Функционер представил нового товарища. Да, корочки у Сережи есть, вот они. Да, сам удивлен. Мужик покинул нас, звукач надел на себя импортные наушники, выдал мне стул и такие же, и Хиль за три дубля записал про Комарово. Еще за двадцать три дубля суммарно — остальной репертуар. За следующие полтора часа я записал и наиграл на нашедшемся здесь пианино остаток песен для "гиганта". Перед выходом нас с Хилем перехватил рыжий усатый мужик в джинсах и клетчатой рубахе лет двадцати пяти:
— Ткачёв? Хорошо, что я тебя поймал! Панов, Вадим Моисеевич, «Маяк». Пойдем интервью запишем, раз уж ты здесь.
— Я тогда домой потом доеду сам, Эдуард Николаевич. А вы либо отдыхать идите, либо музыку записывать.
— Я бы здесь заночевал, но от недосыпа голос теряется, — поделился особенностями организма Хиль. — Вы его потом на такси посадите, хорошо? — попросил он радиоведущего.
— Обязательно! — положил тот руку мне на плечо.
Присвоил, получается.
— До свидания, Эдуард Николаевич.
— До свидания, Сережа.
Путь наш лежал на второй этаж, и сквозь дымовую завесу на лестничной клетке — курят, сволочи, вон трехлитровая банка наполовину с бычками, наполовину — с водой. Мерзость! — увидел за окошком стемневшую безлюдную улицу. Половина восьмого.
— Устал? — заподозрил неладное Вадим.
— Жрать охота, но вы не переживайте — я отсюда в ресторан поеду, так что все нормально. Но мне бы маме позвонить.
— Пойдем, позвонишь, — открыл он дверь первого же попавшегося, оказавшегося пустым, но оснащенным телефоном, кабинета.
— Сегодня одни рояли, — вздохнул я и набрал номер.
Вадим деликатно покинул кабинет и прикрыл за собой дверь, я кратко отчитался родительнице об успехах, предупредил, что буду поздно и положил трубку. В коридоре воссоединился с привалившимся к стене мужиком, и мы отправились дальше.
— Я вроде ваш голос в эфире слышал, — заметил я.
— Польщен! — улыбнулся мужик. — Меня можно услышать в утренней музыкальной передаче.
— Значит вас, я в это время обычно и слушаю, — уверился я. — А что за интервью? Не согласовано же?
— А зачем согласовывать? Мы же не сразу в эфир тебя пустим — сначала монтаж, потом редактора послушают… — он осекся. — Просто отвечай на вопросы и не волнуйся: если что не так — вырежем.
— Первый раз в радио участвую! — радостно признался я.
— Только слово «жрать» не говори. И вообще… — попросил Вадим.
— Пользоваться только литературной частью русского языка, — прервал я его. — Не глупый, понимаю. А можно будет приветы передать?
— Только коротко, — пояснил сопровождающий.
— А еще мне куча писем от читателей и слушателей пришла — при всем желании на каждое ответить не смогу, можно на эту тему пару слов сказать?
— Можно, — одобрил Вадим. — Но если в эфир не пойдет — не обессудь.
— Главное — попробовать, — кивнул я.
Прошли в студию, оснащенную горой оборудования и парой микрофонов. Вадим вручил мне наушники, надел такие же, уселись напротив друг друга.
— Готов?
— Всегда готов! — отрапортовал я.
Ведущий щелкнул кнопкой и бодро протарахтел:
— Доброе утро, уважаемые радиослушатели! С вами я, ведущий Вадим Панов и мой сегодняшний гость — стремительно взлетающая звезда всесоюзного масштаба, писатель, поэт и композитор Сергей Ткачев.
— Доброе утро! — послушно представился в ответ на взгляд Вадима. — Пользуясь случаем, передаю приветы всем родным, близким и знакомым. А еще — хотел бы поблагодарить старших товарищей, которые взяли надо мной шефство — без их помощи я бы так и писал «в стол».
— Талантам у нас везде дорога, — заметил Вадим.
— Талантливым себя не считаю, к творчеству подхожу как про производству — берем тему, берем сырье в виде нот и текста, перемешиваем — вуаля, новая песня готова! — пояснил я. — Поэтому у меня никогда не бывает так называемых «творческих кризисов» — творчества-то нет, поэтому в любую минуту готов приниматься за что-то новое.
