Покидали жилище Пахмутовой и Добронравова в компании напевающего «обновки» довольного Хиля.
— Сережа, я со студией Всесоюзного радио договорился, сможешь со мной туда на запись завтра и послезавтра прийти?
— Могу, конечно, — подтвердил я. — Только директрису меня отпустить сами просите, мне уже неловко. Она у нас хорошая и понимающая, но…
— Понимаю! — лучезарно улыбнулся Эдуард Николаевич и для проформы спросил маму. — Вы не против, Наталья Николаевна?
— Ну что вы, как я могу быть против? Вас подвезти куда-нибудь?
— В гостиницу «Москва», если вам по пути, — скромно попросил Хиль.
Нам было почти по пути, поэтому поехали втроем.
— Вам тяжело, наверное, из Ленинграда сюда мотаться? — посочувствовал я.
— У нас там всё, кроме тебя есть, Сережа, поэтому мотаюсь не так уж часто, — смутил ответом Эдуард Николаевич. — Приезжайте к нам как-нибудь в гости всей семьей, мы в прошлом году на Громова, 12, в Калининском районе квартиру получили, там сейчас каток во дворе залит, с Димкой, сыном, в хоккей там гоняем.
— В хоккей я бы тоже погонял! — разохотился я. — Когда-нибудь обязательно приедем.
Высадили звезду у гостиницы и поехали домой.
— Это ты молодец, что Эдуарду Николаевичу песен не пожалел — на него смотреть было жалко, — вздохнула мама.
— Жалко, — согласился я. — Он вообще хороший, и как человек, и как певец, но в подковерные интриги плохо умеет, вот и перебивается средними песенками. Ничего, исправим! А вот с Муслимом Магомедовичем нужно как можно быстрее знакомиться лично — он у нас, в свете последних событий, считай придворный менестрель министра культуры, вот и злоупотребляет. Поговорю с ним осторожненько, чтобы он не перегнул с грустными для нас всех последствиями. Не поймет — прибегну к секретному оружию в виде: «Как думаете, Муслим Магомедович, если я на вас Екатерине Алексеевне пожалуюсь, она поверит?».
Фыркнув, мама спросила:
— А что за «личная ВИА»?
— У нас в стране совершенно несправедливо запрещен жанр «рок», — ответил я. — Который, по сути, определение сугубо музыкальное. Почему-то старшие товарищи решили, что в такую обертку можно заворачивать только упаднические, вредные и агрессивные настроения. Вот, поговорю с Димой из ДК, и, если его ВИА потянет, отрепетируем небольшую программу и покажем товарищам из МинКульта, насколько советский рок отличается от унылых «Битлов».
— Сережа… — осторожно протянула мама.
— Все еще разумный мальчик, который, услышав «нельзя!», сразу же перестанет писать против ветра, — заверил я ее.
Мама мелодично рассмеялась и сочувственно спросила:
— С самого утра мотаемся, не устал?
— Я с самого утра усталый и не выспавшийся, — пожаловался ей я. — Но если обещал — нужно стараться держать слово изо всех сил.
— Правильно я тебя воспитала! — расплылась от гордости родительница.
— Абсолютно правильно, — подтвердил я. — Если я себя правильно вести умею, значит — это твое не забылось, — добавил легитимности.
— Завтра с тобой съездить? — предложила она.
— Из школы меня Хиль заберет, а потом мы много часов будем на студии сидеть, — покачал я головой. — На такси доеду. А ты лучше на руины езжай, как собиралась!
— Командовать сносом! — фыркнула мама.
— И чертить откель докель будет новый дом! Только колонны не заказывай и импортный кирпич — у этой бригады что хочешь найдется, но мы же скромные, советские люди, к цыганской роскоши не склонные.
— Я вообще-то к ней вообще не склонна, у меня вкус есть! — надулась мама. — Я через год стенку продам и сделаю у нас как у тебя!
— Хозяин-барин, — выдал я ей карт-бланш.
— Еще успею все приготовить! — вспомнила о важном мама, посмотрев на часики. — Кроме торта, давай в кулинарию заедем.
Я был, конечно же, не против, и домой мы вернулись с покупным тортом. Мама тут же выгнала меня с кухни и принялась за дело, а я — в душ и немножко наряжаться. Соечка же на «смотрины» наряжалась, а я чем хуже? Пиджак, брюки, галстук — чем не жених?
