— Давай сначала пообедаем.
Алексей Николаевич, странно посмотрел на хозяина кабинета, но послушно присел. Вскоре показались официантки, сервировав отдельный столик. Покончив с салатом и супом, Брежнев начал неспешный разговор:
— Меня в последнее время беспокоит наш экономический рост.
Косыгину явно обед не понравился, он недоел суп и стал налегать на сырники:
— Что конкретно, Леонид Ильич?
— Даже не знаю. А тебе так не кажется?
Косыгин внимательно посмотрел на Брежнева, но затем успокоился. Его вызвали явно не для выволочки. Этот правительственный человек был «интеллигентом ленинградской закалки», потому в правящей верхушке СССР смотрелся несколько инородно. И он это отлично понимал. И также понимал, что игра на публику «простачка» Брежнева обманчива. Закаленный интригами и политической борьбой волкодав. Вот кто на самом деле этот добряк. Обычно спокойный Алексей Николаевич не выдержал:
— Так вы сами с Подгорным и не даете мне развивать экономику. Еще и Тихонов палки в колеса ставит. Леонид Ильич, уберите его, пожалуйста, из правительства. Мне Кириленко за глаза хватает!
Брежнев вздрогнул. Значит, сон в руку, будь он неладен.
— Ты успокойся, Алексей. Давай посидим, разберемся.
Косыгин легко согласился:
— Посидим. Но сначала чаю. И бутербродов с колбасой.
Брежнев некоторое время смотрел на ПредСовмина, затем захохотал.
— С колбаской так с колбаской! Кстати, расскажи, как ты в апреле в Швецию съездил? А то мне некоторые умники из группы аналитиков все уши шведским социализмом пропели. Правда это?
— Врут!
— Так я и думал.
Косыгин не смог удержаться и ухмыльнулся:
— Мне они заявили, что строят капитализм с человеческим лицом. Как тебе такое, Леонид Ильич. Строить капитализм! Мы тут с коммунизмом не знаем, как разобраться.
Брежнев неожиданно задумался, затем наклонился поближе и тихо спросил:
— А мы сами-то знаем, что строим? — насладившись сполна реакцией ПредСовмина, добавил. — То-то и оно!
Косыгин благоразумно промолчал. Кто его знает, что сейчас в голове у Брежнева? Он не был в пуле приближенных к высшей власти людей. Генсек подчеркнуто уважительно относился к главному идеологу страны Суслову. Ибо сам вряд ли мог что-то сформулировать в идеологическом плане. Эта боязнь ученого слова сидела в печенках каждого руководителя высшего ранга, вышедшего из «хозяйственников». Наверное, поэтому они излишне подозрительно относились к тем, кто выходил за поле зрения «конвоя». Шаг влево, шаг вправо…
Пауза затянулась, но гость все-таки смог её прервать вопросом, который ввел хозяина кабинета и самого могущественного человека в СССР в ступор:
— Скажи откровенно, Леонид Ильич, а кто-нибудь у нас в КПСС сможет показать нам дальнейший путь? Меня вот постоянно упрекают. Мол, ввожу частное собственничество, поддерживаю идеи конвергенции. Хотя я просто хочу заинтересовать людей материальной выгодой. Так я хозяйственник, мне об удовлетворении потребностей граждан в первую очередь надо думать. Не до идеологических клише в правительстве. Для того иные люди необходимы. У нас целое здание на Старой площади занято секретарями, помощниками, аналитиками. Институты академические работают, ученые премии получают. Так что ж никто из них не напишет нам — что делать дальше, куда страну вести?
Генсек ошеломленно уставился на обычно тихого ПредСовмина и не зная, что ответить. Он привык и сам сваливать подобные дела на других. Знал, что ряд вопросов не терпит отлагательств, но «потом, как-нибудь потом». А когда потом? Куда они таким образом страну приведут? Он, наконец, ответил, нарочито растягивая слова:
— Ты давай, только без политики. Говори откровенно, кто тебе там мешает? Сам понимаешь, время нынче непростое. Нам надо хорошенько поработать.
ПредСовмина внимательно глянул на Генсека и кивнул:
— Хорошо, начнем.
