Хрясь! Стучит по прилавку старик. Разговор окончен, побеждённая группа уходит.
— Татары это, — уже на улице поясняет Хаким, кивая в сторону ушедшей группы.
— Крымские? — спрашиваю я.
— Были, теперь местные, — кривится боксёр.
В голове что-то щелкает, и картинка складывается в знание. Летом этого года татары, не согласные с решением властей, отказавшихся восстановить Крымскую АССР, должны выйти на митинг. А в декабре здесь, в Ташкенте, случится ещё одно важное событие. Тоже митинг, но участники и лозунги другие.
«Русские, уезжайте в свою Россию, а крымские татары — в Крым».
От неожиданно прозревшей памяти настроение испортилось. Захотелось записать всё, что вспомнил, в свою тетрадку, но понял — и так не забуду. Черт, а ведь и Сумгаит не за горами! Я уже служил в армии, когда к нам в часть прибыла партия новобранцев из армян и азербайджанцев.
— Нас предупредили, чтобы мы тут мирно жили, — сказал мне кто-то из них, но до самого моего дембеля они между собой не общались и враждебно поглядывали друг на друга.
Наскоро простившись с дружелюбным Хакимом, вместо гостиницы иду на переговорный пункт и заказываю разговор с Москвой.
— Откуда информация? — строго спросил Власов.
— Слышал, как на чемпионате между собой два члена делегации общались. Один из Баку, второй из Сумгаита, — вру я.
— Точную дату не говорили? — пытает министр. — Опознать их сможешь?
— Я их в лицо не видел, только слышал. Стоял за автобусом. Один сказал другому: «Через пару недель начнем их резать!»
— Что ты там делал, за автобусом? — взорвался Власов.
— По малой нужде отошёл, до Дворца далеко бежать, а приспичило, — сочиняю я на ходу, удивляясь сам себе. — Поэтому ни они меня не видели, ни я их.
— Ладно, молодец, что сказал. Никому не трепи, я потом с тобой свяжусь, — отдал команду Александр Владимирович и положил трубку.
Точную дату начала резни я не помнил, но был точно февраль. Так что пара недель до конфликта — это максимум, ведь сегодня тринадцатое февраля. Ну, не пара недель, а шестнадцать дней, ведь этот год високосный.
Будучи уже в Красноярске, получив доступ к своему приёмнику с короткими волнами, стал регулярно слушать вражьи голоса. И дождался. «Голос Америки» объявил, что 20-го февраля сессия областного Совета народных депутатов НКАО в Степанакерте приняла обращение к Верховным Советам Азербайджанской и Армянской ССР и СССР с просьбой о выходе НКАО из состава Азербайджана и присоединении её к Армении.
На работе и в универе дела у меня идут хорошо. На удивление мой дядька Пашка отлично вписался в коллектив и быстро вошел в курс дела. А в КГУ мне дали повышенную стипендию. Аж пятьдесят рублей! Только нивелировать падение доходов от видеосалонов это не сможет. А доходы стали заметно сокращаться. Конкуренция! Ещё парочка новых салонов открылась недалеко от нас, в Студгородке, и один напротив Сашкиного. Но по моим прикидкам года полтора у нас ещё есть — помню, в самоволку в 89-м бегал в кинотеатр на ночной сеанс, и мест там не было свободных.
Двадцать третьего февраля, праздник! Бухнул со старшими товарищами, хоть официально это и рабочий день, но после работы в ресторане посидеть сам бог велел. Сейчас ещё много фронтовиков, в том числе у нас в крайкоме. Посидели, выпили, закусили, а утром следующего дня я получаю звонок от Власова:
— Толя, там к тебе сегодня человек от меня зайдёт, Кирилл Евгеньевич. Расскажи ему ещё раз, что слышал, — попросил он, не говоря ни о чём конкретно, но намекая на якобы подслушанный мною разговор.
Глава 2
Этот Евгеньевич душу из меня конкретно вынул. Потом запихнул обратно, утрамбовал и опять вынул.
— А почему ты решил, что один из Баку, а второй из Сумгаита?
— Тот, что из Баку, сказал — мол у нас в столице не как у вас, в Сумгаите… — уверенно отвечаю я.
— На русском говорили? Два азербайджанца? — не верит посланец.
