— Вы знали моего отца?
— Саша! Давай на ты. Я так понимаю, что ни у тебя, ни у меня больше нет близких родственников.
— Но ваш… твой муж?…
— Он погиб… В этом году…
— Прости, я не знала…
— Я уже всё отплакала… Там вообще всё как-то странно. Он работал на Красном Сормово. Я не знаю точно, там всё секретно было. Но, кажется, они строили подводную лодку. В январе там что-то взорвалось. Мне сказали, что он погиб сразу. Но его тело… Они похоронили его вместе с остальными погибшими. Я узнала о его гибели только в феврале. Его к тому времени уже похоронили, а мне посоветовали никому не рассказывать об этом. Выдали какие-то деньги… А потом… Потом в школе, где я работала учителем, мне сказали, что меня переводят в другую школу по распоряжению руководства. Высокого руководства из Москвы. И вот теперь я уже вдова и еду в Армавир. А ведь мы поженились лишь три года назад. И детей у нас пока что не получилось. Вот так…
— Тёть Наташ! Не плачь! В жизни много плохого. Я хоть и маленькая ещё, но тоже с этим уже столкнулась.
Она обняла меня, и мы стояли неподалёку от вечного огня и плакали. На нас смотрели люди проходившие мимо. Но никто к нам не подходил. Может место такое — Могила Неизвестного солдата. А может ещё по какой причине. Но плакать нам никто не мешал. А потом мы пошли на улицу Горького.
***
Через некоторое время мы продолжили разговор.
— А что ты говорила про моего отца? Ты его знаешь?
— Понимаешь… Я только сегодня всё поняла. Дело в том, что когда Света приехала ко мне в Иваново, она у нас на территории института познакомилась с немцем.
— Что?
— Не перебивай, пожалуйста. Да, с немцем. Забавный такой. Светленький. Неплохо уже болтал по-русски. Говорил, что даже повоевать-то не успел. В 1945 на войну попал. Из этих, как его… Югендов. Но это с его слов, конечно. Он был старше нас. Но не на много. лет на пять — семь. Его звали Пауль. Пауль Каттер. Он ещё смеялся. Что у нас фамилия Котовы, а у него тоже Котов. Его далёкие предки были видимо шведами, так как Каттер по-шведски значит Кошка.
— Да. Совпадение. Сплошные коты и кошки кругом., - а про себя подумал, что и моя фамилия Котов, да и у Инги — Котти, тоже на кошку похоже. Забавно.
— Это был август 1953 года. А потом, он приехал попрощаться. Это было в конце февраля следующего года. В 1954-м. Их тогда всех отправляли в Германию, домой. Многие уже уехали. Осталось совсем мало. Вот и Пауль…
Тётя грустно замолчала, как бы задумалась. Видимо что-то про себя вспоминала или считала… Есть такая картина. Называется «Устный счёт». Там дети стоят возле доски с математическим примеров с таким же выражением лица.
— Да. Это было в феврале. Числа двадцатого… Зима в том году была долгой. Вот и тогда на улице было под минус двадцать… Несмотря на это Пауль и Света пошли гулять. Не знаю уж, где они гуляли… Вернулась Светка поздно вечером, одна и в слезах. Сказала, что Пауль уехал. А в марте уехала и она. Обратно в Пучеж. Я смогла приехать в родной город лишь в следующем году. Учёба, практика и прочее… Всё некогда… Светланы уже не было в городе. Я пыталась узнавать. Город ведь небольшой. Но получилось так, что те, кто были местные почему-то стали уезжать, а те, кто приехали не знали местных. Короче, я так ничего и не узнала. Поинтересоваться в роддоме тогда я не догадалась… Да…
Пора бы и мне вступить в разговор.
— Выходит, что мой папа… немец?
— Похоже на то. Недаром же Света указала отчество Павловна. Да и теперь я вижу, что ты похожа на того светленького немчика.
— А прочерк — это потому что немец, да?…
— Да. За немца её бы по голове не погладили бы. А так… После войны мужиков стало мало, а безотцовщины много.
— Значит я наполовину немка?
— Только никому про это не рассказывай. И всё будет хорошо.
Да. Действительно. Немцы в родственниках будут хороши лет через двадцать. Особенно если удастся найти этого Пауля Кошкина. И кстати, как интересно всё получается: Папа Инги — цыган. Папа Александры — немец. В этой компании лишь у меня только папа русский.
