— Ну-с, и кого же ты привела? — спохватился Григорий Фомич, всей тушей поворачиваясь ко мне.
— Да вот, нашла вам исполнителя роли матроса Желтова, — подмигнув мне, сказала Настя.
— Ну какой же он Желтов, — пробурчал режиссер, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Скорее — Краснов!
— Краснов, — сказал я, протягивая ему руку.
— Мякин, — отрекомендовался он, обволакивая мою лапищу свой мягкой пятерней. — Вы что же, и в самом деле Краснов?
— Да, могу показать паспорт.
— Ну зачем, я же не милиционер, — отмахнулся Мякин. — Хотите сниматься в кино?
— Вообще-то не собирался…
— И все-таки давайте вас попробуем, — настойчиво произнес он. Пусть дружелюбно, но этаким тоном человека, который не привык, что ему отказывают.
Я пожал плечами — почему бы и нет? От меня не убудет. И потом, соприкосновение с киношной тусовкой явно лишним не станет.
— Кстати, Анастасия Павловна тоже пробуется на роль в этом фильме, — сообщил Григорий Фомич.
— Возьмете ее, я тоже буду сниматься, — улыбнувшись, заявил я.
— Ого! Он уже шантажирует! — радостно воскликнул режиссер. — Он мне нравится! Краснов в фильме и должен таким быть — напористым молодым человеком… Пойдемте в павильон. Переодеваться, гримироваться, пробоваться!
И он двинулся вперед, словно ледокол, раздвигая толпу, заполонившую холл главного корпуса киностудии. Мы поднимались по лестницам, шли длинными коридорами, спускались, снова поднимались. Время от времени на нашего проводника налетали какие-то люди, что-то ему докладывали, о чем-то спрашивали или просили. Мякин кивал, отмахивался, отвечал, приказывал, обещал — руководил и, казалось, наслаждался своей властью. Даже мне, дилетанту в киноискусстве, было понятно, что уже запущен механизм производства фильма, и все нити управления стянуты к пухлым ручкам этого человека.
Меня разбирало любопытство. Не то чтобы я всерьез собирался сниматься в кино, но как писателю мне было интересно оказаться внутри этого процесса. В прошлой жизни мне доводилось писать сценарии, и на съемках я тоже бывал, но никогда не участвовал в них непосредственно. И вот теперь появился шанс приобрести такой опыт.
Тем временем Григорий Фомич привел нас в павильон, где шла работа над фильмом «Умирает последней», и передал гримерам и костюмерам.
Через полчаса я превратился в революционного матроса — бескозырка, бушлат, пулеметные ленты крест-накрест, маузер в деревянной кобуре. Грим наложили минимальный, сделав мое лицо лишь немного более киногеничным. Сначала меня сфотографировали во всех ракурсах — с гранатой в руке, с винтовкой наперевес, хмурым, улыбающимся, гневно сжимающим кулаки. Я выдавал гримасы, как только мог. Потом сделали несколько кинопроб, в движении и даже толкающим речь, якобы на митинге балтийских матросов.
К обеду, к собственному удивлению, я был выжат, как лимон. Когда я смыл грим и переоделся в свое, меня поблагодарили, записали мой адрес, так как телефона у меня не было, и отпустили.
Можно было отваливать, но я решил дождаться Насти. Она вскоре появилась. Увидев меня, ожидающего в коридоре, улыбнулась и предложила пойти пообедать, мило махнув ручкой в нужном направлении. Ну конечно! На территории гигантской кинофабрики было все, включая различные едальни. Мы остановили свой выбор на кафе «Кадр», где было поменьше народу, чем в столовой и не пришлось бы толпиться или выстаивать в очереди Выбрали столик, уселись за него и стали ждать официантку.
— Ну как, тебе понравилось? — спросила актриса.
— Забавно!
— Это потому, что ты не актер и это у тебя впервые.
— Да, понимаю, — кивнул я. — В любой профессии так… И что дальше?
— Тебе либо сообщат, что ты принят, либо вовсе ничего не сообщат.
— Понятно.
