— Ну, надо так надо, — согласился мой подопытный.
Иначе Сормаха теперь и не назовёшь.
Кресло имело четыре точки мягкой фиксации пациента. Тканевыми лентами я прикрутил ноги Николая Гурьяновича на уровне голеностопных суставов, а руки — на уровне запястий.
— Теперь уже точно не убежишь. — поёжился Сормах.
— Могу и обратно отвязать. — улыбнулся я коменданту Парижа.
— Ладно тебе, давай уж быстрей…
Я протер кожу на висках Сормаха спиртом, а затем — дистиллированной водой. Аккуратно и разборчиво подписанные пузырьки с нужным на столике, что находился рядом с креслом, стояли. Я ещё и предварительно понюхал жидкости для надежности, мало ли.
— Что продукт переводишь, дал бы лучше глонуть, — чувство юмора моего пациента перед процедурой не покинуло.
— Нельзя. Потом налью — для закрепления эффекта.
— Это — дело, — не отказался Сормах.
Электроды заняли свои места на плоских участках той и другой височных костей. Причем — строго симметрично. В Вятка в психиатрическом отделении именно так и делали.
— Сейчас глаза закрой и спокойно сиди, — скомандовал я Николаю.
Я провел необходимые манипуляции на панели аппарата, силу удара током выставил в положение «четверть». Может, Сормаху и этого будет достаточно?
Раз, два, три, четыре, пять! Хватит!
Судороги Сормаха уже не били, он сидел с закрытыми глазами и молчал.
— Николай, как ты?
Ответа мне не последовало.
— Николай Гурьянович!!!
— Что?
— Как ты?
— Нормально.
— Что, нормально⁈
— Всё нормально. Как заново родился.
Сормах открыл глаза и подмигнул мне.
— Развязывай давай.
— Сейчас развяжу. Ты, только посиди немного, сразу не вставай. Голову закружит и упадешь ещё.
— Как скажешь. Ты, Нинель, доктор, тебе и карты в руки. Кстати, кто-то мне спиртику обещал…
Обещания выполнять надо, поэтому я налил мензурку до краев.
— О, это — по-нашему.
Комендант Парижа снова подмигнул мне. Причем, другим глазом, а не тем, что сразу после лечения.
Это, что, так ток на его головушку подействовал?
— Ну, как дела? — решил я снова проконтролировать состояние моего пациента.
— Хорошо всё. Наливай ещё…
Глава 38
Глава 38 Домой бы нам надо…
Совсем у Сормаха всё прошло?
Временное это улучшение?
Тут, как говорится, время покажет.
В парижской психиатрической больнице мы сидели как у Христа за пазухой. Островитянам и в голову не могло прийти, что здесь мы прячемся.
Николай Гурьянович в себя пришел и демонстрировал сейчас бурную деятельность. Нет, это я не правильно о нём говорю. Не демонстрировал, а вёл. На вокзал, куда наши должны прибыть, к башне инженера Эйфеля, к Люксембургскому дворцу и в прочие важные места группы наблюдателей у него были направлены. Выявлялись места содержания взятых британцами в плен, размещение самих островитян в столице Франции, даже нескольких языков мы захватили с целью получения информации.
Самое главное — второй адской машины у британцев в Париже не было. На острове? Вот это плененные нами не знали.
— Хрен с ней, этой Францией, никуда она от нас не денется. Придет время — вернем, — рассуждал вслух Николай Гурьянович. — Надо, наверное, Нинель, нам в Москву тебя доставить. Ну, рассказать, как людей лечить, что этим самым…
Про «это самое» мы сами почти ничего не знали. Ящики давно в Петрограде должны быть, там умные люди над ними головы ломают.
— Сделают наши такую же машинку и вдарим мы по ним. Полетят клочки по закоулочкам… — продолжал озвучивать свои мысли военный комендант Парижа.
— Ну, тут, Николай Гурьянович, не всё так однозначно. Кроме армии, простой народ сильно пострадает.
Действительно, парижане, вон уже сколько времени прошло, в себя плохо приходили. Сознание-то к ним вернулось, а благополучия в отношении здоровья не было. Это я на примере персонала больничного центра Святой Анны наблюдал.
