— Боюсь, господин Долгоруков настаивает, — ответила надзирательница, имени которой я не знал. — Быть может, все же стоит сделать исключение? И София Павловна, могу я отвлечь вас на минуту в коридор?
Девушка удивилась, но кивнула.
— Разумеется.
Она вышла вслед за надзирательницей и плотно закрыла за собой дверь. Я остался в палате наедине с остывающими макаронами.
Нужно есть. Поглощать всю пищу, которая будет в доступе. Что-то мне подсказывало, что силы вскоре понадобятся. Нужно быть готовым ко всему.
Женщины шептались за дверью, но я не мог разобрать, о чем они говорили. Но, судя по взволнованным интонациям, ни о чем хорошем.
Наконец скрипнули дверные петли, и вошла София Павловна. Я застыл с набитым макаронами ртом. Не знаю, что сказала надзирательница Софии, но это ее явно взбудоражило. Возможно, даже напугало — молодая надзирательница была мрачна как туча.
— Что-то случилось? — проглотив не дожеванные макароны, спросил я.
— Вам лучше услышать все самому, Владимир Андреевич. Полагаю, господин Долгоруков прибыл сюда именно для этого. Пожалуйста, заканчивайте с ужином — и я сопровожу вас в зал для встреч.
Я принялся доедать свою порцию, но сейчас от волнения кусок в горло не лез. Я буквально заталкивал в глотку скользкие макароны и пропитавшееся томатной подливой мясо. Сейчас я даже вкуса не чувствовал, словно все рецепторы организма перешли в режим сохранения энергии.
София устроилась на самом краю моей кровати и молча ждала. Каждый раз, когда мы встречали взглядами, она отводила глаза.
Да что ж такое-то?!
— София Павловна, скажите уже прямо, — поставив пустой поднос на тумбу, я откинул одеяло и тут же накрылся обратно. Оказалось, что мое одеяние было несколько коротковато, да еще и с завязками сзади. Выпрямлюсь — и засмущаю барышню своим филеем.
Поняв мою растерянность, надзирательница взяла с соседней кровати стопку одежды и положила на мою. И тактично отвернулась. Неженка какая.
— Сейчас вы обо всем узнаете, — не оборачиваясь, ответила она.
Я свесил ноги с кровати, нашарил резиновые шлепанцы. Затем встряхнул барахло — больничная пижама. Только верх не на пуговицах, а в виде толстовки с красным крестом на груди и левом рукаве. Быстро одевшись, я подошел к Софии.
— Готов.
— Тогда прошу за мной, — не глядя на меня, сказала она и открыла дверь. — Только накиньте халат. Вечером еще прохладно.
Я удивился, но послушался. В корпусах топили на славу. Впрочем, халат так халат. Правда, теперь я выглядел, словно только что вышел из бани, а не из больничной палаты.
Лазарет, как выяснилось, занимал пристройку к основному зданию и сообщался с главным корпусом посредством длинного коридора без окон. Здесь пахло чем-то химическим вроде дезинфицирующего раствора, и у меня немного защипало в носу от этого едкого запаха.
К моему удивлению, из главного здания мы вышли прямо на улицу. Холодный ладожский ветер тут же взлохматил мои волосы и обдал лицо водяной пылью. Да уж, Ладога, царица северных озер, была в своем репертуаре и гостеприимством не отличалась. Но на свежем воздухе мне стало полегче. Даже откуда-то взялась бодрость.
— Куда мы идем? — удивился я, когда София зашагала прочь от корпуса.
— В дом для встреч. Администрация не приветствует свободное передвижение гостей по острову, — пояснила она. — Воспитанникам из первой группы дозволяется совершать небольшие прогулки во время встреч, но вы, Оболенский, этой привилегии лишены. Поэтому свидание пройдет в специальном помещении и под моим присмотром.
Ну и ладно. Мне-то что.
— А в ваше отсутствие кто приглядывает за отрядом? Те двое из ларца?
— Двое из ларца, как вы изволили их назвать, охранники, а не надзиратели. Сейчас за вашими товарищами присматривает Матвей Романович. Вы еще не знакомы с ним, но он тоже отвечает за ваш отряд. Мы работаем посменно.
Логично. Спать ведь когда-то нужно…
— Ясно, — кивнул я. — А почему гостям нельзя бродить по острову? Здесь ведь и идти-то некуда… Он же совсем маленький — не спрячешься, даже если захочешь.
