– Все им неймется, – покачав головой, Айльф неожиданно подмигнул Егору. – А что, Георг, я так понимаю – ты на наше преставление решил взглянуть?
– Да решил. А вы что – против? – Вожников напрягся, ожидая чего-то неприятного не столько лично для себя, сколько для своих планов.
Атлет улыбнулся:
– Да нет, мы-то не против, друг Георг. А вот как бы для тебя это потом боком не вышло, сам же знаешь, как к нам церковь относится.
– Не выйдет для него боком, – махнула рукой Альма. – Он же не здешний – с севера, по разговору не слышите, что ли?
Пригладив волосы, Айльф покивал, тоже забираясь в кибитку:
– А, с севера. То-то я и смотрю. А к нам зачем? Паломник, студент?
С любопытством обернувшись на шпиль собора Святой Девы Марии, Вожников едва сдержал улыбку:
– Студент я… бывший, да.
– Ага! – девчонка обрадованно хлопнула его по спине. – Так я и знала – наш брат, бродяга! Дядюшка Корнелиус, а давай Георга к нам в труппу возьмем!
– Это если он сам захочет.
Фыркнув, старик подогнал мулов, и кибитка, свернув за угол, покатила к видневшемуся на холме монастырю с высокой, выстроенной на итальянский манер колокольней и мощными стенами, сложенными из серого дикого камня.
– Может, все-таки не стоит дразнить епископа? – покосившись на колокольню, Корнелиус придержал мулов. – Может, где подальше встать?
– Где подальше, дядюшка, там и народу меньше, – запрокинув голову, хохотнул Айльф. – Да не слишком там монастырь и близко, забыл, что ли?
– Да помню.
Старый жонглер подогнал мулов, сворачивая в сторону рынка. Там циркачи и встали, невдалеке, на небольшой круглой площади с римским фонтаном, проворно превратили кибитку в сцену и привязав мулов к росшему рядом тополю, от которого – до старого платана – дружно натянули канат.
– Ну, теперь смотри, Георг! – потерев руки, Корнелиус подмигнул князю. – Может, что и понравится.
Быстро на лицо маску, старик взял в руки небольшую лютню и, взобравшись на «сцену», ударил по струнам:
– Не проходите мимо, добрые люди, добропорядочные бюргеры и славная молодежь, мастера и подмастерья, хозяева и служанки, поглядите-ка, задержите ваш шаги, затаите дыханье, представление начинается! А ну-ка, сможет ли эта девчонка дойти по канату во-он до того дерева? Не свалится ли?
Не особенно избалованный зрелищами народ быстро окружил жонглеров, люди ободрительно щелкали языками, прихлопывали и что-то выкрикивали.
– Эй, эй, давай, девчонка, не трусь!
– Упадешь, так мы тебя поддержим!
– Ой, братцы, до чего же она худая! Я сперва думал – парень.
– А тебе, Герман, пухленькую Жизель подавай? О, грудь у нее пышная. Как две дыни!
– Ай! Смотрите, смотрите – шатается! Ой!
Дойдя до середины каната, Альма действительно замедлила ход и как-то неуверенно замахала руками. А потом и свалилась! Правда, не до конца – ухватилась за канат руками, подтянулась и, отвесив затаившим дыхание зрителям грациозный поклон, пошла себе дальше до самого тополя, где и спрыгнула наземь под шумные аплодисменты присутствующих.
– Ай, девка! Ай, молодец!
– Эй, Герман, а твоя Жизель смогла бы по веревке – вот так?
– Да на нее никакой веревки не хватит, даже самой лучшей, из русской пеньки! Только ступит – оборвется любая.
Раскланявшись, Альма вновь подбежала к тополю, но облаченный в жилетку умопомрачительной расцветки, сшитую из разноцветных лоскутков, Иоганн догнал ее, схватил за руку и, тряхнув белобрысой челкой, обернулся к заинтригованно притихшей толпе:
– А что, если мы ей завяжем глаза? А, добрые люди? У меня вот и лента есть… Может, вот ты завяжешь?
Жонглер обратился к высокому толстогубому парню в бархатной синей куртке и кожаных башмаках, с пухлым кошельком на поясе:
– Давай, давай, завяжи!
– А что, и завяжу! – подбадриваемый соседями, губастый взял ленту. – Уж так завяжу, крепко! Нипочем ничего не увидит. Ага! Вот.
С завязанными глазами юная акробатка на ощупь взобралась на дерево и, нащупав ногами веревку, пошла под нарастающий рев толпы.
– Иди, иди, девчонка, ага!
– Ой, да он ей завязал плохо!