«Сонные мухи» — так их Сормах называл. Кстати, весьма похожим их состояние было.
Полечить их? Нельзя.
На это имелся полный запрет со стороны Николая Гурьяновича.
— Военная тайна, — так мне сказано было. — Не должна эта информация раньше времени на сторону уйти. Важна она для дела мировой революции.
Сормах, сказав это, ещё и по столу ладонью хлопнул. Тот, едва цел остался. Кроме того, что голова у Николая Гурьяновича больше не болела, беспричинные страхи уже не мучили, его соматическое состояние в норму пришло.
— Силушка, Нинель, ко мне вернулась, — так он охарактеризовал мне своё здоровье.
Это я и сам видел. Я его каждый день обследовал и все данные в тетрадочку записывал. Вёл, так сказать, лабораторный журнал про своего подопытного.
Да, домой мне бы надо. Там сложим одно с другим и быстрее работа над разгадкой тайны британцев пойдёт. Тем более, вестей из Петрограда не было. Добрались наши туда с ценным грузом? Про Германию ведь что-то ещё говорили… Ну, что возникли колебания в нашем единстве с германцами, что-то вертеть хвостами они начали.
А, как сперва хорошо дело мировой социалистической революции пошло! Что ни день — победы и продвижение вперёд. Постепенно волна, что из Москвы и Петрограда катилась, как бы затухать начала, а тут и ещё островитяне со своими гадскими придумками…
Поправился Сормах, но это — единичный случай. Выводы делать рано. Нужно бы мне перед возвращением к нашим увеличить число наблюдений, набрать нужную статистику.
— Будут тебе люди, — внял моим доводам Николай Гурьянович. — Раньше бы сказал.
В этот же день к вечеру посланные им петроградцы привели несколько освобожденных из плена.
— Их особо и не охраняют. Уводи хоть роту…
Ну, роты мне не надо. Этого десятка пока хватит.
— Слушай, Нинель, а ты про эту больницу как узнал? Давно я тебя хотел спросить.
Мы по сложившейся традиции с комендантом Парижа чаевничали, сидели и разговоры разговаривали.
— С самого начала как здесь. Думали тут тоже лабораторию открыть от института Пастера. Место во многом подходящее.
Я объяснил Сормаху почему и зачем.
— Хитро, хитро… — улыбнулся он. — Ума у тебя, Нинель, палата.
Одной процедуры лечения электричеством вызволенных из лап островитян наших пленных оказалось недостаточно. Не так быстро они на поправку шли. Причем, китайские товарищи, после двух промываний их мозгов электрическим разрядом уже чуть не козликами заскакали, а русакам — и три, и четыре процедуры требовалось. Вот такая получалась закавыка.
— Нам бы этих лечебных аппаратов ещё взять домой побольше. Не с пустыми руками явиться.
Мысль Сормаха была очень здравая.
— Говори, где они тут могут быть. Я народ пошлю, они и принесут.
— Николай Гурьянович, мне тогда с ними идти надо, — я объяснил причину своих слов.
— Да, могут и что-то того… — Сормах утвердительно кивнул. — Сходишь для надежности. Если из Петрограда вестей ещё пару дней не будет, сами туда двинем.
— Каким путем? — поинтересовался я.
— Всё у меня уже подготовлено.
Ответ Сормаха ясности не внёс.
Глава 39
Глава 39 Маятник качнулся
— Это не мы ли его уханькали?
Николай Гурьянович протянул мне газету. Лондонскую. Парижских с момента остановки маятников не было.
Понятно, что газеты с острова в Париже теперь не продаются. Это — трофей. Очередной источник информации петроградцы притащили, а с ним и газету. Читал он её на бульварной лавочке. Вот и дочитался. На войне клювом щелкать не надо…
Так, так, так. Сообщается прямо на первой полосе о трагической гибели известного естествоиспытателя, физика и инженера-электрика, а так же кавалера, лауреата всего и вся.
Где погиб? В Париже.
Когда? Тогда-то.
Дата гибели и нашего обстрела из баллонных орудий башни инженера Эйфеля сходились.
