когда приходит в свой гараж. Там он поставил старинный дубовый шкаф — хранит в нём взятые с тел убитых им женщин «сувениры». Сказал, что у Альбины хотел забрать сумочку. Обязательно возьмёт её, но позже — когда вернётся в Зареченск…»
Капитан хмыкнул.
— Елки-моталки, вот прямо так и признался, где хранит вещи своих жертв? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Сказал. Но, может, и обманул. Я не знаю.
Милиционер ухмыльнулся.
— А где этот его гараж находится, он не сообщил?
Я помотал головой.
— Не говорил. В Горьком, наверное. А что, у него может быть несколько гаражей?
— Да пожалуй, что нет, — сказал капитан — теперь уже задумчиво.
Он отложил в сторону лист, взял следующий: писал я размашисто — исчиркал пять страниц.
Милиционер вернулся к чтению.
«… Пока я ждал милицию, мужчина продолжал меня запугивать, говорил о всяких ужасных вещах. Рассказывал, как, якобы, убивал женщин. Там — в Горьком. Подробно, словно он действительно видел, как убивали людей или читал о таком в книгах. Я ему, конечно, не поверил. Попросил его замолчать. Объяснил ему, что советский человек не должен говорить о таких ужасных вещах: у нас в стране такого не могло происходить — такое бывает только в капиталистических странах. Но мужчина меня не послушал. Продолжал меня запугивать. Тогда мне пришлось завязать ему платком рот. Случилось это перед возвращением Альбины Нежиной. Ну а потом уже приехала милицейская машина…»
Капитан замолчал, словно о чём-то задумался. Постучал пальцем по столу.
Я наблюдал за тем, как он хмурил брови и покусывал губы. Украдкой взглянул на часы — прикинул, успею ли вернуться до закрытия общежития.
Милиционер покачал головой. Затушил в пепельнице сигарету — будто поставил жирную точку в своих размышлениях.
— Хочешь сказать… милиция приехала позже твоей подруги? — спросил он.
— Мы с Альбиной ещё ждали их минут десять, — сказал я.
Стрельнул взглядом в строгое лицо Феликса Дзержинского, что смотрело на меня с портрета на стене. Отметил, что не очень-то «железный» Феликс походил на нашего преподавателя математики. Если только бородкой — да и то: лишь очень отдалённо.
— Даже так? Долго ждали? Десять минут?
— Да, — сказал я. — Может, и чуть дольше.
— Хм. Это много.
Капитан взглянул на зажатый в руке лист, будто раздумывал над тем, что только что прочёл. Выводы не озвучил. Вздохнул. Решительно отодвинул прочие листы в сторону. Последний — уложил на их место. Потянулся к кувшину, плеснул в стакан воду. И, словно бы случайно, пролил воду на стол — на заключительную страницу моего сочинения.
— Елки-моталки.
Милиционер взглянул на меня. Постучал пальцем по мокрой бумаге.
— Это надо бы переписать, — сказал он.
Я кивнул.
— Ладно.
— И… не нужно уточнять, кто и когда явился на место происшествия, — сказал капитан. — Такие подробности никому не интересны. Просто напишите, что вернулась ваша подруга, и приехали милиционеры. Кто и в каком порядке — это лишние подробности. Понимаете меня?
