Воистину, на всё Воля Аллаха. Хотя сама ситуация формально была никак не из разряда допустимых (двое чужих и незнакомых мужчин, отдельная комната, закрытые двери), но самой Шукри уже было явно нечего терять. Да и зла именно в этих мужчинах она не чувствовала.
А ещё через некоторое время, после пары телефонных звонков, в ту же комнату вошла женщина. Своя. И у Шукри сразу и резко отлегло от сердца, поскольку вошедшая женщина, о чём-то переговорив с одним из мужчин, сразу же разразилась в адрес Шукри длинной тирадой, поясняющей все пропуски и недопонятости в беседе, имевшие место до этого момента (из-за незнания местными языка Шукри; а ею — языков местных).
— Совсем же ребёнок ещё, — окидывая взглядом Шукри, сказала тогда вошедшая. — Хорошо, что меня позвали. — Затем вошедшая чуть более внимательно просканировала взглядом местами разорванную одежду Шукри, явно подмечая все детали. — Я здесь работаю, так что, пожалуйста, не нервничай, — продолжила единственная правильно одетая женщина из всех, встреченных сегодня в этом городе. Которая ещё и говорила на родном языке, как на собственном. Явно бывшем родным и для неё. — Первое. Тебе ничего не угрожает. Ты среди своих, и в обиду тебя больше никто не даст: что бы с тобой ни произошло раньше, это всё уже позади. Не предлагаю прямо всё взять и забыть, но нервничать больше точно нет оснований. Второе. Чтоб понять, что именно с тобой случилось и как это можно поправить, нам необходимо будет тебя долго расспрашивать. Это важно, если ты хочешь исправить своё текущее положение. Если совсем точно, те мужчины, которые будут заниматься твоими вопросами, будут тебя расспрашивать. Но они не говорят на нашем с тобой языке, потому помогать тебе общаться с ними буду я. Прошу отнестись с пониманием, если лично ты планируешь как-то исправлять текущую ситуацию, — в этом месте Шукри, внимательно ловящая каждое слово, только и смогла что кивнуть. — Третье. Сейчас нам через некоторое время принесут чаю, и мы с тобой, для начала, просто посидим по-женски, немного побеседуем. А начнём прямо сейчас, мужчины уже уходят за чаем…
* * *
Ермек ведёт меня по запутанному коридору, чтоб в конце пути финишировать у открытых дверей какого-то помещения, где несколько человек молча занимаются своими делами: кто-то со скоростью пулемёта что-то набирает в ноутбуке; кто-то очень тихо через гарнитуру общается по телефону голосом, кто-то что-то набирает прямо в телефоне.
Интересно, что это у них за помещение такое и почему тут среди ночи полно народу? Но спрашивать Ермека будет явно неуместным.
— Народ, я ненадолго одолжусь, очень надо. Чтоб к себе по этажам не лезть, — с порога говорит Ермек, ни к кому конкретно не обращаясь, и прямо со стола, стоящего у стены, забирает электрочайник и стоящую рядом пачку с чаем.
Которые засовывает мне в руки вместе с заварным чайником со словами:
— Святой отец, помогите пожалуйста.
Люди, находящиеся в помещении, уделяют ему не более половины секунды внимания: отвлекаясь от своих дел, смотрят на него и тут же, молча, не говоря ни слова, возвращаются к своим делам.
Принимаю чайник и чай, не вступаю с ним в полемику и не бросаюсь объяснять разницу между «святым отцом» и «батюшкой». Тем более чем именно ему я вовсе не «батюшка».
Сам Ермек далее извлекает откуда-то из недр всё того же стола поднос, ставит на него стоящие в уголке пиалы, сахарницу, подхватывает со стола пакет с пряниками и ведёт меня обратно, удерживая поднос перед собой.
Когда мы возвращаемся в комнату для посетителей, Шукри вполне нормально беседует с женщиной, назвавшейся непроизносимым для меня именем Сохибджомол (спасибо, Господи, что сподобил запомнить с первого раз а).
