— У нас, значит, хуже? — нахмурился Николай.
— У нас просто иначе, — с улыбкой развел я руками. — До царя далеко, до генерал-губернатора тоже недели две на перекладных ехать. Мы — очень большие, Никки, и эта величина нередко бьет по нам. Ничего с этим не поделаешь — такую страну построили наши великие предки, и насаждать у нас чуждые способы существования попросту бесполезно. Мы — в основном, конечно, ты, — ухмылкой показал Николаю, насколько я ему не завидую. — Должны работать с тем, что вверил нам Господь, учитывая все особенности нашей непростой Империи.
Цесаревич явно от рассуждений заскучал, и я продолжил чтение:
— Проявил принц Романов и великолепный архитектурный вкус, поручив перенести беседку Русского посольства во внутренний двор — так архитектурная композиция будет смотреться органичнее, а в беседке будут царить уют и даруемая листвой деревьев прохлада… Вот тебе и «камень преткновения», — вздохнул я. — Дикари, разумеется, лучше всего понимают язык силы, но кто будет палить залпами по мелкой тявкающей собачонке? А ведь именно этим Дмитрий Егорович здесь и занимается.
— Сегодняшним утром я получил от него записку, — поделился инфой Николай. — Он предлагает в качестве компромисса посетить Кагосиму, и я намерен согласиться — ты развлекаешься, а я торчу здесь, в каюте!
Шевич, падла! Этого в согласованной кампании не было — чистая самодеятельность. Но может оно и неплохо? Приказа «деэскалировать» еще не поступило и долго не поступит, а мое вчерашнее поведение настолько понравилось япошкам, что они могут решить, будто мы к ним подлизываемся. Недопустимо! Небольшая «тряска» не повредит — пряник был продемонстрирован, а значит пришла очередь явить кнут. Потом его аккуратно снова заменим на пряник во время разговора с Императором и важными аристократами, и можно со спокойной душой отбывать домой, заниматься подготовкой к войне на Западных фронтах. Когда я закончу индустриализацию, а Империя займет место в списке победителей Первой Мировой, можно будет начать действовать по обстоятельствам: если япошки не будут провоцировать и зариться на наше, пусть живут. Полезут — повторим условную Манчжурскую операцию, закаленные в горниле большой европейской мясорубки войска для этого отлично подойдут.
— Кагосима — родина очень важного самурая Сайго Такамори, — объяснил я Никки. — Всего тринадцать лет назад он собрал большое войско самураев и попытался противостоять Императорской армии. Его разбили, сам он совершил ритуальное самоубийство, а его голову спрятали верные слуги. Отсутствие головы породило слухи, которые много лет гуляют по Японии — Сайго Такамори жив, и однажды попытается развязать еще одну гражданскую войну. Отбыв в Кагосиму, мы сильно напугаем законные японские власти. Но в свете такой любви ко мне, — я пошуршал газетой снова. — Такой жест будет нелишним, если после него ты все-таки сойдешь на берег здесь, в Нагасаки, и мы отправимся в наземное путешествие вплоть до местного императора.
— Так и будет, — явно обрадовался моим размышлениям засидевшийся цесаревич. — Продолжай, прошу тебя, — указал на газету.
— В конце дня принц Романов и Его Высочество Арисугава… Пропущу остаток имени принца, с твоего позволения… Посетили школу. Принц Романов высоко оценил скромную программу, подготовленную школьниками под руководством директора Монтоку и оказал ученикам невероятную честь, лично спев для них песню на японском языке, которым принц Романов владеет в совершенстве. Редакции удалось получить копию текста песни — мы с огромной гордостью прилагаем его к данной статье, дабы каждый наш читатель смог оценить несомненный поэтический талант принца Романова… Ну это опять враньё — совершенством мой японский и не пахнет!
— Скромняга! — фыркнув, приложил меня Николай.
— Выступление талантливых подопечных директора Монтоку настолько понравилось русскому принцу, что на прощание он отметил школу щедрым пожертвованием.
— «Щедро» — это сколько? — спросил Николай.
Чтобы дать больше, когда его тоже в какую-нибудь школу или вообще университет сводят.
