– Правильно, – одобрил он, – неча снисходить ко всяким. Вы давно уже не, так что еще бы зачем!
Я поморщился.
– Просто нет материала для обсуждения. Сообщу только самым-самым, а остальное в штатном порядке… Подайте вот те штаны! Да не эти, слишком много золота, а я сегодня буду играть демократа и отца солдатам.
– А правителя?
– Правителя тоже, – ответил я, – но как бы своего, народного, родного. А король – это король, не совсем как бы. Народу же ближе диктатор с какой-нибудь Корсики или других островов… И сапоги тоже. Да не эти… кто приволок сюда столько? Я что, сороконожка?
Он сказал со знанием дела:
– Явно женщины постарались. Только они не могут понять, как можно обходиться одной парой обуви.
– Гнать, – распорядился я безапелляционно. – Никаких женщин!.. Не раньше, чем сам изволю.
– А когда изволите?
– Когда возжелаю, – ответил я надменно. – Но и тогда смирю, ибо это не мои желания, а Змея, что во мне живет и довольно хрюкает, нравится ему, видите ли!.. Что за сапоги, кто так шьет, кто так шьет…
Он подал мне перевязь с мечом, на крупный рубин в рукояти поглядывает часто, но не спрашивает, а то вдруг отвечу правду, а в некоторых случаях ее лучше не знать, чтобы оставаться чистеньким, а на Страшном суде невинно хлопать глазками: как, правда? Я ничего об этом не знал, не слышал и не догадывался, не был, не участвовал, не обвинялся, не привлекался…
– Готовы? – спросил он.
– Нет, – отрезал я. – Сперва пожру. Это то же самое, что и поем. А во дворце это звучит как «покушаем». Будьте ближе к народу, граф!.. И тогда ваше имение спалят последним.
Он послушно сел на указанное место, смотрит подчеркнуто смиренно, но какую-то пакость уже замыслил, по лицу вижу, а уж по глазам так и вовсе. Макиавелли всю жизнь ломал голову над вопросом: что лучше, чтобы государя любили или чтобы боялись, но так и не пришел к решению. Ну, раз такой светлый ум ни до чего не додумался, то я даже и пытаться не буду.
– Граф, – сказал я, – откушайте.
– А вы будете жрать?
– Мне можно, – отрубил я. – Мне с народом через часок общаться! А вы должны быть примером галантерейности и вообще лицом оккупантов в глазах недружественной и не совсем определившейся во взглядах местной общественности. Дружественным лицом!
На столе перед ним появились ломти холодного мяса, но самая изысканная нарезка, что, конечно же, знак особого доверия. И фужеры с дорогим вином. Альбрехт, как я давно заметил, к вину особой любви не питает, у него острый ум, чем он гордится, а вино притупляет мышление, потому пьет мало и только когда нужно, а не когда хочется.
На этот раз он пил потому, что хочется, вино в самом деле изысканное, но не пьянел, знает меру, поглядывает на меня испытующе.
– Сэр Ричард, – обронил он так небрежно и словно бы невзначай, что я сразу насторожился, – а каково генеральное направление?
– Победное, – ответил я, не задумываясь, – а как же иначе?
– То есть, – произнес он тише, – пришло время взять королевскую корону?
Я поморщился.
– Граф… Корону да, придется, даже надо. Но не потому, что у нас какая-то мелочная война престолов, я не хотел бы стать королем, только чтобы им стать. Это предел мечтаний для тупенького человека, он сядет на трон, перебив всех врагов, и успокоится. Жизнь удалась!..
– Догадываюсь, – произнес он совсем тихо, – что королевская корона для вас значит совсем не то, что все привыкли в ней видеть. Неужели все-таки…
– Да, – отрезал я. – Мы будем строить Царство Небесное на земле! Для всех людей… А сейчас допивайте, мы выходим. Почему мясо даже не попробовали?
– Половину съел, – ответил он обидчиво, – очень вкусно, но я плотно позавтракал перед тем, как идти к вам. Вы же можете на весь день оставаться голодным.
В коридоре мы услышали, как снизу то и дело доносятся властные окрики: «Дорогу его светлости герцогу Клементу!», «Дорогу графу Лиденецкому!», «Прочь с дороги!», следом частый стук копыт, многие считают шиком по королевскому двору идти галопом.
Альбрехт прислушался, сказал довольно:
– Слетаются, орлы… Прием обещает быть большим.
– Вторая половина, – предупредил я, – на вас.
Он воскликнул испуганно:
– Я столько не вынесу!
– Первая половина самая трудная, – напомнил я. – А вам останется мелочь, там промахи не так важны.
Он поинтересовался обидчиво:
– Какие промахи? У меня не бывает промахов!
Перед моим кабинетом усилена стража, слуги торопливо распахнули перед нами обе створки.
