— Герберт! — перегнувшись через остатки забора, кричит мой провожатый. — Где герр обер-фельдфебель Мойс?
— В доме. А что?
— Вот, привел к вам нового товарища — принимайте! Проводи его к обер-фельдфебелю.
— Нового? Это хорошо! Надеюсь, он не будет таким неисправимым болтуном, как ты.
— И таким вечным скептиком, как ты! — парирует с удовольствием Ойген.
Меня окружают все находящиеся во дворе солдаты.
— Позвольте представиться, герр старший стрелок — рядовой Герберт Мойзен! — протягивает мне руку окликнутый провожатым солдат.
— Красовски Макс. Можно просто Макс, — протягиваю ему руку в ответ.
— Вольдемар Фишке! — протягивает руку невысокий щуплый солдат в очках. — Ты был членом партии, камрад?
— Увы… — развожу я руками. — Не могу ничего об этом сказать. Контузия… я потерял память и ничего о своем прошлом не помню. Бомба рванула совсем рядом и всё, что на мне было, превратилось в лохмотья. Даже документов никаких не осталось. Жетон — и тот куда-то унесло. Думали уже хоронить — но повезло, вовремя застонал.
Мойзен сочувственно кивает.
— Да… так тоже случается. Ты совсем ничего не помнишь?
— Иногда что-то прорывается. Помню какие-то горы, бородатых горцев с кинжалами. Мы с ними жестоко дрались, даже и рукопашные схватки случались. Вообще там вся война была какая-то неправильная… Наш командир взвода, которому я все это рассказывал, сказал, что это Крит. Или Греция. Могла быть и Югославия — там тоже есть горы и их бородатые обитатели. Он высказал предположение, что я раньше служил в горнострелковых войсках…
— Горнострелок?
Я оборачиваюсь.
На крыльце дома стоит коренастый солдат… не солдат — обер-фельдфебель.
— Так точно, герр обер-фельдфебель! Герр лейтенант высказал такое предположение.
Обер-фельдфебель спускается во двор.
— Надо же… я знавал некоторых их них. Как тебя зовут?
— Макс Красовски, герр обер-фельдфебель!
— Не кричи так, у меня хороший слух. Горнострелок… А ну-ка — «альпийский хват»!
Моя рука автоматически сдергивает с плеча винтовку. Согнуть локоть, спусковая скоба упирается чуть ниже кисти. Левая рука ложится на ствол сверху, и пальцы правой руки обхватывают запястье левой. Локтем правой руки прижимаю приклад винтовки к бедру.
— Надо же! — восхищается обер-фельдфебель. — А говоришь, память потерял… Точно, горнострелок! Только они таскают так свои ледорубы и винтовки, нигде больше это не принято.
— Почему? — интересуется кто-то из окружающих.
— Не знаю… наверное, им в горах, так удобнее. Руки не мерзнут на ветру… или ещё что-нибудь такое…
— Осмелюсь доложить, герр обер-фельдфебель, не только это! — на автомате выпаливаю я.
— А что, есть ещё какая-то причина? — удивленно поднимает бровь мой собеседник.
— Так точно, есть!
— Ну-ну! Покажи!
Разжав правую руку, плавно перемещаю её на шейку приклада. А левая просто съезжает вниз, огибая ствол и ложась на цевьё. Секунда — и винтовка плотно прижимается к моему плечу, а её ствол устремляется на ближайшее дерево, словно выискивая цель.
— Хм! Интересно! — Мойс обходит меня со всех сторон, осматривая стойку. — И стоишь ты как-то по-особенному… Хорошо! После обеда покажешь этот фокус всем остальным! Добро пожаловать домой, Макс!
Два дня спустя.
Расположение второго взвода пятой роты второго батальона 405 гренадерского полка 121 дивизии вермахта.
Да, это действительно дом.
Если бы не военная форма и висящее на стенках оружие, можно было бы принять всех этих молодых парней за кого угодно. Не за студентов (все-таки, возраст большинства присутствующих постарше) а за… ну, например, за лесорубов или альпинистов.
Почему? Да потому, что мы частенько выезжаем в лес. Рубим деревья вдоль дороги, попутно заготавливая дрова на будущую зиму. Она тут достаточно суровая и неприветливая, тогда и озаботился кто-то из вышестоящих офицеров на этот счет. Уйдем к фронту мы, а опустевшие дома займут другие солдаты. Вот и встретит их некоторый запас топлива, чтобы они не мерзли в своем жилище.
