Она ненавидела себя за непрекращающуюся влюбленность в Яльсикара, за невозможность найти иной смысл жизни или хотя бы перестать рисовать его лицо. За неуклюжесть, за глупый поступок, обрекший ее на изгнание и поражение в правах, за все, чем она была. Когда Ашка поняла, что все совершенствование личности на курсах – просто иллюзия, а терпеть себя какой есть она не может ни минуты – пришло ясное решение, что делать. И сомнений не возникало.
Сделать это пришлось дважды. Первый прыжок был страшнее второго – с той самой скалы, где ее арестовали, с площадки торгового центра. Еще до того, как ее тело рухнуло на землю, она очнулась в восьмом. А потом, даже толком не проснувшись, она прямо посреди ночи вышла на балкон и прыгнула со своего одиннадцатого этажа в темноту. На этот раз было очень больно, это даже ошеломило. Но совсем недолго – она не успела додумать мысль, что будет, если она очнется в больнице.
И больше Ашка уже ничего не помнила. Она стала другим человеком на время, которое провела в полисе. Пока Грей не заставил ее вспомнить, как она сама себя убила и поместила в странную тюрьму с вечно серым пасмурным небом, сырым асфальтом и однообразным ландшафтом. И двумя сумасшедшими, которые возомнили, что лучшее нее знают, что ей надо помнить, а что - нет. Зачем ей это помнить? Зачем ей помнить все те глупости, которые она натворила, превратив свою полную, счастливую жизнь в фарс с нелепым и страшным финалом? Зачем ей надо знать, какая она идиотка?
Катя наконец рассказала ей, что хотела. Оказалось – убийство. Ее убили. Нелепо, страшно, но это сделала не она. Просто возвращалась поздно домой. Просто оказалась не в то время не в том месте. Ашка слушала и молчала. «Ну, ничего, ничего. Остался всего год-полтора, и я забуду. Такое облегчение, да?» - приговаривала Катя. Она не переживала, что перестанет быть личностью, которой была. Она хотела забыть, как и многие здесь. Как все.
Ашка тоже хотела бы забыть. Но ей это не светило. А рассказывать никому не хотелось. В ответ на предложение Катьки выслушать она лишь улыбнулась и покачала головой – ей не станет легче от исповеди, ей будет только хуже. Разве может стать легче от того, что еще один человек узнает о ее клиническом идиотизме? Да она даже на конкурсе идиотов заняла бы второе место, как в анекдоте.
Тем не менее, ее преследовало теперь странное ощущение, что все это было не с ней. Казалось, что после смерти у нее началась совершенно новая жизнь, в которой она уже стала другой личностью, пусть даже сохранившей все воспоминания. Особенно приятно было вспоминать момент знакомства с Греем, на улице, и с Лораном – в ее квартире. Эти два идиота почему-то вызывали какое-то тепло на душе, хотя только и делали, что причиняли ей боль и пугали ее. А еще они постоянно действовали силой, особенно чертов француз. За кого они себя принимали? И за кого они принимали ее?
Ее смущало, что она не могла выбрать. С того самого момента, как она, нарыдавшись в спальне Лорана, решила выйти к ним, ее смущало, что она не знала, кто ей нравился больше. Поэтому выйти к ним она не смогла, ведь это бы означало, что надо посмотреть в глаза Грею. И что потом? Извиняться ли и перед кем? Сказать, что произошедшее между ней и Лораном было ошибкой? Но ведь это не было правдой – в тот момент ничего не могло быть более естественным и правильным, и было бы нечестно предавать этот момент, один из немногих бесспорно приятных за всю ее жизнь.
Но и Грея предать тоже было нельзя. Он навсегда останется ее первым и самым нежным. И самым загадочным. Его взгляд – такой властный и такой ласковый одновременно – просто сводил ее с ума. Она очень скучала по нему. Какое-то тепло, казалось, коснулось лица, и Ашка резко подняла голову, но солнца в небе, конечно, не было. Солнца здесь не бывало никогда – о нем говорили только беспамятные старожилы.
Такие ее ученики порой рисовали солнце на улицах города и утверждали, что буквально прошлой неделе стояли солнечные деньки. И что смог вот-вот развеется снова, и тогда потеплеет, и можно будет выбраться за город на пикник. Иногда эти разговоры пугали ее, в другой день она завидовала тем, кто мог вспомнить пикник «на прошлой неделе» или запланировать его на следующие выходные. Почему бы и нет, если это делало людей счастливее? С такими мыслями приходило даже чувство обделенности.
