в особо важных случаях.
— В том, что это отличный повод для вас лично выставить себя защитником и покровителем всех русских людей!
— Не только богатых и влиятельных, а вообще всех! Создать новые условия взаимодействия между вашей властью, промышленниками и рабочим людом! Когда вы не будете отвечать за подобные злоупотребления властью на местах промышленников, а начнете осуществлять правосудие с высоты своего положения! Наказывать своей неограниченной властью виноватых, помогать пострадавшим. С такой-то прибылью прииски вполне должны создать своим рабочим нормальные условия труда, а не выжимать из них все соки, доводя до рабского состояния! Пусть не заработают они пятьдесят пять процентов от вложенного за один год, пусть заработают сорок пять процентов!
— Это же шикарные деньги и так уж неволить людей нет смысла, прииски не имеют никаких проблем с окупаемостью. Теперь обсудим отношения между сами компаниями и наемными рабочими, они должны как-то договариваться между собой, не рассчитывая на грубую силу государства. И еще — вам по большому счету не так важно, сколько получат денег акционеры компании, как интересно то, что ее рабочие будут нормально жить, тратить заработанное тяжким трудом на свои семьи. То есть, поднимать уровень их жизни и создавать платежеспособную прослойку населения. Чтобы не единицы из элиты прятали деньги в наших банках, что в принципе неплохо или выводили за границу, что особо ни к чему в свете грядущих событий.
— Чтобы они делились частью прибыли с рабочими — вот для этого после указа об итогах расследования, пусть оно и не закончено, придется заняться серьезнейшим вопросом и снова выступить передовой державой, заботящейся о своих гражданах.
— Каким еще вопросом? — император снова ошарашен.
— Решить то требование, которое рабочие выдвигают на своих выступлениях и демонстрациях. Это именно про восьмичасовой рабочий день.
— Не думаю, что могу так поступить! Это вне всяких правил и договоренностей с промышленниками, — тут уже император готов сразу отказать мне.
— Государь, я и не прошу вас опубликовать указ о введении такой продолжительности рабочего дня. Сейчас для этого еще немного рановато. В Англии, Франции и Германии рабочий день ограничен в наше время от десяти с половиной часов до одиннадцати-двенадцати. Вот и нам можно ограничить его десятью часами, чтобы быть самой передовой страной и утереть нос западу.
— Но, рабочие же выступают за восьмичасовой день? Как Вы это требование обойдете? — заинтересовался Николай Второй.
— Достаточно просто, государь. После восьми часов работы плата поднимается на четверть за каждый отработанный час. Вот и все, теперь пусть у промышленников голова болит, нужно им больше рабочего времени или нет. А не у вашего Императорского Величества. Тут не сказать, конечно, чтобы и волки были сыты, и овцы целы оказались. Однако, другого выбора у Вас нет. Пусть повышают производительность труда рабочих, покупают дорогие машины, чтобы не платить больше.
— Так что в итоге? — спрашивает напоследок император.
— В итоге ваша роль — наблюдать сверху, не влезая в выяснение отношений со стороны государства. Рабочие и предприятие, на котором они работают — это два хозяйствующих субъекта. Пусть учатся разбираться и договариваться между собой, идут на какие-то компромиссы, не рассчитывая на винтовки солдат и жандармов. Вот и вся хитрость. Если они все будут знать об этом, тогда стимулов будет гораздо больше договориться, чем начинать стрелять и потом сесть надолго за кровопролитие.
Император ушел к семье, а я вернулся в свой флигель и растянулся на кровати. Пришлось ее из двух составлять, чтобы спать вдвоем без особой тесноты.
Камер-юнкером государь меня согласился сделать, с присвоением звания и новой фамилии.
Теперь я Сергей Афанасьевич Ржевский, прошу любить и жаловать. Никому не подчиняюсь, кроме императорской четы. Даже цесаревич ниже меня по уровню подчиненности и должен слушаться моих указаний как доктора.
Правда, я ему ничего не приказываю и не заставляю учиться, не мое это дело. Подлечил вывихнутую при падении с дерева руку и отбитое плечо, заслужив искреннюю благодарность от него и родителей. Теперь помогаю мастерить аэропланы из дощечек и картона, насколько что-то понимаю в аэродинамике. Помог вырезать из жести хорошо цепляющий лопастями воздух винт и теперь вместе с цесаревичем экспериментируем с полоской натурального каучука, используя ее в качестве привода винта.