— Ерёма, пока не забыла, — поворачивается сотрудница организации на звук открывающейся двери, поднимая раскрытую ладонь в сторону Шукри. — Девочку нельзя оставлять одну с мужиками лишний раз, если этого не требует что-то фундаментально важное. ПОКА ЧТО, по крайней мере. — Она многозначително смотрит на Ермека. — Если тебе нужен результат, да и вообще по-человечески… лично тебе лучше общаться с ней через меня. Это понятно? Или?…
— Да понятно, без вопросов, — чуть досадует Ермек, споро расставляя с подноса пиалы, сахарницу, пряники и принимая у меня чайник и открытую пачку чая. — Оно всё так быстро завертелось, что было не до этикета…
— Ну вот давай исправляться. — Нейтрально говорит женщина. — Ты же бывал… — Она не уточняет, где именно бывал майор Ермек. — Должен понимать…
— Да где я там бывал, — отмахивается Ермек. — Да и выветрилось всё давно из головы. Ещё и среди ночи…
Женщина снова поворачиваясь у Шукри и о чём-то спрашивает ту.
Шукри осторожно отвечает, а Сохибджомол переводит нам:
— Она соглашается только с тем, что может находиться с русским муллой. — Кивок в мою сторону. — И я бы не напрягала её лишний раз, она на грани. Не хочу вдаваться в подробности, просто послушай сейчас меня. — Сохибджомол зачем-то снова делает акцент на последних словах и снова многозначительно глядит на Ермека.
— Да я категорически не возражаю! — поднимает в воздух руки майор, поднимая вверх брови вслед за руками. — Но тогда мне тебя придётся к себе запросить в распоряжение на непонятное время! Говорю сразу и в лоб, чтоб не было недоговорок и обид. Потом.
— Делай, — кивает Сохибджомол. — С моей стороны, без обид. Я же не знала, что у тебя такое…
— Без тебя там справятся? — вопросительно поднимает бровь Ермек.
- Даже если не полностью, там не важнее чем тут, — таджичка указывает взглядом на девочку. — Сейчас, во всяком случае. Давайте присоединяйтесь, мы чуть пообщались, можешь подключаться.
Женщина, одетая явно в соответствии с канонами Ислама, быстро заваривает чай в заварном чайнике и разливает его по пиалам, не разбавляя водой.
— Девочка голодна? — спрашивает она, переводя взгляд с меня на Ермека.
— Мы очень плотно поели около получаса тому, — отвечаю ей я, поскольку Ермек не в курсе. — Извините, как мне к вам обращаться? Мне сложно выговаривать ваше имя, прошу понять правильно. Не уверен, что я его даже разобрал точно. Я, можно сказать, неместный, ещё раз прошу извинить…
— Мою фамилию вы тем более не выговорите, — хмыкает женщина. — Так что только имя.
В этот момент звонит стационарный телефон на столе.
— Это тебе насчёт меня, — кивает Сохибджомол Ермеку. — Бери трубу, объясняйся…
— Да… Да… Она здесь рядом, в связи со служебной необходимостью… Я доложусь сразу по окончании опроса… Дать ей трубку?.. Есть… — Ермек кладёт трубку и поднимает глаза на Сохибджомол. — Уйгур звонил. Зачем-то зашёл к вам, тебя не увидел. Выяснял.
— С него станется, — отчего-то весело вскидывается Сохибджомол. — Ладно, потом обсудим…
* * *
Когда мужчины вышли (как впоследствии оказалось, за чаем, чайником и пиалами), вошедшая женщина садится на диван рядом с Шукри и спрашивает:
— Ты откуда?
— Из Баглана, — с любопытством поднимает глаза на собеседницу девочка.
— А в Баглане откуда? — неожиданно заинтересовалась собеседница.
— Шамарк, вот рядом с ним. Пули-Хумри знаете? — Шукри наконец расслабляется и, неожиданно для себя, начинает плакать. Не в силах справиться с потоком слёз.
Вошедшая кивает, подвигается ближе и прижимает голову Шукри к своему плечу, второй рукой гладя девочку по спине:
— Не переживай. Всё уже позади, и всё в порядке…
—… Не рассчитывала уже найти помощь, — говорит Шукри через пару минут, успокоившись и отсморкавшись в заботливо предложенную бумажную салфетку. И ответив на десяток быстро заданных на родном языке вопросов. — Тем более, встретить кого-то из своих…
— Ну, теперь давай знакомиться, — улыбается женщина. — Меня зовут Сохибджомол Имроншоева, запоминай именно в таком виде, здесь это важно.
