— Успокойся, брат, а то мы так не доедем. — Гыргол-гыргын похлопал по плечу брата.
— Да спокоен я, спокоен! — некоторое время Алелекэ только сопел и смотрел на дорогу. — Гыр, раз так, то прокляни её! Как приедем, сразу проклинай! Хочу чтоб эта тварь мучилась, чтоб её корёжило, чтоб она умереть хотела, а не жить! А когда она к нам на коленях приползёт, чтоб мы её от этого избавили, тогда уж я ей всё припомню!
— Конечно, брат, сразу же займёмся этим. Ха, она мне на ногу плюнула — но этим она себя и погубила!
Вскоре они уже были в племени. Не мешкая, оба старика направились в чум шамана. Гыргол-гыргын развёл костёр, собрал травы в пучки, соскрёб с ботинка слюну Лизы и аккуратно сцедил её в крошечную сковородку, которую поставил на треноге в дым от сгораемых в костре трав. Упёршись в сковородку взглядом, стал монотонно напевать заговоры.
Это продлилось часа два, Гыргол-гыргын весь покрылся потом, воздух в чуме стал такой, чтоб неподготовленный человек потерял бы сознание, зайдя сюда.
— Всё! — облегчённо выдохнул Гыргол-гыргын, прекращая петь и вытирая пот с лица платком. — Теперь у неё всё тело ломить будет, язвы на коже и кровь изо всех дыр! Ха-ха-ха!
— Молодец, брат, я в тебя верил!
Я медитировал, когда вдруг почувствовал присосавшуюся ко мне пиявку-проклятье. Это ещё что такое⁈ А ну ка, к кому там нить от него ведёт…
Сделав пару печатей, увидел наложивших — в какой-то юрте из жердей и кож сидели два мох деда перед почти потухшим костром и чему-то радовались.
Вот суки! Это же они радуются, что меня прокляли! Ну-ну, сейчас я вас ещё больше порадую!
Быстренько изменил полярность проклятия, поменяв её структуру. Гыр-то вообще слабачок, да и знания его далеки от какой-то полноты. Так, что ему там сделать. Хм, я говорил, что ему не видать моей помощи, как своих ушей? Тогда это и используем! Ну, и автограф оставлю! Получайте! Я послал контрпроклятье обратно по связывающей нас паутинке силы, а потом обрубил её с себя.
— ААААААА! — Гыргол-гыргын вскочил на ноги, как в зад ужаленный, и начал бегать по чуму, крича и схватившись за голову. Даже в костёр посреди хижины запрыгнул, но, судя по всему, не заметил, что топчется по углям.
— Брат, что с тобой⁈ — Алелекэ подскочил к нему, пытаясь остановить, и это с трудом, но получилось.
— Она меня прокляла в ответ! Она тоже шаман! Но сильнее меня! Намного сильнее! — заорал Гыргол-гыргын, а потом отвёл руки от головы. — Смотри!
А посмотреть было на что! Уши шамана стали зеленовато-чёрными, от них шел запах гнили и разложения, слышимый даже сквозь стоявшую в чуме вонь. И чернота быстро ползла с середины ушей к голове.
— Олень-прародитель! И что делать⁈ — заорал Алелекэ, отпрянув от брата.
— Режь! Не будет ушей — не будет проклятия! Или я умру!
— Брат…
— Давай!
Выхватив из кучи разнообразных вещей у стены чума ритуальный костяной нож, Алелекэ торопливо, но чётко отрезал уши брата у самого основания. Брезгливо кинул их в костёр, чтоб эта гадость сгорела. Уши пыхнули, будто были не из плоти, а из пороха, а чёрный, густой дым поднялся над очагом и сложился в слова.
— «Приносите одного страуса раз в неделю — или сгниёте заживо! Ваша любящая внучка Лиза». — таким голосом, будто зачитывает свой смертный приговор, прочитал Алелекэ. Впрочем, это и правда был его приговор.
Показавшись, чёрный дым вылетел в дырку над очагом.
— Зря мы это затеяли, брат. — проблеял Гыргол-гыргын, зажимая кровоточащие обрубки ушей.
— Кто ж знал, что она шаманка… Не зря князя охмурила! — пнув шкуры на полу, добавил. — С утра пойду отбирать страусов!
— Не сильно злись, Алелекэ, хоть и слабая, зато это связь с ней! А где связь — там и помощь! Только подождём немного. Не с нами, так с внуками она подружится!
— Надеюсь, ты прав, Гыр.
