Граф сдерживая бешено колотящееся сердце, расплываясь в непроизвольной широкой улыбке, подошёл к порталу между двумя выщербленными кирпичными стенами, вздохнул — и шагнул в неизвестность.
Дима Бальзаминов стоял на грунтовой дороге, посреди леса, обхватив себя руками — и смотрел вокруг. Мелкий косой дождь летел по ветру, пронизывающий сырой холод пробирал до костей, Дима мелко трясся в короткой модной курточке без подкладки — но почти не осознавал холода. Он рассматривал… мир рассматривал.
Красная глина на дороге расплылась от дождя, в выбитых копытами ямках стояла мутная бурая вода. Под самыми ногами Димы копыто расплющило кошмарную тварь длиной в две ладони — то ли жабу, то ли толстую серую ящерицу, покрытую бородавками, с шипастым хвостом. Она лежала в жиже свернувшейся чёрной крови — и Дима пялился на неё, как завороженный.
Эта гадина была — чужая. Ядовитая? Хищная? Опасная? Он не хотел встретить такую живьём, даже мёртвая, она вызывала судорогу отвращения и страха чуждостью.
Может, обычнейшая здешняя зверюга, как травяная лягушка дома, подумал Дима, и его зубы выбили неожиданную дробь — он еле остановил собственный подбородок. Может, обычнейший здешний лес, как наш лес на Карельском перешейке, думал он, усилием воли переведя взгляд от твари на высоченные деревья — с чёрными хвойными лапами в белёсой паутине или с буро-винными листьями, жёсткими, издававшими под порывами ветра неживой, жестяной какой-то шелест. Тёмно-красная, как кровью пропитанная трава и высокие, по пояс Диме, пыльно-серые, как мукой присыпанные, колючки то ли в пауках, то ли в цветах или плодах, похожих на жирных желтоватых пауков, бурно разрослись по обе стороны дороги. Запах чужого леса, сырой, прелый, затхло сладковатый, мешался с запахом дождя.
Пронзительный истерический визг раздался над самой головой.
Дима охнул и невольно присел. Визг перешёл в безумное хихиканье — и с ветки, поросшей пучками чёрных кривых игл, взлетела рыжая птица.
Может, обычная местная птичка. Как голубь или ворона. Дима подышал на пальцы, еле сгибавшиеся от холода — и вдруг услышал далёкий топот копыт.
Пажи, дамы, рыцари, королевская свита, издевательски сказал в голове чей-то чужой голос. Не хотите ли поговорить о чём-нибудь куртуазном?
Ледяной ужас сам собой, без помощи сознания, швырнул тело Димы в чащу чужого леса, сквозь заросли колючек, через валежник, острые сучья, паутину, по мху, пропитанному водой, в гущу кустарника, отвратительно пахнущего какой-то приторной плесенью — и на колени, в хвою, мох, грязь…
Только здесь, отделённый от дороги густыми зарослями, надеясь остаться невидимым для неведомых всадников, исцарапанный, черпнув кроссовками воды с хвоёй, в мокрых насквозь джинсах, Дима опомнился настолько, что посмел раздвинуть мокрые листья и взглянуть на дорогу.
Тяжёлые массивные звери, рогатые, со свирепыми странными мордами, в густой бурой шерсти, галопом несли на себе таких же тяжёлых массивных мужчин, в мокрых кожаных куртках, проклёпанных ржавым железом, в шнурованых штанах, шерстяных гетрах и грубых башмаках, жестко упирающихся в заострённые стремена. На поясах всадников висели короткие мечи. Дима несколько бесконечных секунд, щурясь, смотрел на сосредоточенные обветренные лица, такие же чуждые, как всё здесь, без бород, но с бакенбардами, широкоскулые, с цепкими злыми глазами — а потом кто-то бросил хриплую гортанную фразу, звуки которой нельзя было описать русскими буквами — и всадники умчались, но увиденного и услышанного оказалось достаточно, чтобы понять…
Дима встал. Всё внутри дрожало.
Он — Дима Бальзаминов, девятнадцатилетний, тощий и сутулый, близорукий балда с Земли двадцать первого века. И легко простужается и расстраивает желудок — это очень полезные качества в чужом мире. У него плохая память, нет способностей к языкам — школьный курс английского оставил только смутное ощущение скуки — и это тоже будет здесь очень полезно. Дима не умеет драться, совсем — он терпел институт только ради отсрочки от армии — и это тоже будет крайне на пользу в мире угрюмых бойцов с короткими мечами. Зато Дима умеет пользоваться компьютером, у него в кармане мобильник — и это уж точно будет просто бесценным подспорьем.
Для будущей жизни здесь.
Дима вытащил мобильник, ожидаемо убедился, что сигнал со спутника отсутствует — и зашвырнул мобильник в бурые кусты. И всё.
Дима замёрз, проголодался и не знал, куда идти. В его бумажнике лежали деньги, бесполезные здесь, даже если допустить мысль, что Дима сможет найти где-нибудь в этих лесах постоялый двор. Но не было никакой уверенности, что вообще стоит его искать.
Как попросить еды и погреться? И станут ли слушать? И что будет потом?
Как долго вообще продлится его здешняя жизнь?
Дима вспомнил, что дома остались мамины щи, тёплая комната, где можно было бы переодеться в сухое, Интернет, Люська, приятели, ванна, спутниковая связь, пицца, метро, растворимый аспирин, пирожки с яблоками, любимый клуб, пиво, телевизор, Вконтакте, Витькин мотоцикл, мама…
Дима сел на корточки, обхватил голову руками и заскулил, как потерянный щенок. Ему очень хотелось проснуться.
Если бы ему удалось проснуться в собственной постели, он больше никогда — видит Судьба — ни вслух, ни про себя ни за что не назвал бы себя графом. Ему хотелось обратно, в серые будни, в привычную жизнь, в родной город, для которого он был создан. Теперь Дима отчаянно ненавидел себя за надменные мысли о собственной избранности и о том, как его оценят в чужом мире.
Более пошлую ложь в данный момент он и вообразить не мог.
© Copyright Далин Максим Андреевич, 17/08/2012.