– Ага, а ты сам-то хоть и с открытыми глазами – пройдешь?
Снискав бурные овации, девушка уступила место своему старшему братцу: мускулистый, обнаженный по пояс Айльф поднимал и жонглировал разными тяжестями: запасными тележными колесами, бочонками, даже старой наковальней! Сменившие его Готфрид и Иоганн ловко перекидывались зажженными факелами, а в перерывах старый Корнелиус развлекал народ забавными песенками из жизни разных социальных групп: больше всего доставалось на орехи монахам и богатеям.
– Так их, так! – одобрительно смеялись собравшиеся. – А песню о Лисе знаете?
«Пеня о Лисе» была представлена в лицах: хмурый Готфрид играл скупого богача, Иоганн – злого стражника, Айльф – доброго молотобойца, а ловкая и подвижная Альма – хитрого Лиса. Стоя на краю сцены, старик Корнелиус громко объявлял, где происходит очередное действие:
– А вот мы на лугу, там тучное стадо и небольшая полянка. А вот он, наш лис… А вот и стражник! Не догнал, не догнал!.. Вот крепкий дом богача Толстеуса, у-у-у, сколько в нем добра: серебряная посуда, скользящие в руках ткани, огромные сундуки, полные золотых монет. А вот и сам хозяин – жадно пересчитывает свои богатства! Смотри, не ошибись, толстопуз!
Длящуюся всего-то минут десять пьесу народ принимал лучше всего: и смеялся, и хлопал, и щедро кидал денежки в большую, подставленную Корнелиусом кружку, из которой старый жонглер сразу же после выступления отсыпал треть воинам городской стражи. Просто подошел и, не говоря ни слова, отсыпал в подставленный стражником в серой кольчуге мешочек, наверняка заранее приготовленный. Ну а как же? Всем кушать хочется, всем кормиться надо – это в средние века хорошо понимали.
Пока собирали кибитку, Альма с Иоганном сбегали, купили на рынке припасов – едва успели, поздновато было уже, сумерки над головами сгущались.
– Пора, пора, – старик Корнелиус сурово погонял мулов. – Пошли, но-о, пошли-и-и! Нам еще за городом сколько ехать.
– А неплохо мы сегодня заработали, правда, дядюшка? – прижалась к старому жонглеру Альма.
– Неплохо, да, – старик откликнулся не очень-то весело. – Правда, стражникам пришлось куда больше дать… и на воротах так же придется.
– А что такое?
– Просто больше их нынче, ловят кого-то, – чуть помолчав, пояснил старый жонглер.
– Ловят, дядюшка? А кого?
– То ли поляков… то ли чехов… то ли вообще – татар. В общем – чужаков каких-то, – махнув рукой, Корнелиус обернулся к чутко прислушивающемуся к беседе Вожникову:
– Эй, Георг, не твой брат-студент что натворил?
– Не, – тут же улыбнулся Егор. – Средь нашего брата татар нету.
– Ты все же смотри, молчи больше, – старик предупреждающе покачал пальцем. – Узнают по выговору у ворот – хлопот не оберешься. – У нас ведь как? Сначала похватают кого попало, а уж потом разбираться будут. Стражник сказал – по всем постоялым дворам вестники посланы, по деревням, селеньям. Награда немалая обещана – целых пять дукатов!
– Пять дукатов! – ахнул белобрысый Иоганн. – Мы и за полгода столько не заработаем!
– Заработали бы, – Айльф вдруг нахмурился и с ненавистью сплюнул на дорогу. – Если бы лишние рты не кормить. А то стражникам на площади – дай, у ворот опять же – дай, аббату – дай… А он еще и людей послал – нас выгнать. Мало дали, что ли?
Корнелиус обернулся:
– Вообще ничего не давали. Не успели просто.
– А-а-а, тогда понятно, – атлет задумчиво почесал выбритый до синевы подбородок. – Как бы с нас и в верховьях не взяли. Тамошняя-то земля, она ведь тоже – чья-то!
– Да кому они вообще нужны, эти пустоши? – со смехом дернулась Альма. – Нет, ну, правда – кому?
Брат с нежностью прижал ее к себе и погладил:
– Э, не скажи, сестренка! Нынче нет земли без хозяина. Нет!
Айльф как в воду глядел: в верховьях реки, на пустоши, едва жонглеры успели развести костер, как к ним сразу же подошли двое, представившись слугами некоего барона фон дер Леха, и попросили плату за пользование землей и водой в размере дюжины серебряных монет, без собой правда разницы, чьих – мы, мол, ежели что, так сами на господских весах взвесим.
