кровищи-то было!
Повернулась к нам.
— Мож… глянем, льеры? Одним глазком?! Очень уж хотса узнать, правду ли говорят, что она — заговорчитца — значитса, сумасшедчая.
Я посмотрел на Васелеиду.
Та спокойно дожидалась моего решения.
Почему-то подумал о Кате. Нет, вряд ли собираются казнить королеву. Извозчица нам об этом факте все уши бы прожужжала.
Или я ошибаюсь?
Посмотрел на возницу.
— Уважаемая, — сказал я. — Мы можем подъехать поближе? Разделяю ваше любопытство. Тоже не отказался бы взглянуть на кровищу и башку.
— Конечно! Энто я, значитса, сейчас!
Извозчица направила лошадей по заполненной людьми улице, виртуозно объезжая преграды. Остановила коляску около фонарного столба, за спинами шумной толпы женщин. Рукоятью кнута указала на деревянный помост, что возвышался на противоположной от нас стороне площади.
— Вона, ведут её уже! — сказала она. — Эх! Далеко, толком и не видать ничего.
Но я из коляски, поверх голов похожей на бурлящую поверхность моря толпы, прекрасно видел, как по лестнице на эшафот поднимались четыре фигурки стражниц с копьями. И ещё одна с ними — безоружная, в рваной одежде. На помосте женщин дожидалась палач, скрестив на груди мускулистые руки и спрятавшись за холщовой маской с дырами для глаз.
Что-то… заинтересовало меня в этой картине. Странно: видел подобные сцены не раз, и сам поднимался на такую же деревянную сцену, где отыгрывал до конца главную роль. С этого помоста площадь хорошо просматривалась — уверен. Заговорщица сможет вдоволь налюбоваться на блестящие от восторга и любопытства глаза публики. Успеет почувствовать себя настоящей звездой сцены… ненадолго.
Я прищурился, фокусируя взгляд на лицах женщин. Стажниц видел впервые — они не походили ни на одну из тех, с кем столкнулся здесь, в Реве. Толком разглядеть палача мне не позволила маска. Хотя её руки и мощные плечи наверняка бы узнал при следующей встрече.
А вот внешность заговорщицы показалась мне знакомой.
Дождался, когда женщина повернётся к нам лицом.
— Интересно девки пляшут, — сказал я.
Неплохо над ней поработали.
Скользнул взглядом по растрёпанным волосам, разбитым губам, заплывшим глазам. Отметил, как смешно топорщились в стороны её опухшие уши. Избитая, хромая, со связанными за спиной руками. Но, судя по взгляду, не сломленная. Она мало походила сейчас на себя прежнюю — ту, какой я её запомнил.
На эшафоте рядом с плахой я увидел свою знакомую по посёлку Ой — штос-офицершу Лукорию иль Гише. Ростом и комплекцией штос-офицерша лишь незначительно уступала палачу. Попробуй такую видную женщину с кем-то спутать. Она бросала в толпу полные презрения взгляды, кривила в усмешке разбитые губы. Или не усмехалась, а морщилась от боли?
Что ж такого она написала в том письме?
Я потёр кончик носа.
Вспомнил, как сжёг письмо Лукории в кабинете старшей дознавательницы, не удосужившись прочесть. А зря. Проявив тогда поспешность, нынче смирял любопытство. Потому что содержимое письма теперь мог узнать только с чужих слов. Не факт, что посвященные в его содержание не исказят текст при пересказе. Одна такая уже поведала властям о нашем с ней разговоре. Уши бы ей за это открутить.
Но без сомнения, штос-офицерша позволила себе некие вольные высказывания в отношении нынешних властей королевства — в письме к сестре. Излишне грубые или провокационные. Иначе в отношении неё не проявили бы такого удивительного рвения.
За считанные дни представительницы власти успели Лукорию не только арестовать. Но и привезли её в столицу. Допросили с применением тех самых «многократно проверенных методов получения правдивых сведений», которыми угрожали мне (судя по походке Луки, били штос-офицершу не только по лицу). И даже приговорили к казни.
Впечатлён.
Правосудие в королевстве работало быстро.
* * *
Толпа радостно свистела, улюлюкала. На помост летели гнилые овощи и тухлые яйца. В основном женщины целили в заговорщицу. Но несколько раз попали и в палача. Та показала толпе кулак — внушительный, размером едва ли не со средний кочан капусты. Чем вызвала в толпе смех.
Я покачал головой. Всё, как обычно. До скуки.
Поднял руку, привлекая внимание слуги.
— Хочу подойти ближе, — сказал я. — Забери наши вещи. Расплатись.
Вася кивнула. Как и обычно, ни о чём меня не спросила.
Спрыгнул на землю, потянулся, зевнул — показал кулак конопатой девчонке, шарившей по карманам у засмотревшихся в сторону плахи женщин. Та показала мне язык. Но поспешила затеряться в толпе. Руками раздвинул стоявших ко мне спиной горожанок и, не обращая внимания на возмущённые возгласы, подобно ледоколу направился к эшафоту.
По пути несколько раз прикрикнул, поработал кулаками — разбил несколько лиц, помял парочке не разобравшихся в ситуации женщин рёбра. Придерживаться заданного направления оказалось несложно. Возвышался над толпой минимум на полголовы: великанш, подобных палачу или приговорённой к казни штос-офицерше Лукории, среди явившихся поглазеть на казнь женщин не оказалось.
Толпа притихла.
Пока шёл, мог хорошо рассмотреть, что происходило на деревянном помосте.
Там объявляли длинный, показавшийся мне нудным и бесконечным приговор. Картавая дамочка красовалась на помосте в чистой, новой форме, похожей на ту, что я видел на старшей дознавательнице. Под угрожающие, возмущённые возгласы толпы она зачитывала с листа бумаги прегрешения льеры иль Гише.
Слушал её вполуха, пока пробивался сквозь толпу.
Услышал и о желании льеры Лукории устроить в королевстве бунт. О её провалившейся попытке убийства регентши. Об коварных планах похитить больную королеву. И о сговоре штос-офицерши с врагами государства. Много ещё о чём: вплоть до сознательной порчи Лукой армейского имущества.
Но отметил, что напрямую о Кординии картавая не упомянула ни разу.
Меня в очередной раз схватили за кафтан. Отмахнулся кулаком — удачно: попал наглой горожанке по уху. За время шествия к помосту пару раз ломал вцепившиеся в мой кошель пальцы, вынимал чужие руки из своих карманов (сжимал их до хруста костей — чужих) и даже предотвратил попытку утащить мой меч — этой наглой особе резким тычком свернул челюсть.
Отметил свою агрессивную реакцию на поступки горожанок.
Сделал вывод о том, что увиденное на площади испортило мне настроение. Странно: ведь обычно я вёл себя более сдержано, особенно в отношении женщин. Должно быть, всему виной вчерашнее отравление, не иначе. Организм всё ещё боролся с остатками яда — только так я мог объяснить свою излишнюю эмоциональность.
Заставил себя успокоиться.
Остановился в десятке шагов от края деревянного помоста, за спиной сутулой рыжеволосой женщины, нервно подёргивавшей острыми плечами. Скастовал «фильтры» — не в моих силах терпеть тот состоящий
