такой рев, что Гиммлер на мгновение отодвинул её подальше от своего уха.
— Что это, Роберт? Что у вас там происходит? — спросил он, когда в трубке установилась относительная тишина.
— Здесь становится жарковато, герр рейхсфюрер! — ответил Горный Лев. — Сначала мы отбивали очередное нападение Зомби, восставших на ближайшем кладбище…
— Так Хозяин Кладбища не уничтожен? — воскликнул рейхсфюрер, в душевном состоянии которого вновь наметился нехороший «дисбаланс».
— Нападение спровоцировано другим Древним Существом, — доложил Хартман. — Мой «поднадзорный» сообщил между делом, что это некий Драмагар…
— Драмагар? — переспросил рейхсфюер. — Никогда о таком не слышал. Что это за Тварь?
— Это такой огромный зубастый могильный червяк, размером с целую гору. Он собрался из измочаленных русским стариком останков Зомби с кладбища и сейчас, наверное, планирует нас всех сожрать, — не стал скрывать очевидного Хартман. — Если мы погибнем, герр рейхсфюрер…
— Не сметь погибать! — брызжа слюной, закричал в трубку Гиммлер. — Приказываю уничтожить эту Тварь! Либо продержаться до прихода помощи! Я срочно поднимаю в ружье столичный гарнизон СС… Держись, Роберт! Держись боец! Ты еще нужен Вековечному Рейху! — пафосно произнес он напоследок. — Зиг Хайль!
— Яволь, не сметь погибать, герр рейхсфюрер! — отчеканил Хартман. — Зиг Хайль! — И положил трубку.
Выйдя вновь во двор, Хартман огляделся, прикидывая, что изменилось за время его отсутствия. А ничего, в общем-то, и не изменилось: чудовищных размеров червяк все еще продолжал вяло шевелиться на перепаханной Хоттабычем до черноты некогда зеленой лужайке перед забором. Он все так же громогласно ревел, да так, что закладывало уши, полностью окутавшись потрескивающими фиолетовыми разрядами неведомой Магии.
Хоттабыч, проявляя чудеса выдержки, с удовольствием прихлебывал смородиновый морс из охлажденного в погребе глиняного кувшинчика, нахваливая его, а заодно и его старушку мать. Которая, к слову сказать, за последний час настолько пошатнула семейное «миропонимание» Роберта, что он даже слов подходящих для этого не смог подобрать. Ну, вот никогда бы он не подумал, что его матушка окажется настолько невозмутимым бойцом, каких и у него в полку горных стрелков еще и поискать. Матушка и раньше была суровой на воспитание нерадивого отпрыска и скорой на расправу, но чтобы настолько… Вон, его ординарца, навязанного Хартману в Берлине, до сих пор подтряхивает, а престарелой маме — «божьему одуванчику», хоть бы хны! Она как будто бы попала в привычную для себя среду, проявляя невиданную ранее выдержку и невозмутимость.
«Нет, мир действительно сошел с ума! — подумал оберфюрер, покачав головой. — И если они выживут и в этой переделке, нужно будет основательно пересмотреть свое отношение к матери».
— Сынок, морса хочешь? — вывела его из задумчивости фрау Габриэлла. — Наши гости его уже успели оценить.
— Спасибо, фрау Габриэлла! — поблагодарил её Александр Дмитриевич, возвращая пустой кувшинчик. — У меня в имении когда-то готовили нечто подобное, но ваш — лучше!
— Вы мне льстите, князь! — Старушка сделала вид, что несколько смущена подобной похвалой. — Однако мой морс действительно неплох — ягода в этом году отличная!
— Истинная правда! — громогласно заявил я, возвращая и свой кувшин старушке. — Так пил бы и пил! Спасибо, Габриэлловна, не дала старику умереть от жажды!
— Ой, да ладно тебе, борода! — Отмахнулась от моих слов старушенция, но я-то видел, да еще и чувствовал своим Мозголомным Даром, что ей действительно приятно. — Так принести тебе, сынок?
— Да, мам, тоже не помешает горло промочить, — согласился с ней Роберт.
— Я сейчас, — произнесла старушка. — Александр Дмитриевич… — Она чопорно поклонилась князю Головину. — Хоттабыч, не скучайте тут без меня, мальчики! — И весело нам подмигнула.
Наш веселый ржач на мгновение заглушил даже рев гребаного червяка, продолжающего мерзко вошкаться на полянке перед домом. Бабка — огонь! И попадаются же такие «затейницы» и среди гансова племени. Такое «бойкое» поведение больше подходит нашим, русским женщинам, которые и коня на скаку, и в горящую избу… Вот, грех признаваться, но нравится мне она! Даже жаль, что я несвободный… А так, сразу бы под венец!
— Что делать будем, Хоттабыч? — едва стих «веселый», а скорее всего — нервный смех, полюбопытствовал Александр Дмитриевич. — Мне здесь абсолютно ничего не светит…
— Попробовал уже его своем Даром приложить? — догадался я.
— Попробовал… — с видом крайнего неудовлетворения признался командир. — Только у этой Твари либо совсем мозги отсутствуют в моем понимании, либо ему мой Дар Мозголома — что слону дробина! Никакой реакции! А ведь я почти весь свой Резерв в эту атаку ухнул! В старые времена я таким наскоком целому кавалерийскому дивизиону мозги одним махом выжег! А эта гнида хоть бы почесалась! Не берет её мой Дар…
— Да, — я задумчиво поскреб ногтями затылок, — попытка — не пытка…
— Как сказать, — фыркнул товарищ оснаб, — я едва на ногах держусь!
— Ну, что — пора и мне тряхнуть порохом в ягодицах! Надеюсь, что он еще не весь в превратился в старческий песок … Ну что, командир, — я глубоко и шумно вздохнул, насыщая легкие кислородом, — погнали наши городских?
— Давай, старичок! — согласно кивнул Александр Дмитриевич, — на тебя одна надежда!
— Эх, где наша не пропадала?! — крикнул я, ужу привычно пуская в разгон свою «вторую ипостась» — доставшуюся мне по наследству Святогорову Силу. Уж, если с помощью и этой Силы мне не удастся раздавить эту вонючую гадину, то уж и не знаю, можно ли вообще с ней бороться какими-нибудь доступными нам способами? Но, как говорится, не разбив яиц, яишенки не откушать! Главное, чтобы яйца оказались не в твоих штанах!
Сердце привычно застучало со скоростью парового молота, разогревая и разгоняя холодную старческую кровь по всем жилам, а заодно и разгоняя свою Энергетическую Систему до «космических скоростей». Перед глазами заплясали разноцветные мушки, когда я, не скупясь и особо не заморачиваясь с количеством расходуемых Сил, зачерпнул их щедрой горстью из своего Резерва. Пространство передо мной резко заиграло абсолютно другими «красками», стало предельно четким и резким, каким никогда не бывало в реальной жизни.
Я не только стал лучше видеть, а, черт побери, я столько всего стал замечать вокруг, на что раньше никогда не обращал внимания. Я видел, а точнее сказать — чувствовал, каждую травинку, каждую пылинку, каждую самую мелкую мошку в ближайшем обозримом пространстве. Наверное, так видит сокол или орел, ищущий себе добычу с высоты птичьего полета. И от его орлиного взора не укроется ни одна мышка, суслик или иная мелкая тварь. А раз такое происходит со мной, это значит, что моя Энергетическая Система, «оставленная в наследство» Великаном Святогором, вышла на «рабочий режим».
В этот раз я не пытался как-то сдерживать, либо экономить свои разрушительные Силы — прятаться и скрываться здесь было не