— В первую очередь, чтобы не отвлекать других воспитанников. Во вторую — чтобы не успели припрятать какой-нибудь запрещенный предмет на территории. Надзирателям не раз приходилось вытаскивать из тайников телефоны, сигареты и прочие вещи. Бывали и совсем вопиющие инциденты — как-то одного из воспитанников пытались тайно вывезти на лодке.
— Что ж. Справедливо, — отозвался я.
Ну ладно. Хотят контролировать — пусть, пока не жалко. Меня же занимало другое — кто такой этот Федор Долгоруков? Вроде мать упоминала о каком-то Долкорукове, который был со мной во время моей последней выходки. Значит, друг? И что такого срочного он забыл на этом богом забытом острове?
Домик для встреч представлял собой одноэтажное каменное здание с зарешеченными окнами. Он располагался довольно близко к воде, и с крыльца можно было разглядеть серую кромку каменного пляжа, круживших над водой чаек.
Знаменитые белые ночи вступали в силу. Несмотря на вечернее время, на улице было еще совсем светло.
Кивнув охраннику, София Павловна провела меня внутрь и направилась в первую же дверь.
— Володя!
Какое-то яркое пятно бросилось ко мне и заключило в объятия. Я замер, не зная, как реагировать. Ничего я об этом Долгорукове не знал.
— Ты меня не помнишь, да? — он отстранился с виноватой улыбкой. — Мне сказали, что… В общем, давай знакомиться заново. Я Федя Долгоруков, твой близкий друг и даже дальний родственник. Твоя тетка Лариса Петровна — сестра моего отца.
Значит, мы еще и родня? Впрочем, наверняка вся петербургская знать уже давно друг с другом породнилась. Я не удержался от оценивающего взгляда.
Гость, следует отметить, выглядел крайне колоритно. Примерно ровесник Володи Оболенского — лет восемнадцать, может немного старше. Модная стрижка, уложенная воском, стильные очки, оправа которых явно стоила как годовая зарплата простого работяги. Физиономия слегка нахальная, лощеная, загорелая — но не до крайности.
Одет он был вызывающе: легкий бордовый пиджак на одну пуговицу, из-под него торчал воротник белой рубашки в какой-то мелкий рисунок, образ завершали узкий галстук-селедка с бриллиантовой булавкой, белые летние брюки и туфли из светло-коричневой кожи. И еще часы — какие-то очень навороченные.
Не просто мажор, а гламурный эстет хренов. И вот ЭТО было моим лучшим другом?
Да, Оболенский… Впрочем, можно ли было ожидать чего-то другого от нашего оборзевшего мажорчика. Каков сам, такую и компанию подобрал.
Только вот у этого Федора, при всей его гламурности, были умные и проницательные глаза. Мне даже на миг показалось, что он просто отыгрывал роль, а на деле был куда серьезнее, чем хотел показаться. Может только почудилось. Все же он явно был чуть постарше — наверняка мозги отрастил, да и родня могла держать его в большей строгости.
— Ну меня ты знаешь, — рассеянно кивнул я и вопросительно взглянул на стоявшую у дверей Софию. — Могу я присесть?
Надзирательница кивнула.
— Конечно.
Долгоруков тем временем обошел стол и уселся напротив меня. Я молча ждал — пусть сам рассказывает, зачем явился.
— Кстати, было непросто тебя отыскать, — сказал Долгоруков. — Как ни странно, никто в городе не знает, где ты. Слухи ходят, в нашей компании, ясное дело, трещат об этом, но… Ни строчки в газетах. Видимо, твой дед успел замять дело. Ты-то сам как? Может помочь чем? Ну, посылку там собрать…
— Все в порядке, — ответил я. — Посылок не нужно, здесь есть все необходимое. И, боюсь, даже больше. В соседнем отряде Вяземский.
Глаза Долгорукова округлились.
— Олег?
— Ага.
— Что он здесь… Как он…
— Самому интересно, — сказал я. — Судя по тому, что я о нем знаю, а знаю я мало, Вяземский вообще не клиент подобного заведения. И все же он здесь. Если хочешь помочь, выясни, как и зачем он тут оказался.
Я покосился на Софию и приподнял брови. Дескать, такие просьбы выражать можно? Она кивнула.
