голос. Прервав репетицию своим появлением, познакомились очно (до этого только по телефону общались).
— Аида Семеновна, вас система пожевала, поэтому ваше напряженное состояние мне понятно. Уверяю вас — с недавних пор у нас к творческим единицам отношение гораздо человечнее, а все ответственные за вашу опалу, кроме товарища Лапина — он все-таки большой профессионал — наказаны. «Товарища» поет вся страна, поэтому очень ваш прошу не включать режим полного «одобрямса» — у вас огромный талант и чутье, и вашим советам и поправкам я буду очень рад. Договорились?
Вот так, да — боятся школьника. Издержки кровавого режима, в который я встроился.
— Уверяю тебя, Сережа, у меня и в мыслях не было ничего подобного! — с облегчением на лице соврала она.
— В таком случае у меня к вам два предложения. Отказаться без штрафных санкций можно — вы замечательная певица, и, оставшись там, где сейчас — внутри Советского информационного пространства — будете радовать наших граждан хорошими песнями. Это хорошее дело, и я буду рад пополнять ваш репертуар шлягерами и далее. Выслушаете?
— Разумеется, Сережа!
Ну еще бы.
— Предложение первое — товарищи из телевизора одобрили новый формат музыкальной программы с названием «Парный прогон». Почти полноценный концерт с живым звуком и зрителями, которым разрешено танцевать — никаких сидячих мест в зале не предусмотрено. Мне доверена задача формат «протаранить». Могу я вас попросить выступить вместе со мной? «Парность» заключается в придании музыкантам творческой единицы словесного жанра. Нам выделят Роберта Рождественского (которого никто не спрашивал, разумеется). С интервалом в две песни он будет читать стихи.
— Репертуар с бобины? — деловито уточнила она.
Отправлял ей «эксперименты».
— С нее, — подтвердил я. — Плюс ваши всенародно любимые шлягеры. Я буду с гитарой и подпевать там, где надо.
— По площадям работаешь? — с улыбкой проявила она понимание.
— Телевизор у нас для всех возрастов трудится, — развел я руками. — На максимально широкую аудиторию.
— Я согласна, — кивнула она.
— Проект второй — англоязычный мюзикл с названием «Кошки», по циклу стихотворений «Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом» Томаса Стерна Элиота, права на который мы выкупили буквально вчера. У вас прекрасное умение собирать коллективы — нет, забирать никого не станем, я же говорю — другие времена, — заметив поджатые губки, сработал я на упреждение.
Грабили Аиду Семёновну — только сколотит себе коллективчик, а его раз — и на другие задачи кидают. Обидно же!
— Проект международный, поэтому, извините, будет курироваться КГБ. Но это ведь наше КГБ, и бояться мы его не будем, верно? — улыбнулся я.
— Верно, — успешно прогнав с лица мелькнувшую тень, согласилась она.
— В таком случае… — Виталина передала певице папочку. — Оставляю вам сценарий и ноты мюзикла на «оценить». На всякий случай еще раз напомню — если не хочется, отказаться можно.
— Это от Бродвея отказаться? — шутливо возмутилась она, прижав ценный материал к груди.
— Завтра у нас с товарищем Рождественским репетиция с четырех до семи. Послезавтра — так же, прямо здесь. Музыкантов будем менять по ходу концерта — мой персональный коллектив ваш репертуар освоить не успеет, равно как и ваш — мой. За два дня, думаю, успеем отшлифовать.
— Поняла, — кивнула Аида Семеновна.
— В таком случае до завтра, — чмокнул ей ручку, и метафорический Элвис (настоящий в эти времена вполне жив и популярен) покинул здание.
— Думаешь у тебя после полигона силы останутся? — ехидно спросила Виталина.
Потому что завтра с утра первое занятие.
— До часу же, — неуверенно пожал я плечами. — Три часа где-нибудь поваляюсь, отрегенерирую.
Спецподготовка, разумеется, просто не могла не начаться с пространного инструктажа по технике безопасности. Продолжиться она должна была подписанием бумажек о неразглашении нашим врагам ее особенностей, но это не ко мне.
Бегать, прыгать и перекатываться по грязи, к некоторому моему разочарованию и гораздо большему облегчению (ленив человек, чего греха таить) сегодня не придется. Вместо этого, по прибытии в выделенный нам спортзал, расположенный в одном из многочисленных безликих зданий, меня заставили облачиться в привычный костюм — три четверти времени я хожу в нем, значит и навыки осваивать придется в нем же — и выдали спецручку повышенной прочности.
— Виталина Петровна объясняла, как пользоваться? — спросил Леонид Матвеевич — наш средних лет русоволосый усатый тощий мужик, каждое движение которого прямо-таки орало: «опасный!».
Ну, это мне так кажется.
— Объясняла, — подтвердил я, взял ручку и с максимально доступной мне скоростью ткнул стержнем по глазам воображаемого врага, закончив «комбо» ударом в пах.
Леонид Матвеевич не без одобрения хмыкнул — «силуэт» я спроецировал его роста и комплекции, и он легкое хамство оценил, тут же, впрочем, осадив наглого курсанта:
— Сто повторов, — велел он. — Давай тоже, — масштабировал приказ на Вилку.
Когда мы закончили — все, руки трясутся, по спине и роже течет пот — он попросил Виталину показать, чему еще она меня успела научить. Пока я отдыхал, девушка продемонстрировала весь переданный мне небогатый арсенал приемчиков.
— Отдохнул? Иди сюда, — поднял меня со стула Леонид Матвеевич, я вышел на маты, и через полчаса остался валяться на них же, дыша как загнанная лошадь. — Неплохо! — вынес инструктор неожиданный вердикт и уточнил у Виталины. — И это — всего за полтора месяца?
— Болел, — прохрипел я, как бы извинившись за то, что не начал раньше.
— Невероятный прогресс для человека, который никогда ничем не занимался, — вполне легитимно припечатал меня Леонид Матвеевич.
Бокс не в счет — им я здесь не пользовался, так что это — заслуга супермозга, который старательно прогибает под себя несовершенный спинной.
— Расширим курс, — решил инструктор, посмотрел на потную кучу плоти, некогда бывшей полным энергии Сережей Ткачевым. — На сегодня — всё. Забирай подопечного.
Вилочка помогла мне дойти до душа, я гордо отказался от ее помощи, помылся, переоделся, и мы отправились в музыкальный штаб — там у меня есть типа-кабинет, в котором стоит диван. Отлежавшись, отправился на репетицию «Парного прогона». Вот и Роберт.
— Первый блин комом, Роберт Иванович, — с широкой улыбкой заявил я бледненькому поэту, пожав протянутую руку.
Как ни странно — свеж и полон сил, хорошо быть молодым, повалялся три часика и хоть