Ноги вдруг отказались дальше идти, и Ашка почувствовала, что ей надо срочно сесть. Ее вдруг охватил приступ апатии и отчаяния, и даже обедать расхотелось. Она бы просто посидела здесь, а потом можно было бы возвращаться на работу. Оглянувшись по сторонам, скамейки поблизости она не нашла, но на другой стороне улицы вдруг заметила качели на дереве. Они показались такими симпатичными, что Ашка даже удивилась, как не замечала их раньше: на белых толстых веревках с изящными затейливыми узлами, висела широкая, хорошо ошкуренная, свежая и очень удобная на вид доска.
И выглядели эти качели так заманчиво, что ноги сами понесли ее к ним, а через минуту она уже раскачивалась, усердно наклоняясь вперед и назад, помогая себе ногами. А когда удалось разогнаться, и качели стали взлетать высоко над землей, она подняла голову, глядя в небо, как в детстве. И на пару мгновений отчаяние отпустило, и стало легче. А потом она закрыла глаза и позволила своему аттракциону замедлиться.
- Если ты хотела увидеть меня, могла бы просто позвонить.
От звука человеческого голоса совсем рядом Ашка вздрогнула и едва не рухнула на землю, потеряв равновесие – пару секунд назад улица была совсем пустой, и она не ожидала появления кого-либо… тем более Грея Люче. Как оказалось, он появился совсем рядом, как всегда, в довольно строгом одеянии: темные брюки и рубашка, сверху распахнутое шерстяное пальто, до блеска начищенные ботинки. Он не улыбался, но ее лицо озарилось непроизвольной улыбкой, и она спрыгнула с качелей:
- Привет! Я… собиралась позвонить тебе.
- А потом решила создать качели? – строго глядя на нее, осведомился он.
Ее глаза удивленно раскрылись, она отступила на шаг и перевела взгляд на доску и веревки - и только тогда сообразила, что вся конструкция выглядит идеально новой. Ее щеки порозовели:
- Черт… извини, я не нарочно. Я не поняла, как сделала это… Я не собиралась вызывать тебя таким образом…
Ей было так неудобно, что она невольно бормотала оправдания, как школьница перед директором школы, не отрывая взгляда от носков своих туфель.
- Поэтому надо учиться, Ашка. Следующий раз ты можешь ненароком снести что-нибудь, какой-нибудь дом или магазин. Ты этого хочешь? – сурово спросил он.
- Нет… прости, пожалуйста. Я, правда, не хотела…
- Как ты? – неожиданно сменив тему и тон, спросил он. Ашка подняла испуганный взгляд.
- Нормально, - пролепетала она, думая лишь о том, что он думает о ней после всего и не зная, что еще сказать.
- Ты, правда, собиралась позвонить? – уточнил Грей, переступив с одной ноги на другую.
- Правда. Я скучала, - неожиданно призналась она, тут же краснея, но не жалея о своей искренности. Тем более, что это вызвало мягкую улыбку на губах Грея:
- Ты больше не злишься на меня?
- Нет.
- Больше не считаешь, что я гей? – с новой улыбкой, на этот раз слегка саркастичной, уточнил он.
Ее щеки загорелись сильнее:
- Нет.
- Может быть, тебя можно даже поцеловать? – понизив голос, уточнил Грей, приблизившись на шаг.
- Может быть, - согласилась Ашка, словно завороженная его прямым, безотрывным заинтересованным взглядом. Еще секунда – и он наклонился бы, но в этот самый момент позади раздался другой насмешливый голос:
- А как насчет меня?
Ашка и Грей отпрянули друг от друга. Она услышала тихое витиеватое ругательство из уст Грея и смех Лорана. Он подошел ближе, прожигая ее своим веселым, и в то же время слегка агрессивным взглядом, и Ашка беспомощно смотрела на него, не понимая, что делать. В ее горле застрял комок, и грудь снова сдавило чувство беспомощности и вины.
- Лоран, я…
Но он уже не смотрел на нее, а весьма воинственно уставился на Грея:
- Надо поговорить.
Ашка испуганно отступила на шаг, переводя взгляд то на одного, то на другого мужчину.
- Лоран… Грей… пожалуйста, не надо из-за меня…
- Помолчи, - хором сказали ей оба мужчины, и снова уставились друг на друга в полной тишине. Ашка закусила губу и отступила еще на шаг. А потом Грей с тихим ругательством кивнул и перевел взгляд на нее:
- Извини, мне придется уйти. До встречи через неделю.
И он исчез в ту же секунду, а Ашке осталось лишь ошеломленно моргать глазами и ждать объяснений от Лорана, который улыбался, сложив руки на груди, и выглядел теперь очень довольным.
- Повтори это еще раз, - почти угрожающе прорычала Ашка, едва услышав беззаботные пояснения от француза. – Вы. На меня. Поспорили?
