Пока я раскладывал на столе лыбинский отказной, в банке весело забулькал кипяток. Отодвинув бумаги, я достал из стола кулек с пряниками и занялся приготовлением чая. Бабка равнодушно наблюдала за моими действиями и время от времени вытирала губы уголками выгоревшего красного платка, повязанного на ее голове.
- Угощайтесь, Таисья Ивановна! – придвинул я к ней стакан и пряники, которые, за неимением тарелок, я двумя равными кучками разложил на протокольных бланках.
Коростелева смотрелана меня с опаской. Ни к чаю, ни к пряникам она так и не притронулась, а только еще сильнее поджала губы. Отчего-то не верила мне бабка.
- Чегой-то ты, сынок, шибко добрый? Мне вон этот, – она кивнула на дверь в коридор, – Участковый-то наш, он мне сказал, что ты меня оштрафуешь.
До меня дошло, что старуха Коростелева настороже и ждет от меня подвоха. Похоже, что бабка подозревает меня в каком-то изощренном коварстве.
- Вона как! А за что же это, бабушка, я тебя штрафовать должен? – опешил я.
- Знамо за что, за то, что я милицию своими кляузами от работы отвлекаю! – назидательно пояснила мне бабка, посмотрев на меня, как на недоумка.
Ай да Лыба, ай да сын собаки! Раздолбай в портупее вдруг стал мне несимпатичен. Даже с учетом его креатива и отточенных формулировок про погибель гусей.
- Нет, бабуль, не за тем я тебя пригласил. Я спросить тебя хотел, тебе твою пропажу как лучше вернуть, гусями или деньгами?
- Что-то не пойму я тебя, сынок, – бабка опять опасливо оглянулась на дверь, – Нашлись, что ль мои гуси? – подавшись ко мне, спросила она шепотом.
- Твоих гусей, Таисья Ивановна, давно уже съели, а вот за то, что милиция их не уберегла, она тебе пропажу и возместит. Ну так что, ты гусями свой убыток примешь или деньгами?
Бабка окаменела, а я с удовольствием отхлебнул «купчика» и куснул пряник.
- Ты, бабушка, чай-то пей! И пряники бери. Хорошие пряники! Или ты, Таисья Ивановна, брезгуешь моим угощением? – изогнул я бровь.
- Да господь, с тобой, сынок! Чего ж мне твоим угощением гребовать-то? – старуха поспешно взяла стакан и потянулась за пряником, – Это я оробела маленько. С утра приперся этот аспид, поехали, говорит, бабка, в районную милицию, штрафовать тебя будем, чтобы впредь не лезла со своей ерундой! – Коростелева мелко захрумкала, перемалывая глазурованную выпечку.
С Таисьей Ивановной мы, не сильно торопясь, под второй стакан чая сговорились, что завтра утром они с аспидом Лыбой поедут на базар и закупят там трех гусей. Тех, которых она самолично выберет. Потом, на обратном пути они заедут сюда и мы с ней опять почаевничаем. А уж после всего этого она мне подпишет одну ерундовую бумажку. Проводив заявительницу до дверей и пожелав ей на прощанье здоровья, я пригласил в кабинет участкового уполномоченного.
Старший лейтенант без спросу усевшись на стул, независимо зыркал по сторонам и старательно делал на лице уверенность.
- Ну, что, фальсификатор, доигрался? – поинтересовался я без какой-либо эмоции в голосе. – Не ту ты профессию себе выбрал, Лыба, тебе бы на эстраду надо было подаваться, а ты во внутренние органы зачем-то проник.
- Чего, это на эстраду? – оскорбился старлей, – Я два года подряд второе место в райотделе среди участковых занимаю! И в этом займу. А, может, и первое! Я в Ленкомнате на доске Почета вишу!
- Это хорошо, что висишь, это тебе зачтется. Ты обязательно Тиунова попроси, чтобы он тебе все твои достижения в характеристике для суда указал, – посоветовал я. – Пока тебя прокурор за яйца не подвесил!
- Какого еще суда? Почему прокурор? – заерзал затейник Лыба, – На хрена мне характеристика?
- Характеристика, она, брат Лыба, всем подследственным нужна! – учительским тоном сообщил я ему истину, которую он и без меня знал. – А тебе, старлей, если по-хорошему, то их две потребуется. Одна с места службы, другая с места жительства. И желательно, чтобы обе они были до ужасного ужаса положительные. Ну это, конечно, если ты на условный срок спрыгнуть захочешь. Ты же, как я вижу, мужчина неглупый и в Тагил на ментовскую зону ехать не собираешься? – я с сочувственным интересом оглядел обладателя галифе и хромовых сапог.
