«Ого! Ну и пресс у нее! Х-м-м… у меня, пожалуй, не такой будет!».
- Ну все! Встают…
В президиуме сидели человек семь-восемь всех официальных товарищей, которые сейчас вставали и спускались в зал, на подготовленные для них места.
«Ага! Это – директор завода. Это, похоже, его замы – вон как они свитой вместе пошли. Вот этих… не знаю. Этот… похоже из обкома. Вроде бы мельком видел его на генеральной. А это кто?».
Из-за стола президиума выходили двое. Один, высокий, представительного вида седовласый мужик; второй – летчик, с петлицами полковника.
«Че-т молод он для полковника! Хотя сейчас в авиации карьеру делают – просто ой как! Но и обратно, вниз, слететь очень даже просто! Даже… еще ниже! Ага… Знамя и Звезда на кителе. Боевой товарищ! Хотя… был не прав! Не так уж он и молод – седина на висках, прихрамывает изрядно. Лет под сорок ему. Может – тридцать пять. Тогда – помотала жизнь мужика!».
- А кто этот летчик? – шепнул он Савелию.
- Полковник Красовский. Товарищ из Наркомата авиапромышленности. Сюда и с проверкой, и с поздравлениями. Второй – оттуда же.
«Ну да… несмотря на меры секретности, кто из местных не знает, что на базе «Сибкомбайна» построены два цеха по выпуску боевых самолетов. И еще вроде бы два строятся. А снаряды и бомбы на заводе выпускают уже как бы не лет шесть! Потом на базе этих авиацехов будет отдельный авиазавод построен. Ну – так, по крайней мере в моем мире, там – было!».
- Ну все! С Богом, Кирочка! – Савелий подошел и чмокнул девушку в щеку, - Все хорошо, не волнуйся!
Кира несколько раз глубоко вздохнула, встряхнулась. Иван не преминул погладить ее по попе! Чуть удивленно, с улыбкой она взглянула на него, кивнула сама себе и направилась к центру сцены.
- А мы с Вами, Иван, отойдем чуть дальше. Сейчас занавес поднимут. Вы же не хотите раньше времени оказаться перед зрителями? – Елкин увлек Косова на необходимое расстояние.
Иван чуть отвернулся, прикрыл глаза, постоял так покачиваясь с пятки на носок, выдохнул и тайком перекрестился. Но увидел, как удивленно поднялись брови Елкина.
Они «откатали» свои песни практически на автомате.
Первой шла «Песня о тревожной юности». Зрителям, и даже руководству все песни очень понравились! Их принимали здорово! И Косов иногда видел, как люди подпевают им. У него включилось какое-то «туннельное» зрение, когда он не видел зал в целом, а только выхватывал из массы людей отдельные лица, глаза… И странное оцепенение охватило его – вроде бы пел, а слова как будто шли не из него. Откуда-то рядом, словно пел кто-то другой.
«Человек же не может слышать себя? Не то что слышать… Просто для самого человека его речь слышится совсем по-другому, чем окружающим. Где-то я читал об этом… Что-то там со слуховым… или речевым аппаратом. Подчас люди, слышащие себя в записи, удивляются – «Это что – я говорю/пою?».
И Косову, надо сказать, вполне нравилось то, что он слышал.
«Неплохо поет, стервец! Не Магомаев, конечно… и не Кобзон. Но… вполне прилично! Ай да Пушкин, ай да сукин сын!».
Этими пятью песнями закрывалось первое отделение концерта.
И лишь зайдя в полумрак коридора, Иван почувствовал, что и сорочка у него… да, похоже, и пиджак – мокрые насквозь! Здесь их встречали. Все их встречали! Тут была и Лиза, и Лида, и Варя, и танцоры, еще какие-то люди…
Кто-то похлопывал по плечам, кто-то что-то говорил… А кто-то… вот кто это был, а? Очень ощутимо щипнул его за задницу!
- Очень достойно выступили! Очень достойно! – повторял, тряся их руки, Елкин, - Особенно мне понравились именно Вы, Иван! У ребят что – опыт все-таки был! Выступали же Вы уже, на разных сценах! Да? А Вы, Иван – молодец! Вот молодец – и все тут! И знаете, что я вам скажу, ребята? Илья! Иван! Песни Ваши… вот прямо – ух! Даже я, старый больной циник, и то… Очень, очень тронут! Прямо вот… от души говорю! От души!
