насчет прочности гипса. Видимо, были похожие случаи. Да и ладно, ногами отпинает эту скотину, чтоб мало не показалось. На самом деле Сашка Толстый был нужен только для одного: чтоб схватил и не отпускал, пока Евсюк будет хреначить урода. Отделает как бог черепаху.
Толстый по команде не стал вставать в правильную стойку или творить какую-то хрень изображая из себя каратиста. Нет, он пошел к Корчаге неторопливой походкой уверенного в себе человека, давая обманчивую надежду, что от Толстого можно убежать. Иванов та еще электричка, бегает на физре чуть ли не лучше всех в классе. Когда пацаны сблизились, Корчага вынул руки из карманов, и в правом кулаке что-то блеснуло. Да ладно, да не может быть! Кастет где-то надыбал? Вроде не похоже, тогда бы вокруг пальцев ободок был заметен. А так что-то из кулака торчит как очень короткий ножик. Или просто железка. Вот Сашка без затей протянул руку, чтоб ухватить за шкирку не пытающегося убежать противника.
А вот что-то пошло не так: гадёныш чуть отклоняется назад, словно на боксе, когда уводят челюсть от удара, а сам снизу сжатым кулаком подбивает руку Иванова. Тут-же делает подшаг и присед, сам нарываясь на кулак. Но нет, удар получает не он, а опять Толстый. Чудила опять бьёт правым кулаком, в этот раз по бедру сверху, словно в руке зажат нож. Вскрик, и Сашка валится на левый бок, словно попавшая под удар нога перестала его слушаться. Всё, ни о какой даке поверженный Толстый уже не думает, он даже встать не может.
Секунда, и Миха уже напротив, в глазах недетская злость и желание наказать. Ни страха, ни азарта, только зло в чистом виде. И двойка, такая вполне правильная боксёрская двойка в голову, от которой Евсюк закрывается на автомате поднятыми руками. Он тоже всё исполнил верно, только загипсованный кулак подкачал — очень больно принимать удары на сломанную руку. Аж в глазах мокро стало от боли. И тут прилетело в «солнышко». Вот как так? От разорвал дистанцию, не разрывая зрительного контакта, противник точно не доставал до него! Всё же сделал, как учили! Задохнулся, скрючился, а когда опять прилетело в грудак, понял — Корчага бил ногами! Сука, так же нельзя! Ногами нельзя, это запрещено по правилам… Ага, а какие правила на улице? Лежачего не бьют? Пытаясь встать, он осознал, что Корчага про это правило забыл. А потом прилетело сверху в затылок, и мысли кончились, в голове осталась какая-то вата и непонимание происходящего. Что, кто, где? И даже непонятно, когда… Надо полежать, сейчас всё пройдёт.
Я обернулся на первого противника — Иванов уже встал. Но похож он был не на спортсмена, даже не на человека, а на корягу из мультика про болотную нечисть. Весь скособоченный, левая нога не работает, правая рука тоже. Ничего, отойдет через какое-то время. Удары яворой обычно ничего не ломают, если не слишком сильные и не по кости. Просто мышцы на какое-то время перестают работать от местного болевого шока. Зато голова работать не перестаёт.
— Толстый, тебя бить дальше или ты осознал?
— Чего осознал?
— Что я за любую подлянку в свою сторону буду карать. Сильно и безжалостно. Вот сейчас думаю: сломать тебе что-нибудь или ты уже поумнел.
— Побоишься.
— Чего? В школу родаков вызовут? Так отец мне потом первый руку пожмёт. Он давно ждёт, чтоб я кого-нибудь в больничку определил. Так что порадую предка.
— Тебя за хулиганку на пятнадцать суток закроют.
— Опаньки, ты заяву что ли писать собрался? А кто только что тут предъявлял за учителей? Мол не по-пацански взрослых привлекать к разборкам.
— Это не я говорил.
— Ты рядом стоял, шестерил на Евсюка.
— Я не шестёрка!
— Ты битая шестерка и потенциальный стукач. Пожалуй, расскажу пацанам, как ты после драки меня милицией стращал. Вот все посмеются. Ты станешь популярен.
— Я скажу, ты соврал.
— А, ну понятно. — Расслабленно и неопасно я приблизился у Иванову, а потом с вертушки пробил ему в больную ногу. Он с готовностью упал. Размазывая грязь по одежде. Как-то второе падение вышло у него совсем неудачно, точнёхонько в грязь. А потом он еще и закрутился на спине как жук, стараясь, чтоб между ним и мной оказались его ноги. Вернее одна здоровая и сейчас поднятая вверх левая.
