— Я возьму твой лук, — сказал Баяр. — Он меньше и легче. Если что — прячься. Не рискуй собой.
— Разумеется, — легко пожала плечами она. — Я не самоубийца.
Неслышно ступая, изящно и красиво, как дикий зверь, он уходил все дальше. Женька как заворожённая смотрела ему вслед. Да, разглядывать мужчину в своём командире — женскими глазами — оказалось очень увлекательно. И больно. В далеком отрочестве она так же разглядывала другого, и теперь воспоминания все навязчивее лезли в голову. Нет, по самому объекту влюбленности она совершенно не скучала, а вот по самой себе в те годы — даже очень. Та Женька ещё умела и хотела любить и мечтать. Не строить планы, просчитывать шаги наперёд и заранее выискивать пороки и слабости людей, а верить в лучшее и ждать от жизни чудес. Не выгрызать успех зубами, не добиваться его изо всех сил, а наивно представлять, что ее полюбят за то, что она есть.
Жизнь быстро расставила все по местам, научила цинизму, убедила ее, что любви не существует, а все кругом лгут и стремятся использовать друг друга. Выжать до капли, выкинуть и найти следующую жертву. А значит, нужно вырастить зубы и нападать первой.
А Баяр совершено неожиданно вступился за неё, защитил, спрятал от проблем и, кажется, ничего не хотел взамен. Даже секса. И это было неправильно. За все надо платить, благодарить, иначе потом тебя защищать больше не будут. А она — что делала? Рычала на него, огрызалась, отталкивала? Нет, Жень. Так не нужно было. Вот он придёт — и ты давай, благодари, как умеешь. А умеешь ты немногое. И все, что у тебя есть ему нужного — это женское естество. И значит, благодарность может быть сейчас только одна — твоё тело.
Мысль о том, что она и сама уже не против близости, Женька тщательно затолкала туда, где совесть не найдёт. Нет, она совершенно не верит уже в сказки. И в чудеса тоже. Несмотря на то, что в этом мире чудес — хоть ложкой черпай.
К возвращению Баяра костёр был разложен, вода в котелке кипела, а сама Женька едва могла усидеть на месте. Она даже ухитрилась постирать свои скудные вещи и развесить их сушиться. Она бы и одежду Баяра простирнула, да побоялась шариться в его сумках.
Он бросил на землю пару каких-то неизвестных Женьке пестрых птиц, и она содрогнулась, вспоминая, как однажды украла курицу из чьего-то курятника. Ощипывали они ее с Костей полдня, не меньше, выпотрошить и зажарить толком не смогли, так и похоронили с честью — полусырую. На вопрос мужа «Разделать сможешь?» Женька испуганно покачала головой.
Он не рассердился, не высказал своего недовольства, а спокойно отрезал пташкам головы и повесил за лапки на ветку. Тягучая кровь закапала на землю. Умылся, напился воды из родника, скинул рубаху и штаны, оставшись лишь в исподнем, а потом снял одну из тушек, быстро окунул ее в кипящую в котелке воду и ловко ощипал. Тот же трюк проделал и со второй. Отрезал лапы, сделал надрез снизу, принялся потрошить.
Женька смотрела внимательно: даже не учитывая, что она женщина — любой воин должен уметь позаботиться о себе. Не утерпела, достала из-за пояса нож, тот самый — трофейный. Осторожно взяла вторую тушку. Баяр бросил на неё быстрый взгляд и замедлился. Показывал, как делать. Ждал, пока она повторит. Куропатка — или кто оно там — была небольшая, мягкая, с тонкими хрупкими косточками. Женька легко справилась с ее разделкой и победно улыбнулась, утирая окровавленной рукой пот с висков.
— У меня есть крупа, сушеные овощи и соль, — сообщил Баяр. — Предлагаю сварить похлебку. Когда где-то осядем, будем коптить, а пока нет смысла делать много запасов: у нас и так лошади перегружены. С похлебкой справишься, или мне сварить?
— Справлюсь, — ответила Женька.
Она была уверена, что там уж сложного нет ничего. Делов-то: покидать в суп куски птицы, бросить горсть овощей и пару горстей риса. И посолить. Даже ребёнок справится.