- Ну все, товарищи… Не толпимся! У нас очень мало времени, чтобы передохнуть! Перерыв-то – все ничего! Так… все по гримеркам! Отдыхаем, чуть расслабляемся, а потом – снова настрой, настрой и Настрой! – это уже снова Илья со своей «накачкой», - Девочки! Настраиваемся! Все будет – хорошо!
Первыми во втором отделении концерта – отплясали ребятишки. Стоя за кулисами, Иван видел, как замерев, прижав руки к подбородку, переживая за своих подопечных, стояла Тоня. И как Илья обнимал ее сзади за плечи, поддерживая.
«Не-е-е-т! Ну его на хрен, всю эту концертную, эстрадную деятельность! Это какие же нервы сгорают, вот так, а? Лучше уж из зала за всем этим наблюдать!».
Потом – пошла Лиза. Она успокоилась, настроилась, была весела и задорна.
«Молодец! Какая же она – молодец!».
А как ее принимал зал – это же песня! Косов поглядывал в щелку занавеса – хорошо принимают! Только вот… этот… авиатор сраный! Чего-то он так… завелся-то? Прямо на месте сидеть не может!
Не добавил Ивану настроения и подслушанный мельком диалог Лизы и Лиды, после выступления.
- Ну как, подруга? – пытаясь отдышаться, спросила Лиза.
- Здорово! Ты спела – просто здорово! – это Лида, - Я посматривала в зал, людям очень понравилось!
- Да? Хорошо… Только вот… не привычно мне перед таким залом стоять! И пялился все время кто-то… Я прямо всем телом чувствовала. Аж мурашки по коже!
— Это, наверное, этот… летчик! Я видела, как он на тебя глядел! Подруга! Он в тебя втюрился, точно!
- Да ну… брось! Такой мужчина… Скажешь тоже – втюрился!
- Да ты его глаз не видела! Я точно тебе говорю!
- Да? Ну… не знаю… Прямо вот так… смотрел?
- Ты даже не представляешь, как он на тебя смотрел!
- Ой… не знаю. Пошли в гримерку, а? Я хоть отдышусь немного…
«М-да… чего-то это мне… против шерсти!».
Как сказали бы в будущем, Варя Конева – порвала зал! Все ее песни – и грустные, и веселые – заходили на ура! Откуда-то у людей появились цветы. И они несли их и несли Вареньке!
«Может она… отстанет теперь от меня? Вон сколько обожателей новых появилось!».
На их песню он переоделся, посидел, настроился…
- Ты посмотри, Оксанка, какое преображение! Был симпатичный парень, культурный, веселый. А сейчас… как шпана какая-то! – «подкалывала» его Таня.
- Знаешь, Тань… Я таких парней боюсь. Я как где-нибудь в парке такого встречаю… у меня буквально все внутри замирает! – вторила ей Оксана.
- Так и что же? Теперь в общежитие к Вам мне ход уже и закрыт? – скинул на затылок кепочку Иван.
Прошелся перед девчатами приблатненной походкой, пританцовывая. Добавил «распальцовочку».
- Усики блатные, ручка крендельком! А галихфе штабные – серые на ём! Сладких опер ищешь? Ай, не бери на понт! В дуле ветер свищет. Нинка! Это ж шмон, я знаю!
- Ой! – Оксанка закрыла рукой рот.
- Ну, шо, красивая? Поехали кататься? – и вот так, чуть приседая, выделывая ногами коленца, подкатился Иван к девушке, подмигнул.
- Ну шо? Можна мине к тебе в общагу? Ты знаешь, я таки такой ласковый, такой влюбленнай! – потянулся он к ней руками.
- Ой, нет… Иван! Перестань! Хватит придуриваться!
Таня, стоя рядом, смеялась.
- Перестань пугать мою подругу, Иван! Хватит!
- Ты знаешь, Танечка! Мине сдаецца, шо цея краля уже готова отдацца! Не мешайте мине крутить лубофф!
- И что же? Прямо здесь… крутить будешь? – Танюша закрыла собой подругу и улыбаясь, оттесняла Косова от Оксаны.
- Таки да… и это грустно! Придется подождать…
Вот только по пути на сцену, он чуть не столкнулся с этим… летуном, который пер впереди себя шикарный букет роз!
«Где только этот мудень розы в нашем городе в апреле «надыбыл»?».
Вышел на сцену. Опять сдвинул «кепарик» на затылок. Варя, пытаясь не засмеяться, прикусила губу. Прослушивая ее вступление, достал портсигар из кармана, кинул папиросу в угол рта, не прикуривая:
- А у меня – все отлично!