Почувствовав, что всё сработало как надо, я улыбнулся и снова стал медитировать. В прошлой жизни я страусятины так и не попробовал. А вот теперь буду каждую неделю есть! С паршивых дедков хоть страусятины кусок!
Глава 15
Помедитировать мне так и не удалось, слишком уж что-то я взъярился из-за этих дедов. Ну что за уроды, эти Лизины родственники! И теперь мои, чтоб они всю жизнь гвоздями срали! Какой бы она выросла с таким окружением? Впрочем, этого сейчас уже никто не узнает. Надеюсь только, что в своём перерождении она найдёт счастье, в этой жизни она достаточно настрадалась, чтоб карма сработала.
Так что, поднявшись на ноги, я включил свет и подошел к мольберту. Хочу нарисовать что-то красивое. Развёл тушь, взял кисточку и стал рисовать.
Что самое красивое я знаю? Свою любимую с Континента Небесного Ветра! Её я и изображу. Добавлю ещё черт Тани, чтоб немного ей польстить, и было видно, с кого я это рисовал.
Чёткими, быстрыми штрихами я создавал изображение. Постепенно на мольберте стало вырисовываться лицо — женское, конечно же. Одна его сторона была чётко освещена и видна, красивая линия челюсти, щека, скулы, брови, ушко. Волосы, волнами уходящие назад. А вот вторая была будто в тени, невидимая, только лишь единичные штрихи обозначивали челюсть и скулы, давая волю воображению. Будто в одной женщине было сразу два человека, или светлая и тёмная сторона одной личности.
С особой тщательностью я рисовал губы и глаза. На губах была такая улыбка, которую можно одновременно принять и за любящую, и за презрительную, и за любую другую. А в глаза я вложил больше всего старания! Идеальные брови, миндалевидный разрез глаз, чёрные радужки с рассыпанными там и сям белыми точками отражений потустороннего света.
В этот рисунок я вкладывал и своё понимание законов духа. В прошлый свой рисунок, где дракон противостоял Небесам, я вложил только немного Астральной энергии, которую заметили бы только те, кто могут её чувствовать. Но с вложенным пониманием все люди смогут увидеть в картине что-то необычное, потустороннее! С каждой секундой, что на неё будут смотреть, она будет оживать, отражая мысли и чувства смотрящих. Главное, не перегнуть палку, чтоб картина не затягивал в себя слабые умы.
К утру я закончил. Вымыл кисти, вылил остатки туши и прополоскал ёмкость для неё. Вернулся к картине, подсушил её, чтоб она была окончательно готова. Минут десять стоял и любовался, вспоминая самые чудесные воспоминания, что были между мной и моей любимой. Эх, когда я к ней вернусь, тогда! Ну, я ещё не до конца продумал, что будет тогда, я-то не буду прошлым собой. Но… в любом случае я хочу вернуться и убедиться, что с ней и моими друзьями всё в порядке. Пока что это моя цель на ближайшие лет сто.
Свернул картину, перевязал ленточкой. Потом спустился вниз и попросил одну из служанок, что уходила на работу в поместье, отнести это Тане, Татьяне Николаевне. В конце концов, я уже тут несколько месяцев живу, а ничего так и не нарисовал. Надо оправдывать свою репутацию, не хочу, чтоб дали пинка под зад и выкинули обратно в приют.
Князь вызвал меня к себе через три дня. Стыдно признаться, но я забыл, что в Духовном Мире телефон не ловит. Вот я и сидел, думал — чего это князь игнорирует то, что меня с Таней похитили? Или ему плевать и он списал меня в утиль? А хрен там! Он полсотни раз за несколько дней звонил, только дозвониться не мог! Ну, а когда достал телефон, то сразу пришла смска «Абонент „Вредный старикан“ звонил вам дохреллион раз!». В общем, ещё через три дня он прислал машину, и та увезла меня в поместье.
Сопровождаемый слугой, я шел через поместье, когда заметил там Анну, выходящую из каких-то дверей. При виде меня она затормозила и злобно впилась взглядом. Хах! Я как можно более мило улыбнулся и помахал ей ручкой. Хм, что-то у неё волосы у ушей зашевелились, поди, пар выходит, сейчас свистеть начнёт.
— Здравствуй, Лизонька! — первой меня встретила княгиня. — Как ты? Я слышала про эту жуткую историю с похищением! Надо же, прямо посреди города! Да ещё и тогда, когда вы от нас ехали! Столичные аристократы совсем распоясались!