— Что тебе надо! Отвали уже! — Это было слегка похоже на истерику.
— Чего орешь? Вон дружбан твой лежит молча, хороший мальчик. И ты молчи.
— Ты его что, совсем? — Толстый оглянулся на своего одноклассника.
— Не проверял. Да насрать на него, вон ты еще шевелишься, буду тебя добивать.
— Миш, не надо! Я уже понял, не бей. Ваши разборки ваше дело, я больше к тебе не лезу.
— Да не вопрос, можешь еще разок попробовать. Тогда точно забью. А сейчас ладно уж, лежи живой.
Явора из моей руки уже давно уползла в карман, так что я помахал ребятам ручкой и пошёл домой походкой человека, сделавшего хорошее дело. Ну или не очень хорошее, но сделанное хорошо, без нареканий. Сегодня я убедился, что нарабатывать рефлексы, когда чётко знаешь моторику движений, гораздо легче. После нескольких сотен правильно и однообразно выполненных движений тело запоминает, чего от него хочет мозг. Очень хорошо, эдак я и впрямь смогу нормально боксировать. Надо только мышцы подкачать. И не забывать, что кроме груши и тренера никаких других противников в моей прошлой жизни не было. А они стараются сильно не бить. А то обижусь и перестану тренировки оплачивать. Такой вот я был опасный. Раньше. А сейчас слово «опасность» и мой хлипенький организм — это голимые антонимы. Так считают все, кроме двух валяющихся в грязи тушек. Хотя Евсюк может решить, что это опять случайность. Надо его как-нибудь опять уронить. Не с лестницы, так из окна. Как это сделать — вот вопрос.
Самое неожиданное, что директор школы не стал править статьи. Он не был первым, прочитавшим их, даже вторым не был. Сначала я готовые статьи с иллюстративными материалами представил на суд высоких заинтересованных сторон. Валерий Владимирович у нас, если честно говорить, не самая высокая сторона, но пока что повыше меня будет. А потом не будет. Да неважно, важно другое — двум взрослым, разбирающимся в данном вопросе людям всё понравилось. А я как раз в них не сомневался. Моё острое профессионально заточенное перо способно проникнуть достаточно глубоко под шкуру читателя. Понятное дело, отсутствие правильного возраста снижает проникающую способность, но не сильно. А когда или если статья будет опубликована, то вообще никто из читателей не просечёт, что писал пацан. Я вам больше скажу — если нарочно рыть не будут, то и в редакции никто этого не поймёт. Я не зря писал, убирая все отсылки к своему возрасту.
Статья во всех трёх случаях написана от третьего лица, речь идёт про коллектив единомышленников в одном случае, про комсомольскую организацию в другом. В кассу оказалось, что оба учителя не вышли из нежного возраста и тоже члены ВЛКСМ. Так что в опусе для «Комсомолки», если мы замахнёмся так высоко, они фигурируют как старшие товарищи-комсомольцы, с высокой ответственностью взявшие на себя дело воспитания и прочую пургу. Оба героя читали и ржали в голос. Куда там корректировать, слёзы вытереть, и то сил не было.
Честно говоря, на такую реакцию не рассчитывал. Так что к шефу шел с лёгкой опаской, вдруг решит, что я поглумился над всем, что дорого советскому человеку? Таки да, он догадался, но спросил другое:
— Угу. Нормально. Отцу показывал? Что он сказал?
— Сказал в одном месте усилить про роль комсомола в производстве роликов и роль партии вообще.
— Ну я так и думал. Видно, что опытный человек помогал. Что думаешь по поводу газеты? Готов прямо в «Комсомольскую правду» стучаться?
— Олег Александрович, а что мы теряем? Ну не примут статью к печати, и ладно. Не помрём от досады. Просто пошлём в издание рангом пониже, и вся любовь.
— Правильный подход, молодец. Проси много, не дадут, тогда уж начинай выпрашивать поменьше, пока не нащупаешь свой потолок запросов. — Какой директор у нас прошареный в политических вопросах. Что значит коммунист!
— А еще момент, Олег Александрович, сопроводительное письмо от имени школы кто будет составлять?
— Как кто? Ты заварил кашу, ты и пиши. А я поправлю. Хотя мне кажется, ты его уже сочинил. Не разочаровывай меня в своих
