Сочувствующе покачав головой, я немного подождал, пока Ждан насладится кашей, после чего задал следующий, интересующий меня вопрос:
— Так почему же вас все-таки бродниками величают?
Освобожденный пленник только успел открыть рот, как его тут же перебил Кречет, с нарастающей неприязнью поглядывающий на нашего нового знакомца:
— Да потому что бродят они везде, неприкаянные, где только могут, да мечи свои предлагают тем, кто больше заплатят. То болгарам, то нашим князьям, друг с другом в усобице брань ведущим, да землю родную разоряющим!
— А вот и неправда! Прозвание наше пошло от бродов и волоков, кои мы хорошо на Дону знаем, и провести за плату можем! У бродов в плавнях или лесах наши селения стоят, да остроги, потому бродниками нас и кличут! А нанимались к князьям и болгарам «новые бродники», кто в низовья Днепра перебрался!
Быстро расходящийся Кречет аж миску свою отложил, после чего жарко сверкнул глазами:
— А разве Плоскиня, кто на Калке князя Киевского на лести извел, обманом выманив дружину его под сабли татарские, не старых ли бродников воеводой был?! И разве бродники тогда не с татарами заодно в поле вышли?! А? Что молчишь?! И сейчас что же, против поганых пойдете, когда они столь большой ратью в степи явились?! Темнишь ты, Ждан, ой темнишь! Ну-ка говори правду живо, ты зачем к князю Пронскому в дружину проситься собрался? Не на догляд ли тебя татары отправили в земли русские? Не открыть ли ворота ночью ворогу, коли подступит к Пронску?
Ждан стремительно побледнел и, бросив на землю миску с кашей, резко вскочил на ноги и бешено заорал:
— Ложь! То ложь!!! Верните мне саблю мою, дружинные! Устроим Божий суд с «головой», Бог все ведает и рассудит нас!!!
Дядька действительно схватился было за рукоять сабли, очевидно готовый принять вызов! Но прежде, чем конфликт перерос бы в поединок, где один из участников отправился бы к праотцам, я резко схватил стоящего рядом бродника под коленный сустав правой рукой, а левой цепко вцепился в ногу чуть выше подъема стопы, крепко ее фиксируя. После чего резко дернул колено к себе, и тут же вывернул его влево от себя! Бродник, не ожидавший ничего подобного, потерял равновесие и рухнул на спину — в то время как сам я уже вскочил на ноги, в одно движение выхватив саблю и прижав ее острие к горлу Ждана:
— Обвинения Кречета справедливы и уместны! И за то, что тебя освободили и живот твой спасли, ты должен быть благодарен, а не на Божий суд вызывать! Рассказывай, как бродники встретили Батыя?
Немного помолчав, меряя меня неприязненным взглядом, Ждан раздраженно сплюнул:
— Как-как… Как еще их можно встретить, если у татарвы сила огромная?! Если войску их несть числа?
Бродник попытался было встать, но острие моей сабли больно кольнуло плоть, из ранки побежала кровь — и тогда он со вздохом продолжил говорить, лежа на земле:
— Наши люди издревле враждовали с половцами, с тех самых пор, как пришли они к Дону и Днепру, прогнав торков и добив печенегов. Ополчение бродников сражалось бок о бок с княжескими дружинниками-торками в сече у Белой Вежи и едва ли не все там в земле осталось. А кто из князей Черниговских пришел защитить свой народ от степняков, городища наши и веси разоряющих?! Кто из Великих князей Киевских вспомнил о людях, отрезанных от Руси степью?! Никто… Наши бы и рады были вернуться, да разве можно степь, полную разбойников половецких малой силой пройти? С женками и детьми? Вот и вынуждены были предки мои хорониться в плавнях, да лесах по берегам Дона, прячась от врага.
Прошло время, выросли дети, ставшие мужами. Уцелевшие вои, среди которых были и принятые нами черные клобуки, обучили их ратному искусству — искусству сражаться по степному. Еще в ту пору в земли наши бежали, спасаясь от ворога, русичи из Тмутаракани — после того, как княжество, отданное грекам, взяли на меч касоги. Усилились бродники, начали отвечать половцам, строить остроги, кои с наскока степянкам взять не удавалось… С тех пор и враждовали мы с ними, бранились, Русью забытые, но о Руси помня.