Я шагнул в полумрак, когда же привыкну, что это в порядке вещей, а все свечи зажигают только в исключительных случаях. Не из-за жадности, просто на замену такого количества сгоревших свечей уходит уйма времени, и в кабинете будут постоянно толкаться сопящие слуги, что меня весьма раздражает, хотя я вроде бы и не капризная цаца.
В массивных подсвечниках на столе и на полке камина почти в ярд высотой горят свечи толстые, как деревья, собирая наплывы воска в медные чаши.
Сэр Норберт и мой любимец Макс выпрямились по обе стороны длинного стола в почтительно смиренных позах. Я пошел к ним быстро, подчеркивая каждым движением, что броня крепка, а копья наши быстры, мы побеждали и продолжаем побеждать, хотя и сидим пока что, окруженные не вражескими войсками, а зимой, но и она, зараза, трусливо отступает перед нашим с солнцем яростным натиском.
Они поклонились, я сказал быстро:
– Сэр Норберт… Макс…
Они повернулись ко мне, я прошел к креслу, расположенному с торца, сел, но не успел открыть рот, как Норберт сказал учтиво:
– Надеюсь, ваше высочество ничего себе не обморозило в долгом и тягостном пути?
Я проигнорировал вопрос, повернул голову к Максу:
– В каком состоянии пехота?
– Ждет весны, – ответил он с готовностью. – Как только схлынут вешние воды, все готовы идти обратным маршем. Но кое-кто готов и остаться. По доброй воле.
Я покачал головой.
– Доктрина меняется.
Они переглянулись, Норберт поинтересовался:
– В каком месте?
– Целиком, – ответил я. – Целиком, дорогой сэр Норберт. В Храме Истины меня посетило озарение. А потом видение… Или видение сперва, а озарение потом, но это неважно, вы же знаете, со мной это часто. И озарение рекло, что нужно для спасения мира нам кое-что сделать. А для этого «кое-что» придется изменить предполагаемую модель…
– Ваше высочество? – спросил он.
Я нетерпеливо выдернул у него карту из рук, расстелил на столе. Альбрехт и Макс тут же прижали уголки пальцами, а я всмотрелся в очертания Сакранта.
– Та-а-ак… положение не самое лучшее, заметили?.. На западе Мордант, на востоке Алемандрия, с королем которой, Конрадом, я сталкивался, когда он вторгся в соседнее королевство Галли, где правил благочестивый Арнольд… Редкостная сволочь, хотя по нынешним меркам просто отважный и нетерпеливый король, что постоянно пытается мечом расширить пределы своего королевства… Если мы уйдем, а Мунтвиг не объявится, то Конрад нападет на Сакрант…
Норберт сказал осторожно:
– Ваше величество, вы предлагаете…
– Пока ничего не предлагаю, – ответил я, – но оставить часть войск для защиты Сакранта придется. Здесь зона наших интересов! И как-никак я здесь принц короны, единственный и уже провозглашенный королем Леопольдом наследник. На юге Сакрант граничит с Ирамом и Пекландом, те тоже не подарки…
Норберт вздохнул, Макс сказал с боевой готовностью:
– Понятно, оставим корпус наших войск…
– Еще один направим в Бриттию, – продолжил я и повел пальцем по карте, отыскивая эту самую Бриттию.
Норберт вздохнул, спросил безнадежным голосом:
– Что, и там зона наших интересов?
– Еще какая, – ответил я. – Ах да, вы не знаете еще, но будете смеяться, однако я еще и принц-регент королевства Бриттия!.. Вот так-то. И правлю ею до тех пор, пока не подрастет младший сын умершего короля.
Норберт пробормотал:
– Смеяться или рыдать?
Альбрехт спросил живо:
– А сколько мальчишке лет?
– Семь, – ответил я.
Он радостно охнул.
– Это же всех там обобрать можно!
– Можно, – согласился я, – но зачем обирать своих?
– Ваше высочество? – спросил он.
– Мы останемся и в Бриттии, – сообщил я. – Для выполнения наших гуманных и гуманистичных планов потребуется обширное жизненное пространство. С едиными законами, свободной торговлей, обменом трудовыми ресурсами и накопленными навыками.
Он оглянулся на двери, покосился на обомлевших соратников и спросил таинственным шепотом:
– И единой властью?
– Неофициально, – ответил я. – Нельзя наступать на гордость всяким королям и вождям племен. Потому да, Бриттия…
Норберт и Макс снова промолчали, Альбрехт спросил осторожно:
– Тогда Варт Генц… тем более?
– Там сложнее, – признался я. – Сейчас в Варт Генце лютует гражданская война за трон. Многие поверили, что Мунтвиг нас всех уничтожил, и сочли клятвы, данные нам, потерявшими силу. Конечно, за это поплатятся. Не за нарушение клятв, основание вроде бы есть, а за недоверие!