— Ой, ну вылитый жених! — всплеснула ручками мама, когда я вышел в «гостиную».
На столе: картошка, рис (потому что японка), соевый соус (внезапно — немалая редкость в СССР, пришлось доставать через каких-то маминых знакомых, производство — Вьетнам. Ирония в том, что Саяка его терпеть не может, но мама захотела «чтобы все как у людей»), курица, котлеты, «Буратино» и разного вида компоты.
— Она же одна придет, — попытался я остудить мамин порыв.
— И ничего, потом доедим! — признала она мой аргумент ничтожным и выставила в центр стола торт.
Потрогал ветку все еще наряженной ели, оценил количество упавших иголок:
— Можно еще недельку постоит?
— Пусть стоит! — чмокнула меня мама в макушку и выставили в коридор. — Иди чайник карауль, мне тоже переодеться надо.
Пошел на кухню, посмотрел на чайник — тоже мне блин достойная задача для попаданца — поставил стул у окна и уселся на него, глядеть на потихоньку засыпаемый снегом пустой двор. Спать охота.
— Встречать-то пойдешь? — появилась в кухне одевшая черное (рассказал, что у японцев это — праздничный цвет) свободное платье, янтарные серьги и цепочку с янтарным же кулончиком мама.
— Я забыл! — схватился я за голову в ужасе от самого себя.
— Беги, дурачок! — захихикала мама.
Накинув пальто и сунув ноги в ботинки, сбежал по лестнице и поднял голову на мамин окрик:
— Шапку забыл!
Поймав сброшенный ею предмет, натянул на голову и выбежал из подъезда. Ох уж эти мамы и их любовь к шапкам — прямо на душе потеплело!
Глава 10
Успел ровно за минуту до того как Соечка вышла из метро — как раз отдышаться и одернуть шмотки.
Полюбовался пушистой белой кроличьей шапкой, такой же шубкой и белоснежными варежками. Потом про цвет спрошу, а пока полюбуюсь потихоньку напитывающие румянцем от мороза щечками. Ладно, хватит, а то она вон, к моему дому почесала, поправив висящий на спине портфель — с подарками идет, похоже.
— Хоба! — схватив ее за руку, развернул лицом к себе и заключил в объятия.
— Сережа! — радостно пискнула она, обнимая в ответ. — Давно ждешь? Не замерз? Я бы и сама дошла!
— Только пришел, не замерз, жутко соскучился! — по порядку ответил я.
— Ишь, бесстыдники! — осудила нас проходящая мимо бабушка.
Соечка покраснела, я хохотнул — ну кто на такое обижается? — отпустил девушку, взял варежку в варежку, и мы пошли к дому.
— Наконец-то я у тебя побываю! — помеха не испортила настроения и Соечке.
— Как-то я затянул, — покаянно кивнул я.
— Не мог же ты привести домой кого попало! — похлопала своими длинными ресничками на меня Саяка.
— Это точно! — подтвердил я. — А вдруг ты ловко замаскированная шпионка во втором поколении?
— Я бы давно тебя придушила — просто на всякий случай, — с милейшей улыбкой ответила она. — Ух ты таинственный, Ткачёв!
— Да я — открытая книга! — сымитировал я удивление. — Совершенно обычный пионер!
— А я про тебя никому не рассказываю, — поделилась девичьей тайной Сойка.
— Это почему? — неподдельно обиделся я.
— Потому что засмеют — я-то уже комсомолка, а ты, получается, маленький! — ехидно хихикнула она.
— В школу к тебе приду, — грозно пообещал я.
— Обязательно приходи! — поднявшись на цыпочки, она чмокнула меня в щеку.
— Подловила, да? — хмыкнул я.
— Подловила!
— Я бы и так пришел.
— Я знаю! — с улыбкой кивнула она. — Но так ведь интереснее?
— Интереснее! — признал справедливый я.
— А потом, когда ты весь такой важный ответишь со сцены на все вопросы — или что вы там писатели на сцене делаете? — спустишься прямо в зал и при всех возьмешь меня за руку! — продолжила она пользоваться мной самым циничным образом.
А я и не против!
— Хочешь достану где-нибудь белого коня и приеду на нем?
— Принцев у нас в стране упразднили! — рассмеялась она, остановилась, сняла варежку со свободной руки и погладила меня по щеке. — Но я бы тебя никогда, ни за что ни на одного принца бы не променяла!