Косыгин внимательно посмотрел на Брежнева, но затем успокоился. Его вызвали явно не для выволочки. Этот правительственный человек был «интеллигентом ленинградской закалки», потому в правящей верхушке СССР смотрелся несколько инородно. И он это отлично понимал. И также понимал, что игра на публику «простачка» Брежнева обманчива. Закаленный интригами и политической борьбой волкодав. Вот кто на самом деле этот добряк. Обычно спокойный Алексей Николаевич не выдержал:
— Так вы сами с Подгорным сами и не даете мне развивать экономику. Еще и Тихонов палки в колеса ставит. Леонид Ильич, уберите его, пожалуйста, из правительства. Мне Кириленко за глаза хватает!
Брежнев вздрогнул. Значит, сон в руку, будь он неладен.
— Ты успокойся, Алексей. Давай посидим, разберемся.
Косыгин легко согласился:
— Посидим. Но сначала чаю. И бутербродов с колбасой.
Брежнев некоторое время смотрел на ПредСовмина, затем захохотал.
— С колбаской так с колбаской! Кстати, расскажи, как ты в апреле в Швецию съездил? А то мне некоторые умники из группы аналитиков все уши шведским социализмом пропели. Правда это?
— Врут!
— Так я и думал.
Косыгин не смог удержаться и ухмыльнулся:
— Мне они заявили, что строят капитализм с человеческим лицом. Как тебе такое, Леонид Ильич. Строить капитализм! Мы тут с коммунизмом не знаем, как разобраться.
Брежнев неожиданно задумался, затем наклонился поближе и тихо спросил:
— А мы сами-то знаем, что строим? — насладившись сполна реакцией ПредСовмина, добавил. — То-то и оно!
Косыгин благоразумно промолчал. Кто его знает, что сейчас в голове у Брежнева? Он не был в пуле приближенных к высшей власти людей. Генсек подчеркнуто уважительно относился к главному идеологу страны Суслову. Ибо сам вряд ли смог что-то сформулировать в идеологическом плане. Эта боязнь ученого слова сидела в печенках каждого руководителя высшего ранга, вышедшего из «хозяйственников». Наверное, поэтому они излишне подозрительно относились к тем, кто выходил за поле зрения «конвоя». Шаг влево, шаг вправо…
Пауза затянулась, но гость все-таки смог её прервать вопросом, который ввел хозяина кабинета и самого могущественного человека в СССР в ступор:
— Скажи откровенно, Леонид Ильич, а кто-нибудь у нас в КПСС сможет показать нам дальнейший путь? Меня вот постоянно упрекаю. Мол, ввожу частное собственничество, поддерживаю идеи конвергенции. Хотя я просто хочу заинтересовать людей материальной выгодой. Так я хозяйственник, мне об удовлетворении потребностей граждан в первую очередь надо думать. Не до идеологических клише в правительстве. Для того иные люди необходимы. У нас целое здание на Старой площади занято секретарями, помощниками, аналитиками. Институты академические работают, ученые премии получают. Так что ж никто из них не напишет нам — что делать дальше, куда страну вести?
Генсек ошеломленно уставился на обычно тихого ПредСовмина и не зная, что ответить. Он привык и сам сваливать подобные дела на других. Знал, что ряд вопросов не терпит отлагательств, но «потом, как-нибудь потом». А когда потом? Куда они таким образом страну приведут? Он, наконец, ответил, нарочито растягивая слова:
— Ты давай, только без политики. Говори откровенно, кто тебе там мешает? Сам понимаешь, время нынче непростое. Нам надо хорошенько поработать.
ПредСовмина внимательно глянул на Генсека и кивнул:
— Хорошо, начнем.
Глава 14
Москва. Штаб-квартира ГРУ. Хорошевское шоссе. 12 июня 1973 года
«Аквариум», так называли комплекс современных зданий на Хорошевском шоссе, который принадлежал Главному Управлению Разведки Генштаба Вооружённых сил СССР. Оно считалось самой засекреченной структурой Советской армии. Это — единственная в мире спецслужба, которая вела все виды разведки, включая космическую. Возможно, этим ярким названием ГРУ обязано тому обилию стекол, которое имеет здание его штаб-квартиры, расположенное на одной из тихих московских улиц. Но миру оно стало известно после публикации одноименной книги бывшего офицера ГРУ, под псевдонимом Виктор Суворов. Его настоящие фамилия, имя и отчество — Резун Владимир Богданович. Сколько в ней правды, мы не узнаем еще долго.