Мы даже стараемся как-то украсить свое временное обиталище. Флегматичный Хорст Фишман оказался плотником и из-под его рук выходят симпатичные деревянные поделки. За два дня он, орудуя найденными в сарае инструментами, соорудил неплохую скамейку, даже со спинкой. И она теперь украшает центральную комнату нашего обиталища. Дом сразу стал выглядеть как-то уютнее и теплее. Глядя на него, начали вспоминать свои прежние профессии и другие солдаты. Нашелся среди нас маляр, подкрасивший снаружи окна. Вдумчиво оценив сделанное, обер-фельдфебель крякнул и приказал нам убраться во всех, занимаемых нами, помещениях. Чистоту наводили целый день, но результат превзошел все ожидания. Даже наш ротный, обычно скуповатый на похвалы, отметил должное рвение… обер-фельдфебеля. А что ж вы думали — субординация! Любые действия рядовых, не направляемые начальством — есть пустая трата времени и сил. А вот под его мудрым руководством — совсем другое дело!
Наведя порядок в домах, начальство обратило свой взгляд на дорогу к штабу. Все логично — именно по ней к нам могло нагрянуть и вовсе в ы с о к о е начальство. Так что, его взор следовало задобрить заранее. Поэтому, отделение солдат, под командованием ефрейтора Мюртца, было направлено на этот ответственный участок. Попал туда и я…
— Вот ваш фронт работ, ребята! — ефрейтор описал рукой полукруг. — Завтра это неприветливое место должно радовать глаз проезжающего командования. Я понимаю, что, строго говоря, это должно делать местное население, но… его тут почти нет — сбежали. И больше сюда отправить некого. А перед нашей отправкой на фронт командир полка не упустит возможности нас навестить.
Да уж, вот такого подарка никто из нас не хотел. Командир 405 полка, полковник Фридрих Франек, был воякой ещё старой закалки. И всякое отступление от установленного порядка почитал непростительным проступком. Желающих попасть под разнос не было, и наш ротный, помимо обязательных занятий, решил ещё и таким образом показать свое рвение. В принципе, я его понимал. Исполняющий обязанности — ещё не командир! Но вот кто им станет — зависело от полковника.
Но вслух одобрить решение лейтенанта, язык не поворачивался.
А работы… её здесь хватало.
Прямо к дороге подступали изломанные линии окопов. Сама она, в своё время изрытая воронками от снарядов, была наспех восстановлена саперами, но дорожное полотно местами просело, расползлись жерди, которыми ремонтники укрепили обочины. Дожди частично вымыли песок, и теперь на дороге имелись приличные ямы, сейчас заполненные водой. Даже солнце, пытавшееся хоть как-то прогреть землю, не могло испарить эти мини-озера — воды тут хватало… Слава Богу, что относительно ремонта проезжей части — наш лейтенант сумел договориться с саперами. И они уже скоро должны сюда прибыть.
Наше дело — привести в относительно приличный вид прилегающую местность. Ясное дело, засыпать окопы и придорожные ямы нас никто не заставляет. Но вот оттащить в сторону от дороги разбитые пушки (по крайней мере — стащить их в одно место) и более-менее облагородить внешне местность — это вполне нам по силам.
Составив винтовки в пирамиду и выставив часового, мы отправляемся на работу. Лошадь из телеги выпрягли и, привязав на веревку, отправили пастись.
В первые два часа мы отволокли в сторону от дороги две искореженные 45-мм пушки и помятую минометную трубу — металлолом! Быстро забросали землей старую стрелковую ячейку, сейчас совсем заполненную водой. Далее групповой работы не нашлось, и Мюртц стал нарезать индивидуальные участки. Мой оказался совсем рядом с кустами — перепаханный разрывами окоп, который надо было обложить нарезанными ветками. Тогда он попросту превращался в кучу хвороста и с дороги становился совсем незаметен. Прикинув объем работы, понимаю — штыком я эти ветки буду рубить до вечера. Поэтому отправляюсь к повозке с имуществом и забираю оттуда топор. Он малость туповат, но это поправимо — в повозке есть брусок. Забираю с собою и его тоже. Сначала надо выбрать подходящие ветки, а уж потом и буду точить топор, чтобы их срубить. Возможно, мне попадутся не столь толстые веточки, я их и таким топором срублю. Или попросту сломаю, если они будут не слишком прочными. Выслушав мои соображения, ефрейтор кивает — согласен. Сам он ветки, естественно, не рубит и всякие железяки не таскает. Сидит себе на повозке, положив автомат на колени, и изображает из себя вездесущее начальство. Впрочем, мне тоже грех жаловаться на жизнь. Как старшему стрелку, мне тоже выпадает не самая грязная работа. Тоже, кстати сказать, стимул для всех прочих — старайтесь ребята, зарабатывайте себе нашивку на рукав. Глядишь, и вас минет чаша сия… А ещё поднапряжетесь — будете, как Мюртц, сидеть на повозке и руководить менее расторопными и удачливыми сотоварищами.