- Да какая еще к херам собачьим зона?! Ты чего буровишь? Ты кто вообще такой? – с неожиданной стремительностью взвился со стула мордастый колобок.
Мотоциклетный шлем с кокардой, который до этого Лыба держал на коленях, с гулким стуком упал на пол. И хоть далеко шлем не откатился, поднимать его старлей не поспешил. Он стоял и, сверкая своими маленькими поросячьими глазками, прожигал во мне дырья. Это хорошо, что я не бабка и, что фамилия моя не Коростелёв, подумалось мне.
- Кто я такой, тебе уже Тиунов объяснил, – прибавил я голоса, – А если ты по тупости своей не понял, тогда слушай еще раз. Меня сюда своим приказом начальник УВД области направил, генерал-майор Данков. Буду я, Лыба, с вашими туфтовыми отказными разбираться. И решать, кто из вас, тупых фуфлыжников, выговора достоин, а кого прокуратуре скормить! – на ходу нахально импровизировал я. – А ты, придурок лагерный, видать, совсем дебил, если вместо почтительности ко мне, от которого твоя судьба зависит, еще орать на меня смеешь! Ох, разозлил ты меня, Лыба! Отдам тебя прокурору! Вот еще десять минут назад сомневался, а теперь решил, отдам!
Я зачем-то вспомнил свою очень давнюю армию и свою роту, в которой я, сам того не особо желая, неожиданно дослужился до старшины. Вспомнил зачем-то безобразные неуставные взаимоотношения. Без которых не всегда удавалось обойтись с шарящими под дурака военнослужащими срочной службы. А как вспомнил, так от души и грохнул кулаком по столу, и со всей дури гаркнул.
- А ну, сука, сел на место! Вот здесь они, твои два года за колючкой! И никакого тебе условного не будет, даже не надейся! – я еще раз прихлопнул рукой по тощей подшивке лыбинской писанины, но уже немного потише. Всплеск отчаянной борзости у очковтирателя моментально угас и он покорно плюхнулся на стул.
В дверь заглянул Тиунов, видать переборщил я с голосом или новодельные перегородки здесь слишком тонкие. Заходить он не стал, а только лишь вопросительно посмотрел на нас с Лыбой. Сзади, в сумерках коридора, над его плечами маячила любопытная бабкина голова в красном платке.
- Да вот, Александр Ильич, не понимает товарищ, в какое дерьмо сам попал и куда он за собой все руководство райотдела тащит, – попенял я Тиунову.
Было видно, что начальник Лыбы мало чего понял, но в том, что я действую в его интересах, он не усомнился. А интерес у него был самый, что ни на есть пиковый. Не вылететь со скандалом со службы и уйти на пенсию по выслуге.
- Ты с ним построже, Сергей Егорович! – то ли порекомендовал, то ли разрешил мне капитан и тихо прикрыл дверь.
- Так-то, брат Лыба, сливают тебя, сам видишь! Все обстоятельства против тебя. Ваш новый прокурор решил на ментах свою суровость всему району показать. Кого-то ему должны скормить, ты не первый год служишь и все сам понимаешь. И я так думаю, что лучше тебя на эту роль пока никого нет.
Старший лейтенант угрюмо молчал и даже его сапоги уже не так блестели.
- Так что вовремя ты с этими гусями вперся! Ну и угораздило же тебя! И мало того, ты эту бабку-заявительницу зачем-то пугать взялся. Да еще и мне до кучи нахамил. Не завидую я тебе, старлей! Ох, не завидую, – как бы между делом и машинально причитал я, раскладывая на столе крамольные лыбинские бумажки.
Квашнёй оплыв на стуле, старший лейтенант уже не скрывал своей грусти. Не крепок духом оказался специалист по бабкам и гусям. Совсем не крепок.
- И что теперь будет? – тусклым голосом поинтересовался графоман Лыба.
- А то ты сам не знаешь! Ваш Колмыков никого из своих оперов под снос не отдаст, они ему родные. А ты ему не родной. Чужой ты ему. Так что сегодня-завтра напишу заключение, а дня через три прокурор вынесет постановление о возбуждении дела. А там прокурорский следак примет его к производству и поднимет все твои отказные за год. Я думаю, там такая же блевотина окажется, как и здесь, – я брезгливо потыкал пальцем в лыбинское постановление. – Эпизодов у тебя будет выше крыши. Или я ошибаюсь? – мой вопрос Лыба счел риторическим и на всякий случай благоразумно промолчал.