— Тысячу рублей, — честно ответил я.
Хватит еще одну такую же школу рядом отгрохать.
* * *
Вчерашний, самый парадный, мундир сменился мундиром средней парадности — главный официоз позади, и теперь можно сконцентрироваться на официозе почти необременительном. Порт по сравнению со вчерашним его состоянием почти пуст, имеются только необходимый минимум охраны, Арисугава — тоже не настолько парадный, как вчера — и три десятка японских младшеклассников: с одной стороны девочки, с другой — мальчики. Рядом с ними очень так скромно расположился торговец, тележка которого была нагружена сладостями: рисовые шарики со сладкой начинкой, данго — рисовые булки, колобки со сладкой фасолью и пирожки-рыбки: таяки, тоже обычно со сладкой фасолью пекут.
— Доброе утро, дорогой друг! — с широкой улыбкой спускаясь по трапу с минимумом слуг и единственным казаком Остапом — что вызывает жгучую к нему зависть у коллег — жизнерадостно заявил я принцу на его языке.
Уже можно, если не перегибать — мы же старые знакомые, а прогулка «неофициальная».
Отвесив уважительный кивок, Арисугава отзеркалил широкую улыбку:
— Доброе утро, дорогой друг! Был ли крепок твой сон?
— Ваш воздух и шум прибоя дивно успокаивают, — отвесил я ему комплимент. — Но качка за время путешествия начала меня утомлять, поэтому сегодня я намерен заночевать в этом прекрасном городе.
Никки от такой моей идеи расстроился, но «добро» дал — качка реально задолбала, а еще — вчера принц провозил меня мимо подозрительно новой гостиницы. Для цесаревича готовили, и мне чисто по-человечески жалко потраченных япошками на это дело денег. Нужно помочь «окупить».
Принца новость обрадовала:
— Если мои рекомендации имеют для вас значение, я бы хотел предложить гостиницу Такива.
Мимо нее вчера и проезжали, да.
— Совет такого бывалого путешественника как вы, принц Арисугава, просто не может быть плохим, — отвесил я ему комплимент, и мы пошли к паланкинам.
По пути я выкупил у хитрого торгаша сладости, велев раздать детям. Чей-то родственник или источник взяток, надо полагать — с иностранцев много торгашей кормится, и за право стоять вот здесь явно боролись.
Япошкам тяжелее, чем мне — у них тут никчемные ресурсы, колонии пока отсутствуют, и проводить индустриализацию приходится «на свои», выжимая из податного населения все соки. Нашим людям тоже поработать придется — не бывает так, чтобы все сразу и быстро зажили хорошо, не вставая с печки — но у нас бездонные недра, какая-никакая наука, много реально дельных и патриотически настроенных людей и никаких тебе санкций! Это же не жизнь, а малина — главное от табакерки увернуться, когда начну реформы проводить. Неужто хуже справимся?
— Вы хорошо относитесь к детям, — заметил Арисугава.
— Дети — чисты и светлы, — пожал я плечами. — Они еще не знают, как много в нашем мире несовершенства и проблем, и способны радоваться мелочам. Вид детской радости придает мне хорошего настроения.
Блин, теперь детей «на меня» сгонять будут всё время. Нафиг — вчерашние с утра до вечера с флажками стояли, бедолаги, а эти — больше трех часов.
— Дорогой друг, мне бы не хотелось, чтобы из-за меня ваши дети пропускали школьные занятия или отвлекались от подобных созидательных вещей.
Принц намек понял и поспешил меня успокоить:
— Лицезреть принца огромной и могущественной Империи — величайшая радость для наших подданных от мала до велика. Ваша забота об образовании молодежи достойна уважения, и я с вами полностью согласен — пропускать школьные занятия нельзя. Эти дети, — указал на оставшийся за спиной порт. — Приступают к занятиям после обеда, поэтому вам совершенно не о чем волноваться.
Я вежливо покивал и перевел тему:
— Вы читали сегодняшнюю «Токио Нити Нити Симбун»?
— Да, — кивнул принц и осторожно заметил. — Журналисты позволили себе некоторые преувеличения.
