так его назвали Лукашины. Вот и «беспилотник».
Радует одно: полевых раций нет, чтобы связаться со своими, крылатому нужно либо подавать какие-то знаки, либо спускаться на грешную землю. Кажется, вариант номер раз. В бинокль отчётливо видна активная жестикуляция. Наверняка точно так же за ним наблюдают в бинокль и с японской стороны.
Сейчас наши позиции расшифруют, и на этом элемент неожиданности потерян.
Снять летуна? Но как? Револьвер, заряженный серебряными пулями, на такую высоту не добьёт.
Эх, рановато открывать огонь, не все ещё японцы втянулись в узкое пространство между сопками. Но ничего не поделаешь!
По моей команде «гочкисы» открывают кинжальный огонь. Пулемётчикам даже особо целиться не нужно. Очереди начинают рвать неприятельский строй.
Японцы залегают, открывают ответный огонь, в основном, бесполезно лупя в белый свет как в копеечку. Чую, многие из них уже не поднимутся, да и раненых до хрена. Вот только даже с пулемётами нас чуть больше дюжины, а у самураев счёт идёт на сотни.
Вношу посильную лепту, расстреливая демонов из револьвера. Как минимум одного «гуся лапчатого» зацепил, тот прекратил дёргаться и залёг кошмарной мордой книзу.
Внезапно перестаёт бить пулемёт Лукашиных. Патроны закончились?
Почуяв послабление, часть японцев поднимается и начинает карабкаться на сопку по направлению к братьям. Запас самодельных гранат не бесконечен, я так надеялся его оттянуть, но, похоже, придётся пустить ресурс в бой.
Рысью перебегаю на правый фланг, стараясь не думать про свистящие над головой пули, на ходу кидаю последние две гранаты.
Дуракам везёт.
Меня не зацепило, а японцы пустились в драп со склона сопки.
Плюхаюсь на пузо возле Лукашина-старшего.
- Тимофей, в чём дело?
- Не стреляет, скотина! – жалуется казак. – Заклинило, сволочь!
На самом деле капризную иностранную технику он называет по иному, но я смягчаю его слова.
Бросаю тоскливый взгляд на обильно промасленную открытую кассету с патронами. Да на ней места живого нет от комков грязи!
Оно, конечно, стоило бы руки инженерам создателям такой конструкции оторвать, да где их найдёшь в сопках Манчжурии!
Похоже, правый фланг для нас потерян. С обычным винтовками Лукашины его не удержат.
- Отходим, - принимаю тяжёлое решение я.
Лукашины тянутся к пулемёту, но я отстраняю их рукой.
- Оставьте как есть. У нас ещё парочка осталась.
Пулемёт жалко до ужаса, но если стоит выбор между ним и жизнью моих ребят, выбираю второе.
Амулет жжёт грудь как огнём. Вскидываю голову и вижу пикирующего на меня демона. Не выдержал, гад.
Безошибочно вычислив во мне офицера, тварь несётся на меня, удерживая в руках меч. Снизу демон кажется просто огромным. Едва успеваю увернуться от его удара, и план располовинить меня временно не воплощается в жизнь.
Лукашин-старший кидается на тварь с шашкой наперевес. Чудеса казачьей фланкировки не помогают. Демон легко отбивает его выпад и быстро заставляет отступить назад.
Короткой паузы хватает, чтобы достать заговоренный клинок. На нём снова приступает магический рисунок.
Демон резко оборачивается. Из этого положения он уже не выглядит прежним гигантом, однако, всё равно выше и массивнее меня. К тому же, у него явное преимущество для фехтовальщика – более длинные руки.
Удар крылом валит меня с ног, но я не валюсь кулем на землю, а кувыркаюсь назад и тут же оказываюсь на ногах.
Внезапно голова демона запрокидывается назад, клюв раскрывается, издавая леденящий душу клёкот. Оказывается, это не сплоховал Лукашин-младший и сунул клинок твари в незащищённую спину. Не очень благородно с его стороны. Но на войне, как на войне.
К сожалению, рана оказывается не смертельной. Противник всё ещё полон сил, к ним добавляется неимоверная ярость.
Его меч мелькает с непостижимой скоростью. Я с трудом отбиваюсь, понимая, что долго выдержать такой темп не смогу.
Бахает выстрел, нога демона подламывается. Молодец, Тимофей, нашёл уязвимое место и прострелил его из винтовки.
Второй выстрел подламывает другую ногу.
Приходит мой черёд.
Сокращаю расстояние между мной и тварью, замахиваюсь и одним ударом сношу косматую башку демона.
Из обезглавленной шеи бьёт фонтан яркой крови.
- Здоровый, сука, оказался, - вздыхает Тимофей.
Я соглашаюсь. Мы едва справились с ним втроём, а ведь внизу ещё несколько таких созданий.
- Побежали, - командую я.
Больше нам здесь делать нечего.
Вместе с Лукашиными перемещаюсь в центр. Слава богу, хоть тут «гочкис» не капризничает и исправно рубит в капусту врагов. И всё-таки потеря правого фланга – штука серьёзная. Японцы – не дураки, обязательно используют этот козырь и обойдут нас с той стороны.
Я не Суворов или Кутузов, но моих знаний хватает, чтобы трезво оценить обстановку. Пока что нам удалось отбить атаку японцев, но рано или поздно нас зажмут в клещи и тогда всё, амба.
Хмуро гляжу на мужиков. Те понимающе смотрят в ответ. Решение напрашивается само собой, но принять его не так-то просто. Сейчас я своей волей отправлю кого-то из них на верную смерть. Рад бы остаться сам, но нельзя.
- Вашбродь, - отзывается вдруг Махнёв, внешне неприметный, но надёжный как кремень солдат, - дозвольте мне тут остаться с пулемётом, япошку задержать. А вы, дай Бог, уйдёте.
- Уверен?
- Всё равно от смерти не убежишь, - разводит руками тот. – Мне что – я пожил. А тут есть меня помоложе. Пущай живут, японца лупят. Ежели что, отпишите моим в деревню…
- Обязательно отпишу, - говорю я, чувствуя, как что-то переворачивается в душе.
Этот простой русский мужик сейчас совершает подвиг: ценой собственной жизни даёт шанс другим.
- Дай я тебя обниму!
Прижимаю бойца к себе, чувствую его пропитанное табаком дыхание.
- Прощай! Не держи зла.
Он кивает.
Подходят остальные солдаты, обнимаются с ним, прощаются, как и я. У многих в глазах слёзы.
Отзываю Савельича с левого фланга, приказываю отдать Махнёву все патроны от «гочкиса» и начинаю отход.
Перед тем, как остатки разведотряда скрываются, бросаю последний взгляд на бойца.
Тот спокойно и даже деловито открывает по японцам огонь, чтобы прижать их к земле.
Даю себе обещание хоть как-то после войны (если, конечно, выживу) помочь его родным. Может, съезжу и навещу. А письмо напишу сразу, как только (гоню от себя проклятое «если») вернусь на базу.
Нас стало меньше, это гнетёт. Сначала Акиньшин, теперь Махнёв. Он пока держится, но в том-то и дело, что пока.
Через четверть часа пулемётная очередь обрывается на высокой ноте.
Бойцы снимают фуражки и осеняют себя размашистыми крестами. Крещусь и я.
Прикидываю сколько осталось до линии фронта. Вроде не
