пошли в сторону звука. Акиру это заинтересовало и он пошел за толпой.
Столица. Страх
Акира оказался на площади. В центре находилась большая сцена, как в театре, только открытая со всех сторон. Эту сцену со всех сторон обступили собравшиеся зеваки. И их становилось все больше и больше. И Акиру стали проталкивать ближе к сцене. Тогда он и заметил, что это была вовсе не сцена, а эшафот. Парень сразу понял, что здесь будет место казни. Он не любил смотреть такие «представления», но был вынужден остаться – людей стало настолько много, что пройти было невозможно.
Толпа собралась. Больше людей на площадь не пришло. Тех, кто не успел попасть на площадь разворачивали самураи. Они были расстроены, что были лишены возможности лицезреть зрелище, но они понимали, что еще не один раз представится такая возможность.
Толпа начала нервничать. Они уже стояли больше десяти минут, а на эшафоте еще никого не появилось. Кто-то выкрикнул из толпы, что пора выводить виновника торжества. И его крик подхватили многие. Акире стало неуютно среди этих людей. Он и сам начал нервничать, но по другой причине. Такое количество эмоций запросто могло привлечь демонов. А Акира был зажат в толпе и не мог рукой пошевелить.
Люди резко замолчали, когда увидели, что по лестнице из подземного хода под эшафотом вышел человек, одетый очень знатно. Это был сёгун. Он часто выходил на такие события. Все остальное время он находился на фронте. Шла война против Западного Королевства. Все люди говорили, что именно благодаря сёгуну получается удерживать объединенную армию людей и гномов. Акира узнал об этом из слухов в тавернах, что посетил на пути в столицу. Но какого было его удивление, когда он увидел, что сёгун – обычный человек. Совсем непримечательный. Про такого и не скажут, что он главнокомандующий армии. Но, может, оно и к лучшему. Ведь так ему проще будет перенести покушения со стороны шпионов Западного Королевства.
- Вы все собрались здесь, - заговорил сёгун. Голос у него был очень грубым, но харизматичным. Акира подумал, что сам бы за ним пошел в бой. Только он не мог избавиться от чувства дискомфорта, когда смотрел на его, - чтобы увидеть предателя. Он собирался сдать пограничную крепость врагу, тем самым открыв им проход в наши земли. Он признался в своем желании и теперь его ждет казнь.
Площадь погрузилась в молчание. Но оно не длилось долго. В какой-то миг толпа разом взорвалась. Они желали смерти предателю. Они желали победы над Королевством. И только сёгун мог дать им все это. Мановением руки он навел порядок и тишину на площади. Окинув всех собравшихся взглядом, он продолжил свою речь.
- Я вас понимаю. И сам так думаю. Как он мог предать мое доверие? Как он мог подумать о сдаче важной крепости нашему врагу? Он не смог ответить на этот вопрос. Он все отрицал. И только благодаря любви его подчиненных к стране удалось предотвратить самое ужасное. И теперь он предстанет перед вами. На ваш суд. Да будет он справедливым.
На этой ноте речь сёгуна закончилась. А по лестнице стали подниматься самураи. Двое встали по бокам лестницы, двое других – возле сёгуна. Четверо – недалеко от края эшафота. И только после этого на платформу вывели, в сопровождении четырех самураев, преступника.
Преступник был одет в самурайскую броню, но верх у него был настолько растрепан, что от брони там остался только кусок нагрудной пластины. Он был закован в цепи, а в руках нес ядро. Его довели почки к краю эшафота, где поставили на колени. Отцепили ядро и приковали к платформе. Сопровождавшие преступника самураи ушли сразу после этого. И сёгун продолжил говорить.
- Вот он, предатель.
Толпа сразу начала повторять за сёгуном. Им было уже плевать на то, что будет с этим человеком. Они хотели послушать сёгуна и увидеть казнь.
На платформу вышел оммедзи. Он остановился позади сёгуна. Тот заметил появление нового человека и они кивнули друг другу. В этот момент у Ааиры по спине пробежали мурашки.
- Начнем, - сказал сёгун и обратился к ждущему своей участи. – Будут последние слова.
Площадь опять погрузилась в тишину. Последнее слово было завершающим актом представления. Люди хотели знать, что творится в голове у человека перед смертью. Даже если он будет их проклинать.
- Я не предатель, - сказал человек. Его взгляд был очень уставшим. Он устал говорить всем, что он не делал ничего плохого. Но никто ему не верил. – Я не пытался сдать крепость. Я защищал ее в течении семи лет своей службы. И вот моя награда. Стою закованным в цепи на коленях на потеху простому народу. Чего ты добиваешься, сёгун? Явно не усиления страны. Я ухожу раньше вас. Но, помяните мое слово, вы пожалеете о сегодняшнем дне. Это все, что я хотел сказать.
- Значит, скажу я, - продолжил сёгун. – Искупления ты не получишь.
Буря эмоций пронеслась на лице приговоренного. От страха и разочарования, до грусти. Все эмоции явственно были негативными.
«Поэтому здесь стоит оммедзи. Чтобы упокоить душу» догадался Акира. Но он не понимал, почему было отказано в искуплении. Ведь предательство не было совершено.
К осужденному подошел самурай с одати. Он был в маске и лица не было видно, но человек, стоявший на коленях, смиренно склонился, подставляя шею. Самурай постоял с секунду, а потом взял оружие поудобней. Приложил лезвие к шее склонившегося. Лицо у него слегка дернулось от холодного железа. Самурай занес меч и в один момент человек лишился головы.
Толпа ахнула. А другой самурай подошел и поднял голову убитого над головой. Толпа стала этому радоваться. И только Акира продолжал смотреть на тело убиенного.
Вокруг тела убитого стали собираться светлячки. Постепенно они стали обретать форму казненного человека. А когда форма была обретена, то она стала возноситься ввысь, теряя очертания этого человека становясь вновь белой и незапятнанной. «Душа» понял Акира. Душа убитого возносилась. Ее ждала новая жизнь. Парень лишь надеялся, что новая жизнь будет лучше этой.
Только парень об этом подумал, как рядом с душой появилась огромная костяная рука. Она начала рвать душу на кусочки. Душа же начала корчиться от боли и кричать и крик ее был душераздирающим. Акира почувствовал страх. Не тот обычный, что сопровождал его всю жизнь в каждом бою. Тот страх позволял выживать. Этот страх вызывал желание