После короткой паузы Ждан продолжил:
— Когда в наши земли пришел нойон Субэдэй, бродники помогли монголам, потому как они сражались с нашим давним врагом. Кто же знал, что за степняков, так много зла на Русь принесших, вступятся самые могучие князья юга и запада? Но Плоскиня на Калке никого не предавал, и крестного целования не нарушал: Субэдэй и ему обещал, что кровь княжеская не прольется… Вот только нойон нашел способ казнить русичей крови не проливая. Бродники изумились такому вероломству и жестокости, но что они могли сделать?!
— А скажи, Ждан, теперь-то что бродники будут делать? Зачем ты явился на Русь?!
Лицо бывшего (а возможно уже и не бывшего) пленника понурилось, и тот ответил, как кажется, совершенно искренне:
— Бродники сделают то, что поганые им прикажут. И если они направят наших воев на Русь, значит те пойдут. Ибо никто и ничто не может устоять против их великой рати! Правда, и наши не хотят воевать против своих… И потом, бродники уже помогли татарам, не дав бегущим от них половцам хана Котяна уйти нашими бродами! Точнее попытавшись не дать — ибо половцы прорывались через броды с бешеной яростью — они ведь не только себя спасали, но и женок своих, и детей… Мы потеряли многих воев в этой брани и все же не сумели остановить половцев — впрочем, татары оценили это, и подтвердили мир между нами. Бродники же просили не отправлять наших воев на Русь, ибо число их теперь мало и драться с единоверцами, сородичами сердце претит. Взамен мы обещали им помощь против другого нашего давнего врага — касогов. Но когда я покидал Дон, монголы еще не дали свой ответ.
Мне показалось, что Ждан говорит правду — и я, наконец, отвел саблю от его горла, позволив броднику встать. Ждан действительно поднялся на ноги, распрямившись неспешно, с достоинством расправив плечи. Посмотрев мне прямо в глаза, он продолжил ответствовать:
— На Русь я отправился один. Я ведь бывал и в Чернигове, и в Рязани, и в Пронске с купеческими ладьями, в охрану нанимался. У меня здесь и знакомцы есть добрые, и друзья… И верите или нет, но я чувствую, что Русь — это моя родная земля, такая же, как и Дон. Ведь именно отсюда пришли мои предки, здесь живут мои сородичи, единоверцы… И я не желаю зла родной земле. И не желаю служить поганым монголам-клятвопреступникам, в их рати супротив своих же идти! А ежели суждено Руси пасть под татарскими саблями — так я хочу разделить ее участь, защищая ее. На Дону у меня нет семьи, татарам некому будет мстить — а ведь многие семейные бродники пошли бы со мной, коли бы не опасались за близких… Мне же терять нечего и не за кого бояться. Так что, дружинные, возьмете меня с собой, в Пронск?
Я замер, по-хорошему пораженный жарким, искренним признанием бродника, не имея, впрочем, права разрешить ему с нами пойти или же наоборот — запретить. А Кречет же просто не успел ответить — к нему обратился Микула, только что вышедший из соседней полуземлянки:
— Стрелу еле вытащили, Лад много крови потерял, сейчас спит. Рану прижгли, но ему теперь долгий уход нужен. Скажи, Ждан — татей здесь сколько было? Может, в лесу еще кто остался?
Бродник отрицательно покачал головой:
— Нет, они если уходили на дорогу разбоем промышлять, то всем скопом. А после того, как я двоих упокоил, оставалось полтора десятка — они ведь и до того потери несли на деле лихом. Так что коли от вас в сече никто не ушел, то знать всех вы живота лишили.
После недолгой паузы Кречет огласил свое решение:
— Захар останется с Ладом… А Ждан пойдет с нами.
Я облегченно выдохнул, с радостью приняв тот факт, что бродник присоединяется к отряду. Жаль, конечно, расставаться с Захаром — немногословный парняга мне понравился, можно сказать даже, что мы с ним сдружились в дороге. А с другой стороны, не разлучать же братьев? Оставлять же Завида и Мала на стойбище вдвоем — значит, ослабить сторожу еще на одного ратника…
Между тем, Кречет обратился к женщинам, уже немного пришедшим в себя, и сейчас усевшихся особнячком у специально разведенного для них костра:
