class="p1">Он полулежал на клинии, свесив ноги с подлокотника. Родерик и Марикк поглощали жареное мясо в огромных количествах, а жир капал с их рук прямо на стол и пол.
— Что здесь происходит? — закричал кто-то за моей спиной, едва войдя в триклиний.
Обернувшись, я увидел крупного мужчину с большой седой головой и вечно нахмуренными глазами. Под алым плащом у него была белая туника с серебряными позументами, а в руках он держал кипу свитков.
— Кто эти люди? — продолжал вопрошать вошедший. Я отметил, что у него звучный и сильный голос, как у человека, привыкшего командовать. — Кто позволил вам войти в покои императора?
Он, казалось, не замечал меня, хотя я сидел на самом видном месте, на нижней кушетке, слева от входа в комнату, там, где по обычаю, должен сидеть хозяин. За такое намеренное пренебрежение его следовало наказать.
Лакома вопросительно взглянул на меня, а я чуточку качнул головой. Нет, пока еще не настало время согнать дурь с этого крикливого старика. Я хочу узнать, встанет ли он на мою сторону и только потом решать, что с ним делать.
— Вы, кажется, Сервий Коцеус Цинна? — спросил я, глядя на старика поверх бокала с вином. — Я немного повредился головой и не помню всех людей, а также их имена.
— С тобой мы еще поговорим, Ромул, — ответил Цинна, едва удостоив меня взглядом. — Пусть сначала эти люди уберутся отсюда. Вы слышите, убирайтесь отсюда немедленно, вонючие свиньи! Вон!
Что же, он оказался неисправим. Видимо, еще не понял, что сейчас со мной надо по-другому. Впрочем, откуда ему было это понять, если он даже не удосужился встретить меня. Да, бедный Ромул и в самом деле являлся императором только по названию. Судя по всему, власть находилась в каких угодно чужих руках, только не в его.
— Что вы сидите? — продолжал допрашивать магистр оффиций. У него был такой звучный, разносившийся по всему дворцу, голос, что ему не приходилось кричать, перепонки и так разрывались от его громкости. — Я сказал, убирайтесь отсюда! Ну подождите, сейчас я позову палатинов.
Он собирался уйти, но если бы я позволил ему это, мои разбойники тут же взбунтовались бы против меня. Я сказал Марикку:
— Приведи его за стол, пожалуйста. Только смотри, не сломай чего-нибудь.
Великан с сожалением отложил мясо, встал из-за стола и двумя шагами настиг Цинну возле входа. Схватил за плечо и подтолкнул обратно.
— Убери свои вонючие руки, отброс! — закричал чиновник и схватился за меч на поясе.
Тогда Марикк просто хлопнул его по спине и строптивый старик полетел вперед через всю комнату. Наткнувшись на клинию, он перекувыркнулся через нее и упал прямо передо мной, больно стукнувшись о стол из твердого массивного куска дерева. Лакома тут же поднялся, на ходу достав короткий меч, уселся сверху на старика, придавив его руки и приставил острие к шее.
— А вот теперь, когда ты успокоился, — сказал я, чуть наклонившись и заглянув в расширившиеся глаза Цинны. — Мы можем спокойно побеседовать.
Глава 10
Задушевные беседы, от которых улетучиваются стресс и беспокойство
Цинна оказался малый не из трусливых. Моргнув пару раз, он прохрипел:
— Слезь с меня, тухлый окорок, — да еще и плечом пару раз двинул, стараясь стряхнуть с себя жилистого Лакому. На острие меча, блестевшее у подбородка, внимания не обращал, знал, что здесь его не прикончат, как жертвенного барана. — Прикажи отпустить меня, Ромул, тогда и поговорим.
Нумерий ловко перевернул меч, стукнул рукоятью старика по лбу. Раздался глухой звук, будто бильярдные шары ударились. Цинна бумкнулся затылком о пол, на мгновение ошалел, поводя осоловело глазами.
— Для тебя, паскуда, он доминус, повелитель империи, а не Ромул, понял? — задушевно пропел глава разбойников. — Еще раз неправильно произнесешь титул, буду опять бить по лбу, понял? Пока черепушка не лопнет.
Придя в себя, Цинна потряс головой и яростно уставился на мучителя снизу вверх. Снова зашевелился, закопошился, как жук на булавке.
— Отпустите, говорю. Вы еще пожалеете. Ромул, то есть, тьфу, доминус, прикажи им отпустить меня.
Я кивнул и Лакома слез с магистра оффиций. Старик, хрипло дыша, уселся на полу, почесал голову в месте ушибов, то есть на лбу и затылке, затем сказал:
— Что происходит, Ромул… То есть, ладно, мой император?! У тебя подростковые амбиции, я понимаю, ты хочешь, чтобы все было по-твоему, но зачем превращать дворец в разбойничий вертеп? Я же вижу, кого ты привел сюда. Если эти люди угрожали тебе, я тут же приведу палатинских схолов и они мигом вышвырнут эту шваль наружу.
Вроде бы старик искренне переживал за меня, но после того, как я познакомился с матерью поближе, я был не склонен доверять кому-либо в этом месте. Поэтому сейчас он оставался для меня соперником, оппонентом в борьбе за реальную власть в стране.
— Кто тебя поставил магистром оффиций? — спросил я его, подав руку и помогая подняться с пола.
Цинна уселся на клинию, взял бокал вина и осушил его. Марикк и Родерик стояли за кушетками и молча наблюдали за гостем. Лакума сел напротив, потом полулег, опираясь на левый локоть, взял со стола виноградины и начал закидывать в рот, одну за другой.
— Меня на эту должность поставил твой отец, — старик дал вполне ожидаемый ответ. — И отчитываюсь о проделанной работе я лично ему.
— Прекрасно, — сказал я и тоже допил вино. — А теперь, будь добр, отчитывайся в первую очередь мне, а уже потом отцу.
Цинна замотал головой.
— Как ты не понимаешь, мальчишка! — закричал он и поправился, видя, что Лакума поднялся и готов стукнуть его: — Ладно, ладно, император! Так вот, я говорю, что ты не понимаешь всей обстановки. Твой отец не враг тебе, он не отбирает твою власть. Он борется за то, чтобы ты стал еще сильнее.
— Ага, конечно, — улыбнулся я. — Как же хорошо он борется. Результаты этой борьбы я ощутил вчера, когда меня избили герулы, а потом похитили прасины. Мне пришлось самостоятельно выбираться из заключения, в то время, как никто из вас даже не почесал свою задницу, чтобы спасти меня. И в то время, пока вы здесь дрыхли, вот эти люди, которых ты хочешь выгнать, провели меня через весь ночной город и помогли дойти сюда! Теперь ты понимаешь, почему я пригласил их за свой стол, как самых дорогих гостей?
Старик снова посмотрел на улыбающегося Лакому и понял, что все сказанное мною — это правда.
— Раз так, я не могу выразить ничего иного, кроме как благодарности за
