знания утрачены.
И вот что ему делать?
Ждать новой аудиенции, надеясь, что та пройдет иначе?
Сидеть тихо в собственных покоях, теша себя мыслью, что ответ будет получен. Когда-нибудь, несомненно, будет. Или потребовать исполнения договора?
— Господин, — местный слуга стоял в положенных трех шагах. — Вас просят, господин.
Тонкокостный, какой-то прозрачный, он был бледнокож и светловолос. Явно не из мешеков. Хотя среди слуг, как успел заметить Ирграм, мешеки встречались редко, и то, как он подозревал, большею частью смески. Лоб слуги пересекала золотая полоса.
— Веди, — Ирграм поспешно оправил одежды, надеясь, что они не настолько еще измялись, чтобы это могло быть истолковано, как неуважение.
Вели коридорами.
Весь этот дворец, да и сам город казался мастеру одним большим клубком мышиных ходов.
— Господин, — слуга отворил низенькую дверь, впрочем, украшенную тонкой резьбой. И с поклоном отступил, позволяя войти.
На сей раз обошлось без ползания по полу.
Ирграм поклонился, стараясь глядеть строго перед собой. Не стоило обманываться кулуарностью встречи. Он явно чувствовал биение жизни слева.
И справа.
Охрана?
Пожалуй. Ему не настолько доверяют, чтобы позволить себе встречу без охраны. И настолько доверять не будут никогда.
— Войди. Присядь. Будь гостем, — голос звучал по-прежнему равнодушно, а одна золотая маска сменилась другой, столь же искусной, но скрывающей лишь верхнюю половину лица.
Ирграм молча занял место, на которое ему указали.
— Ты обижен? — теперь в голосе послышалась тень любопытства.
— Нет. И да. Простите, господин, но мне сложно принять ваши правила.
— Придется. Если ты и вправду собираешься обосноваться здесь, — Император взял с блюда кусок мяса, чтобы бросить зверю. Щелкнули клыки в опасной близости от пальцев, и мясо исчезло в пасти. — Традиции сильны. И не мне ломать их. Во всяком случае, не сейчас.
Император потрепал леопарда по загривку.
— Здесь многое иначе, — сказал Ирграм осторожно. — Когда я изъявил желание покинуть город, меня предупреждали, что жизнь в империи сложна.
Леопард уставился на Ирграма желтыми глазами.
— Что ваши обычаи неприемлемы для людей цивилизованных.
— Какие? — уточнил Император.
— Жертвоприношения. Нигде в мире больше нет такого.
Пожалуй, сказалась усталость. И еще раздражение. И многое иное, с чем он должен был бы совладать. Ибо чутье подсказывало, что откровения нынешние излишни.
— Мне говорили, что ты встречался с Верховным Жрецом.
— Да, — Ирграм не стал отрицать очевидное. — Он важный человек. Я желаю жить в мире с важными людьми.
— Тогда он должен был сказать тебе, почему мы делаем это.
— Он сказал. Я читал прежде. Но читать одно, а видеть — совсем другое.
Леопард вытянулся, впрочем, не спуская взгляда с человека, которого полагал в данных покоях лишним.
Воцарившаяся тишина напрягала. В ней было слышно, как воркуют голуби в золоченых клетках. И как тяжко дышит хищный зверь.
— Я не собираюсь преступать законы Империи, — выдавил Ирграм, ибо глаза у Императора стали желты, как и у леопарда. Вспомнилось разом вдруг все, что он когда-либо слышал об этом месте.
Об этом человеке.
— Хорошо, — Император прищурился. — Но ты не ешь.
— Я, — Ирграм сглотнул. — Не все обычаи я смогу принять. И дело не в неуважении. Но мои боги тоже сказали свое слово. Я не могу есть себе подобных.
Он замер, напрягшись, готовый дать отпор. А тишина все тянулась и тянулась, пока не оборвалась смехом Императора. Смеялся тот громко и заливисто.
— Так вот что говорят о нас? — уточнил он, не снимая руки с загривка зверя, который лишь покосился на хозяина и в глаза его читался немой вопрос. — Поэтому маги считают нас дикарями? Они действительно думают, что мы едим людей?
Ирграм молчал.
Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. И дышать стало сложно.
— Что ж, можешь не отвечать. И да, порой мы разделяем пищу с богами. Но лишь в исключительных случаях. Когда тот, кто отдает свое сердце, столь велик, что сила его кипит не только в сердце. Когда силу его хранят и плоть, и кровь.
Ирграм сглотнул.
— В последний раз подобное случилось при моем отце. Мне так рассказывали. Он вызвал на бой собственного брата, с которым был рожден в один день. И в честном поединке одолел его. После чего пожелал забрать силу, что была разделена на двоих, дабы два тела вновь соединились в одно.
Замутило.
Не надо было сюда ехать.
— К счастью, у меня братьев достойных подобной участи не было, — император поднял с блюда кусок мяса. — Что до иных моих подданных, то кто-то блюдет заветы предков рьяно, кто-то предпочитает толковать их по-своему. А это лишь свинина. Кажется. Или индейка. Или еще что-то, но животного происхождения.
— Я прошу простить меня.
— Не стоит.
Зверь раскрыл пасть, принимая подношение. И облизнулся.
— То есть, те тела, которые… остаются. Что с ними происходит?
— Никогда не задумывался, — Император пожал плечами. — Спроси у Верховного, он должен знать.
Почему-то опять замутило.
— Касаемо же просьбы твоей, то я помню наши договоренности. И она будет исполнена. Но будь готов, что многим это придется не по нраву. Ты договорился с Верховным, что хорошо. Мне было бы неприятно казнить его.
Леопард зевнул, обнажив белые блестящие клыки.
— Как не хотелось бы казнить тебя. Вы оба нужны мне, — Император поднялся, и Ирграм тоже, стараясь не совершать при том резких движений.
А то мало ли.
— Но я позвал тебя по иному вопросу. Скоро завершится месяц Долгих слез, — Император остановился перед клеткой, в которой метались серые амадины. — Совет смеет настаивать на моей женитьбе.
Он постучал ногтем по клетке.
— Они правы. Мне нужен наследник. И мне нужна жена. Или жены. Пока не решил.
Ирграм счел разумным промолчать.
— И в месяц Ледяной воды я дам свое согласие. И объявлю свою волю.
Он посмотрел на мага.
— В месяц Холодного