Но у меня уже весь их выдуманный разговор заучен. Ничего нового не сочиняю, стою на своём. Попутно размышляю — а оно мне надо? Не планировал лезть никуда же! Тихо-мирно дожить до открытия железного занавеса и свалить… на Лазурный берег. Уехать можно и раньше, но бабуля расстроится, да и вообще, неожиданно интересно тут, в прошлом, стало. Кирилл Евгеньевич ушёл, скорее всего недовольный тем фактом, что не позволили ему мне иголки в ногти пихать. Но придраться не к чему. Я «слышал» и точка. А то, что я слышал о тех событиях, то и должно случиться. Олег Горин, мой одноклассник по прошлой жизни, ушёл в армию осенью 87-го, служил в прикаспийском отряде морской пехоты. Или как там называется их ВЧ? Мы даже переписывались с ним во время службы. Он мне про Сумгаит первым и рассказал. Их перебросили туда в самом конце февраля, когда уже волнения случились, и пострадала куча безвинных людей. Что интересно, подписки с него никакой не брали, но рассказывал он об этом неохотно.
Четверг и пятница прошли для меня спокойно, в субботу я сдавал лабы весь день, а вечером, после бани, распаренный и довольный жизнью услышал по радио новости. Разумеется, я слушал не «Маяк», благо, уже не «голоса», ни Би-би-си не глушат. Последняя и сообщила, что в Сумгаите был разогнан митинг, а на первого секретаря Азербайджанского ЦК КП Кямрана Багирова совершено покушение. Лёг спать как обычно, но ночью, когда вставал в туалет, не удержался и ещё раз послушал новости. В общем, всё как в поговорке — «есть обычай на Руси — ночью слушать Би-би-си».
В воскресенье поехал к Бейбуту в часть. Привез ему мешок конфет и печения. В буквальном смысле — накупил дофига разных сладостей. Бейбут меня удивил с первой секунды нашего свидания. Он уже ефрейтор!
— Ой, лучше дочь проститутка, чем… — хотел было поглумиться я.
Удар по печени еле заблокировал, ответив двоечкой по корпусу.
— Не начинай, Толяныч! Сам не знал. На Двадцать третье дали лычку, даже не спросив меня!
Глаза у моего друга полны скорби, да и вообще, он не сильно рад даже сладостям, что совершенно на него не похоже.
— Ты что, из-за такой ерунды расстроился? — удивляюсь я.
— Да всё через жопу! И в роте дрочат, и на работе. А бить нельзя, — жалуется друг.
Осторожно пытая своего кореша, выяснил, что нелады у того на всех фронтах. Бейбут в роте на положении духа, так как он из самого позднего призыва, и так будет до мая месяца, не меньше. Сильно его не гоняют, но кровати в роте у них духи заправляют и полы моют тоже только они. Бейбут пытается сачковать, тем более у него, как у электрика, есть свой начальник — прапорщик Белый. После утреннего развода он сваливает на работы в свою кандейку на втором этаже клуба. Ну а там его достаёт начальство. Не прапорщик Белый, не начальник коммунальной части капитан Шейко, не подполковник Поликарпов, а старший прапорщик Агеев — командир хозяйственного взвода. Редкостное говно, по словам моего друга. Накачанный мужик лет тридцати, невысокий, коротко стриженный и, как и все другие прапоры, с одной извилиной в голове. Все его служебные обязанности сводятся к тому, чтобы бухнуть на дежурстве, закусив салом и консервированным горошком с луком и майонезом. А бухнув Агеев начинает доёбы… сорян, приставать… Да нет, всё верно — до@бывать молодых. Дембелей и дедов не трогает, черпаков фигачит только если за дело, а вот духи, вроде моего друга, летают у него как птицы. И по поводу и без. Белого вечером уже в части нет, да и молодой прапор ни разу не авторитет для Агеева, а Шейко жаловаться западло. У Агеева есть свое место обитания — насосная, там в ночь его дежурства он и бухает.
— В часть зайти как-то можно? Не через КПП? — хмурясь спрашиваю я.
На самом деле, я считаю, моему другу ещё повезло — деды его стирать, например, не заставляют, «лося пробивать», да мало ли чего ещё можно выдумать. Но и друга в обиду не хочу давать.
— Есть пара дырок.… А,… а зачем тебе? К Ирке? Так она…
— Бейбут, давай, я сам с Иркой разберусь, а дырка в заборе мне нужна, чтобы попасть в часть и Агееву вашему челюсть пощупать, — прервал «беканье» и «меканье» друга я.