Форма на меня пока шьется на заказ, осталось еще пара дней, как я ее надену.
Однако, зря я думал, что это теперь надолго затянется. Это — осмысление последнего нашего разговора.
Кажется, самому императору мысль стоять над схваткой и раздавать свои указания понравилась гораздо больше, чем участвовать в ней и получать пинки со всех сторон. Этакий элемент из конституционной монархии, когда правишь и ни за что не отвечаешь.
Или, скорее всего, мысль о том, что на Ленских событиях сделает себе громкое имя именно тот ненавистный теперь ему и императрице человек, который своим появлением прикончит само самодержавие. И, пусть и не специально, но, задержит его в России до тех пор, пока сам не вылетит из власти после могучего большевистского пинка.
И заодно подставит под дула большевистских револьверов гражданина Николая Александровича Романова с его супругой Александрой Федоровной и всех их ни в чем неповинных детей.
Поэтому императорский указ именно о Ленских событиях оказался опубликован через всего-то неделю после нашего разговора и произвел на всю Российскую империю эффект разорвавшейся бомбы. Царь встал не то, чтобы на сторону забастовщиков, но, обвинил руководство компании в создании нечеловеческих условий и приказал до рассмотрения дела заключить в тюрьму ротмистра, что было и так уже сделано. Однако, обвинение Главноуправляющего «Лензолото», самого Белозерова, за несколько лет сколотившего миллионы, в том, что он завел на приисках «каторжный режим, чем обеспечивал акционерам получение очень высоких прибылей», потрясло страну, ведь его тоже приказано задержать до выяснения именно монаршей волей.
Впервые император не стал замалчивать случившееся и задал новые стандарты содержания рабочего класса в российской истории. И тот момент, что за смерти и увечья пострадавших должна платиться постоянная пенсия самой компанией. А если она будет этому справедливому требованию противиться, то, на ее место тут же найдутся другие желающие. Вопрос обсуждению не подлежит, все должны принять его так, как он напечатан.
Я не сразу понял, что публикация указа оказалась так скоро в прессе потому, что в начале августа все рабочие должны были покинуть прииски, не дождавшись справедливости.
В газетах все писаки наперебой комментируют сам указ и нехотя признают, что в этом случае император проявил себя, как ответственное лицо империи. Обломал всю малину Керенскому и сам назначил виновных своей властью.
Но, это еще оказались только цветочки, в середине августа свет увидел новый указ, где время рабочего дня ограничивалось по примеру передовых стран десятью часами, но, после восьми часов труда теперь следовало платить на четверть больше за каждый проработанный час.
Все, как я и рекомендовал:
— Или вы сами объявите такое время работы, или это сделают первым делом революционеры! Когда возьмут власть!
То есть, капиталистам дали выбор — или заставлять работать десять часов и платить тогда сверху за полчаса рабочего времени, за десять с половиной часов или сделать рабочий день восьмичасовым.
Кое-где на фабриках рабочий день и так оказался не больше девяти с половиной часов, но, указ создает понятные условия для пролетариев и эксплуататоров всей страны.
Вот тут уже промышленники и фабриканты попробовали договориться с царем потихоньку, но, рабочие сразу же поняли свой интерес и без особого труда дожали хозяев до условий царского указа.
Оба эти указа произвели на общество потрясающее впечатление, теперь популярность императора среди народа вернулась к временам начала века, до русско-японской войны и первой революции 1905–1907 годов.
А, может, даже и до событий на Ходынском поле.
В начале сентября так же поменялся закон о прессе, многие журналисты с редакторами приуныли, поняв, чем он грозит им лично.
— Государь, вы сделали еще пару уверенных шагов от пропасти, в которую могли сорваться со всей страной, — так я прокомментировал его решительность.
— Благодаря вам, Сергей Афанасьевич! Вы полностью правы, я должен так поступить!
Ну, раз так, придется мне показать императору, что мое умением вместе с силой может помочь не только его семье.
Еще оно может спасти