***
Чтобы продолжить беседу, в которой я узнал много подробностей о «своей» родословной, пришлось продолжить рассказ о жизни Александры. Я уже подогнал историю Александры в своей голове под более менее логичную, раскидал по годам, и что, и где, и как… К тому же, события пятнадцатилетней давности в памяти ребёнка могли грешить неточностями. И в конце концов, история получилась вполне складная.
— Я помню, что ходила в детский садик. Это уже было здесь, в Москве. А маму я видела редко, только в выходные. Да и то, не каждое воскресенье. Она много работала. А когда мне было… лет пять с половиной, мне сказали, что мама не придёт. Но целый год я ещё жила в детском саду. «Добрые» нянечки мне уже сообщили, что мама умерла. Как я потом уже поняла, её сбила то ли машина, то ли трамвай, когда она шла с работы…
На глазах у меня появляются крупные слёзы. Почему-то в детстве слёзы такие крупные, как маленькие горошины. Может потому, что дети плачут искренно. Но я-то почему плачу? Вроде бы рассказываю почти выдуманную историю про чужую для меня женщину. А слёзы, как настоящие… Видимо, старею. Становлюсь излишне сентиментальным.
А я продолжаю вещать свою легенду.
— Ну а в 1961 году я уже училась в школе-интернате. В прошлом году окончила восемь классов. И тем же летом, я уже рассказывала, меня видимо изнасиловали и сбросили с крыши девятиэтажного дома. Я тогда потеряла память. Я до сих пор не помню подробностей. Очнулась лишь в больнице. Мне удалили почти все женские органы, залечили сломанные руку и ногу. Голова сама прошла, только память не вернулась.
— И куда ты теперь?
— Не знаю. Хотела на Родину, но… теперь, как мне кажется, там нечего делать. Паспорт только осенью получать. На работу не берут.
— А на что ты живёшь.
— Мне выплатили кое-какие деньги за маму.
— Но тебе же должны дать какую-то жилплощадь.
— Сказали, чтобы я ехала домой, в Пучеж. В Москве не прописывают… Здесь вообще очень сложно с пропиской.
— Да. Я тоже про это слышала., - Она задумалась… — А поехали со мной!
— Куда?
— В Армавир.
— Но…
— И не спорь. Ты моя племянница, моя родная кровь. Ты моя единственная родственница.
— Тёть Наташ! Ну, зачем я тебе? Ты ещё молодая. Найдёшь мужика себе, выйдешь замуж, а я… Я тебе мешать только буду.
— Какой муж, Сашка? Мне уже скоро сорок лет. Сейчас молодых да ранних девок пруд пруди. Куда уж мне-то с ними тягаться.
— Ну… Я не знаю…Но… Может не прямо сейчас. Ты поезжай в Армавир. Вот устроишься на новом месте, осмотришься. Может тебе там тоже вместо жилья дадут койку в общаге.
— Нет. Мне обещали, что будет квартира.
— Ой! Ты такая взрослая, а всё в сказки веришь. Обещать — не значит жениться.
Тётка моя смеётся. Смеётся от души. У неё приятный мелодичный смех. И вообще, она довольно симпатичная женщина. Жалко будет, если она так и проживёт всю жизнь одна.
— Хорошая шутка…
— Я приеду. Ближе к осени обязательно приеду. Скорее всего, в сентябре. А пока у меня есть ещё дела, которые кроме меня никто не сможет закончить.
— А где ты живёшь в Москве?
— Пока нигде. Сниму комнату в Подмосковье. Там дешевле. А в Москву буду на электричке ездить.
— Но деньги…
— Деньги у меня пока ещё есть. А как кончатся, я тебе напишу…
— Ты же адреса не знаешь. И даже я его ещё пока не знаю…
— Вот когда узнаешь свой новый адрес, напишешь мне.
— Куда? Москва, на деревню Сашеньке?
— Не-а. Москва, Главпочтамт, до востребования, Котовой Александре Павловне.
Глава 21
Проводив вечером свою новоприобретённую тётку на поезд до Армавира, я задумался… Я так бодро говорил про то, что сниму комнату в Подмосковье, что сам почти в это поверил. И вот теперь стою на Казанском вокзале, смотрю вслед уходящему поезду и думаю: И, куда блин, мне теперь идти? Где хотя бы ночевать сегодня?