Подошла официантка. Мы заказали две порции пельменей, салаты — я оливье, а Настя — из свежих овощей, и по бокалу шампанского. Моей спутнице не мешало опохмелиться, а я — за компанию пригубил. Так мы отметили встречу. Пока обедали, болтали о разных пустяках, не задевая произошедшего вчера. Когда мы перекусили и выпили, моя неожиданная подруга сказала, что ей пора на радио, на запись — она озвучивает роль Золушки в радиоспектакле по пьесе Евгения Шварца — и готова меня подбросить до центра.
Мы покинули студию и примерно через пятнадцать минут были уже в центре города. Здесь нам пришлось расстаться. Настя записала мне номер своего телефона, поцеловала меня в щеку, и я вылез из машины. Вскоре ее красный «Москвич» затерялся среди других авто. Мне же спешить было некуда. Я медленно побрел вдоль улицы, глазея на витрины и прохожих. Надо было возвращаться домой и работать. Ведь не надеялся же я, в самом деле, на внезапную артистическую карьеру?
И все-таки я позволил себе немного побродить по любимому городу. Он был не настолько помпезен, каким стал в оставленном мною будущем, но в скромности и простоте его нынешнего облика было нечто, что глубоко трогает за душу. Особенно — люди, которые спешили по своим будничным делам. В это время суток на улицах бывает мало школьников и студентов — в учебных заведениях идут занятия, а также — рабочих и служащих, зато — много пенсионеров и молодых мамаш с колясками.
Я понимал, что и в СССР семидесятых годов не все было гладко. Хватало разного отребья, но оно не составляло и одного процента от общего числа законопослушных и сознательных граждан. Тем более редко среди них встречались подобные тем типам, от которых я вчера избавил Анастасию Павловну. Вчерашнее происшествие не выходило у меня из головы. Странно, что сама потерпевшая, похоже, не собирается ничего предпринимать. Боится мести этой шайки? Не хочет доносить на близкого ей человека, даже если он оказался мерзавцем?..
Я поймал себя на мысли, что мною движет не столько гнев возмущенного гражданина, сколько писательское любопытство. Это же какой сериальный конфликт закручен! Мне было интересно разобраться в ситуации. Ведь литератор — это порой тот же следователь, только у него нет столь широких полномочий, и его работа чаще всего не имеет юридических последствий.
Конечно, это могла быть только игра моего воображения, но чудилось мне, что эти трое, включая Настиного мужа, не просто бухие отморозки, решившие попользоваться прелестями пьяной актрисы, а шайка, за которой числится кое-что посерьезнее. И кроется какая-то сила. Крышуемые партийными бонзами цеховики?.. Вездесущий и всемогущий КГБ?.. В общем, лезла в голову разная детективная чепуха, почерпнутая не столько из жизни, сколько из дешевых сериалов середины девяностых годов.
Впрочем, пока что проводить самопальное расследование я не собирался. Настя мне ничего не рассказала, а если я начну выспрашивать подробности, пожалуй, она отнекается. Что же мне, устраивать за ней слежку? Хотя если ей что-то реально угрожает, будет не по-мужски не попытаться предотвратить это…
Объятый такими размышлениями, я вдруг встал как вкопанный. Прохожие обходили меня, будто столб, недовольно ворча. Нет, но ведь может это быть? А если Насте и впрямь что-нибудь угрожает?.. Может, не стоило ее бросать сегодня одну?
И ведь в милицию не пойдешь. Что я там сообщу?.. Я ведь не удосужился даже спросить фамилию актрисы. Правда, мне известны имя, отчество, профессия, адрес и номер телефона, так что фамилию в милиции выяснят в два счета. Ну а дальше?.. Я скажу, что вчера вечером трое неизвестных попытались… Что?.. Схватить и затащить в салон автомобиля изрядно подвыпившую дамочку, которая из него только что выскочила. Потом я проводил дамочку домой и остался у нее ночевать… Она сказала, что один из троих — ее муж. М-да. Да ну нафиг!
Нет, не вариант. Придется или забыть об этой истории, или действовать на свой страх и риск. Так ничего и не решив, я зашел в телефон-автомат и набрал номер, который оставила мне Настя. Конечно, она еще на радио, поэтому на ответ не стоит рассчитывать. Я даже толком не понимал, зачем это делаю, но внутренняя чуйка буквально изводила меня, прося позвонить. Послушал длинные гудки и уже хотел было повесить трубку, как раздался щелчок, и двухкопеечная монета провалилась внутрь.