Баяр скинул рубаху и растянулся прямо на траве, прикрыв лицо. Судя по размеренному дыханию и ровно вздымающейся груди — уснул почти мгновенно. Села неподалёку, жадно его разглядывая. Какой он все же… красивый! Гладкое загорелое тело, полное сил и жизни. Ни грамма жира, ни одной лишней складки. Только мускулы и тень рёбер. Снова — размечталась. Хотелось пальцами провести по животу, чтобы узнать — мягкий он или твёрдый. И правда ли его кожа такая гладкая, как ей кажется? А ещё вчера к вечеру на лице у него была щетина, а теперь нету. Он бреется? Как? Кинжалом? Должно быть, это великолепное зрелище!
Похлебка у неё вышла — хоть плачь. Крупа слиплась в безобразный ком, прилипла ко дну. Да ещё и пересоленное. Хороша хозяюшка! Женька даже не догадалась мешать или попробовать вовремя, и теперь суматошно прыгала и пыталась деревянной ложкой хоть как-то исправить положение. Проснувшийся от ее ругательств сквозь зубы Баяр отодвинул ее, попробовал, с невозмутимым видом выплеснул половину котелка на землю, добавил воды и снова поставил на огонь. Помешивал, добавил каких-то трав, пробовал, снова помешивал. Женька сгорала от стыда. Видимо, все же готовка — это не встроенный навык женщин.
И снова он ничего ей не сказал, просто подал чашку с супом. Надо признать — очень даже съедобным. Он вообще был, оказывается, молчаливым, этот степняк. А ей раньше казалось, что он только и делает, что раздаёт команды и с кем-то разговаривает — не замолкая ни на миг. Или это ему только с ней не о чем болтать?
Быстро опустевшие миски вымыла сама. Сняла с кустов высохшую одежду, аккуратно сложила в сумки. И наконец решилась заговорить:
— Баяр, а дальше?
Он понял ее, пожал плечами.
— Здесь хорошее место и много дичи. Чуть позже я поймаю ещё несколько куропаток и запеку в углях. На завтра нам хватит. Завтра будем ехать весь день и к вечеру будем уже в землях угуров. С ними у кохтэ мир и торговый договор. Выменяем у них риса и соли.
— А ещё дальше?
— Зимовать в степи вдвоём — сложно и страшно, можно и насмерть замерзнуть. У нас ни овец, ни собак. Поэтому я хочу ближе к горам. Там есть пещеры и вода. И деревьев много.
— А почему мы не можем присоединиться к угурам?
— Кем? Чужаком? Даже если я смогу себя проявить, буду там простым воином. Меня первого и убьют в стычке, а тебя… ну… угуры женщин не любят своих. Могут выгнать или продать. В общем, лучше уж в одиночку. К тому же…
— Что?
— Нет, пока ничего. Отдыхай пока.
— Баяр… может, я постреляю?
— На сегодня хватит. Если хочешь, поучу тебя саблей махать. Но мне кажется, тяжело будет. Твоё оружие — кинжал, а ты им прекрасно умеешь.
— Тренировка лишней не будет.
— Да, ты права. Бери свой нож и разувайся. Потанцуем немного.
Это и в самом деле был танец — со звериными прыжками, плавными движениями и своим особенным ритмом. Баяр, словно вода, утекал от любого Женькиного удара, как ветер, задевал ее шею или щеку пальцами, посмеиваясь. Но она не сдавалась, никуда не торопилась и даже почти не злилась, понимая, что она — всего лишь ученик. И смогла-таки поймать момент, поднырнув под его локоть, и осторожно ткнуть в правый бок остриём ножа.
Он тут же замер, улыбаясь с таким довольным видом, словно это он ее тут уложил на обе лопатки.
— Умница, — похвалил он. — Точно в печень. Но сама понимаешь…
Да, она понимала — он просто играл с ней. Захотел бы — убил без особых усилий. Или… не смог бы. Потому что и Женька осторожничала, совсем не желая причинить ему вред. Поэтому она, усмехнувшись хитро, бросила нож на землю и предложила:
— А попробуй меня схватить теперь. Только предупреждаю — я буду драться очень нечестно и в полную силу. Меня учил один человек отбиваться от насильников.
Баяр кивнул, мысленно отмечая себе про насильников. Значит, он все же был прав. В полную силу, говоришь, девочка? А почему бы и нет?
Она стояла рядом с ним, улыбаясь во весь рот, такая спокойная, такая тоненькая и хрупкая. Что она может ему противопоставить? Какие подлые приемы применить? Смешно. Укусит? Вцепится ногтями в лицо? Пнет ниже пояса? Ну, пусть попробует.