— Мне удалось встретить Сережу на студии Гостелерадио, — поделился инсайдом Вадим. — Ты прибыл сюда заниматься «производством»?
— Да, записываем пластинку-гигант Эдуарду Николаевичу Хилю. Они с Людмилой Георгиевной Зыкиной и Муслимом Магомедовичем первыми меня заметили, поэтому и песен для них я сочинил побольше. В дальнейшем буду отдавать по паре песен в одни руки — не потому что зазнался, а потому что у нас в стране много замечательных композиторов, и будет нечестно, если все будут петь одного Ткачева.
— А звучит так, будто зазнался, и у тебя за дверью очередь из всенародно любимых певцов, — хохотнул Вадим.
— Ничего подобного, но вчера и сегодня мой домашний телефон не замолкал — наши мэтры звонили и спрашивали насчет песен. Мне такое отношение жутко приятно, но ничего не могу сделать — я же тоже человек, и мои возможности не безграничны.
— А письма пишут? — задал ведущий наводящий вопрос.
— Очень много — как только мой адрес разместили в «Юности», мне прислали восемь мешков писем. Спасибо вам большое, товарищи — я с огромным удовольствием их читаю. Осилил уже больше трети, но, увы, всем ответить не смогу чисто физически — я посчитал: если тратить три минуты на письмо — а меньше смысла нет — ответы только на уже полученное займут три полных недели. Простите, товарищи, я не могу потратить столько времени, и нам всем будет лучше, если за это время я напишу еще песен или сразу книгу. Но на некоторые письма ответ я уже написал и отправил, а еще приходят такие, где товарищи просят о помощи — это странно, я же не милиционер и не работник КГБ, но все такие письма разложил по категориям — те, где не смогу помочь человеку сам, отнесу прямиком в МВД и КГБ — пусть проверяют сигнал.
— Это какие, например? — уточнил ведущий.
— Это, например, где кумовство и взяточничество на местах, — не стал скрывать я. — Если человек настолько отчаялся, что ищет управы на перерожденцев у пионера-писателя, значит там все очень плохо, и нужно направлять внезапную проверку из центра. Уверен, часть сигналов будет ложной, но в этом случае служивые товарищи будут спокойно заниматься своей работой дальше.
— Каждый должен проявлять гражданскую сознательность, — нейтрально ответил Вадим и перешел к вопросу более актуальному. — Скажи, Сережа, у тебя много песен на самые разные темы, и, слушая их, ни за что не поверишь, что такое мог сочинить четырнадцатилетний пионер.
— Мне все время такое говорят, — покивал я. — И я людей прекрасно понимаю — сам бы ни в жизнь не поверил, поэтому не обижаюсь. Мы провели серию опытов, где я сочинял песни и книги под присмотром доверенных товарищей, которые подтвердили, что я все сделал сам, без посторонней помощи и шпаргалок. Мне ведь не обязательно попадать в те же ситуации и переживать тот же опыт, что и персонажам — у меня хорошее воображение и высокий уровень эмпатии, поэтому я просто представляю себе героев и начинаю думать — чем они могли бы заниматься, какие эмоции испытывать и о чем друг другу петь. Так и получается итоговый результат в виде художественного произведения потребной жанровой принадлежности. Песни мне нравятся больше всего!
— Что ж, звучит не сложно. Кто желает попробовать, товарищи? Я, пожалуй, пас! — заявил Вадим и спросил. — Скажи, Сережа, а что тебя волнует не как писателя и композитора, а как советского школьника?
— Как и всех моих знакомых ребят — совершенно чудовищное вторжение США во Вьетнам. Пока наши азиатские братья…
Ведущий остановил мой монолог через пятнадцать минут — чтобы поменять пленку и попросить вещать дальше. Поговорив еще десять, остановился:
— Это, наверное, вырежут — куда столько эфирного времени тратить?
— Я им вырежу! — нехорошо ощерился Вадим. — Давай закругляться, ты молодец. Готов?
— Всегда готов!
— Очень интересный рассказ, Сережа. Я совершенно с тобой согласен — нанесенный Вьетнаму материальный, демографический и экологический урон бросает в дрожь. Будем надеяться, что мистер Никсон окажется достаточно здравомыслящим лидером, чтобы прекратить эту бессмысленную бойню. А нам с тобой пора прощаться. Спасибо, что пришел!
