Раздался треск, грохот, свист и глухие шлепки.
– Быстро внутрь, что разлёгся? – прокричал Блэк. Марк почти не соображал, что делает. Он с места рванул к крыльцу под деревянным навесом, боковым зрением заметил товарища, который по брёвнам взбирался на кровлю. Несколько пуль просвистели совсем рядом, а одна, та что летела прямо в висок, глухо стукнувшись, застряла в бревне, что держало навес над крыльцом.
Марк всем весом навалился на деревянную дверь, ожидая, что та не поддастся. Она бы и не поддалась, не приди в голову одному обитателю сруба выглянуть наружу.
Дверь, с которой только-только сняли металлический засов, распахнулась и врезала по голове любопытному солдату. Тот отлетел к стене и замер, испуганно уставился на заходящего внутрь Марка.
Женский крик раздавался с оглушительной силой. Ритмично и неистово. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, от чего она могла поднять такой шум. Явно не от удовольствия. Хотя кому-то удовольствие в этот момент и приносила. Удовольствие и от крика, и от тела.
Если бы знали жертвы насильников, что своим сопротивлением и криками оказывают неоценимую услугу своим мучителям. В большинстве случаев у тех физически не может произойти эрекция, если объект вожделения будет хладнокровен. Одних заводит крик, других страх, третьих попытка отбиться. Но безразличное согласие (не страстное, нет, совершенно холодное – а ля: сделай дело и вали) обезоруживает. Не всех. Но большую часть.
Эта женщина явно о таком не знала. Кричала что есть мочи и, судя по болезненному шипению с мужским голосом, сопротивлялась. А комментарии, которыми насильник сопровождал свои действия, служили явным доказательством тому, что он в комнате не один. Красуется перед кем-то, пытается беседовать и шутить, отпускает яростные и бестолковые оскорбления.
Где находилась комната с недобровольной оргией, Марк уже понял. Понял и то, что своими криками женщина оглушила насильников и не дала расслышать звуки стрельбы на улице. А тот, что теперь сидит у стены, сторожил увлеченных товарищей. И, видимо, до последнего не покидал свой пост, пока шум не прокатился под самыми окнами.
Не высокая мораль, а самый банальный социальный инстинкт заставил Марка принять очевидное решение – помочь даме попавшей в беду. Такое решение принимать легко, когда у тебя в руках пистолет-пулемёт с сотней патронов. Пусть даже ты из него ни разу не стрелял.
Но прежде чем ворваться в комнату, откуда доносятся столь неблагозвучные вопли, предстояло разобраться с тылом – то есть с тем самым горе-охранником. Что с ним делать? Пристрелить, обнаружив своё вторжение? Двинуть прикладом неблагонадёжного ствола, вызвав тем нечаянный выстрел? Приказать бросить оружие и лечь мордой в пол? Так тот безоружный, вроде бы.
Солдатик (парнишку с девственным пушком под носом, назвать солдатом можно было с большой натяжкой) поднял обе руки и умоляюще посмотрел на Марка. Тот навёл ствол пулемёта в грудь юнцу и замер в нерешительности. Напряжение росло с каждой секундой.
– Пожалуйста, не надо, – прошептал паренёк, явно не желавший выдавать присутствие постороннего. И в этот миг Марка осенила гениальная мысль.
– Встань и войди туда! – сквозь зубы процедил он и кивнул в сторону криков.
– Пожалуйста! – срывающимся голосом сказал паренёк. Глаза его наполнились слезами. Марк наигранно прицелился (в чём необходимости не было – солдатик был в паре метров) и потихоньку начал добиваться своего.
Юнец, дрожа всем телом, поднялся и неуверенно приблизился к Марку – тот стоял между солдатиком и дверью в комнату. Готовый выстрелить в любую секунду, Марк проводил трясущегося паренька стволом пулемёта и встал за его спиной.
Солдатик постучал в дверь.
– Какого чёрта! – раздался приглушённый крик с той стороны.
– П-проверка, – выдавил солдатик.
– Какая нах проверка?!
– Пол-полковник Решер… Сту-стучит.
Дверь небрежно отворили. Никто не выглянул наружу. Видимо полагали, что внутрь посторонние пробраться не могут. И зря.
Подгоняемый дулом автомата, солдатик зашёл в комнату. Истошный женский крик не смолкал, хотя рядом явно появилась смущённая суета.
Марк, прикрываясь молодым солдатиком как живым щитом, зашёл внутрь и увидел картину во всей красе. Два молодых солдата, лет на пять старше «живого щита», в одних трусах да форменных тельняшках носились по светлой, выкрашенной белой краской, комнате. Элементы их униформы были раскиданы по всем углам. Наскоро пытаясь собрать одежду, на ходу разбираясь «где моё, а где чужое?», они бранились и не замечали нависшей опасности. Но куда белее беспечно вёл себя третий, тот, что был куда как меньше ростом и куда как больше весом. Он продолжал своё мерзкое занятие, заставляя женщину, распластавшуюся на столе, вскрикивать снова и снова.
Марк напряженно смотрел на троицу насильников и не решался перейти к действиям. Но долго он не мог оставаться незамеченным, да и истошные женские вопли подстёгивали перейти в наступление.
Один из молодых солдат, натянувший на себя форменные брюки, нечаянно бросил взгляд на вошедшего товарища. Нечаянно и себе на погибель. Не заметить чужака с пулемётом наперевес он просто не мог. Принять адекватное решение, по-видимому, тоже.
– Тима! – крикнул солдат и потянулся рукой под стул. Ждать пока солдат достанет «Шмайсер» Марк не стал. Слишком затянулась напряжённая пауза, да и руки затекли под весом тяжеленого оружия. Он выстрелил.
Короткая очередь показалась взрывом гранаты. Слишком маленькой оказалась эта комната, и слишком мощным оказался пулемёт. В солдата попала только одна пуля. Остальные, из-за отдачи, раскидало вдоль дальней стены. Но и одной оказалось достаточно. Она вошла в левое плечо с боку, прошило его насквозь, развернулась, и полубоком вошла в грудь. С обратной стороны не вышла. Зато превратила сердце и оба лёгких в свежий кровавый фарш.
Солдатик, прикрывавший собой Марка, прыгнул на пол и закрыл голову руками. Второй солдат, лишь секунду потративший на созерцание конвульсий товарища, протянул руку к подоконнику и выхватил пистолет. Марк потерял живое прикрытие, зато сразу заметил манёвр врага. Плечо свело болью от отдачи, но он через силу заставил себя вскинуть пулемёт ещё раз и вдавил приклад куда положено.
Два выстрела прозвучали одновременно – выстрел из пистолета и выстрел из пулемёта. Тяжёлый патрон «Пыпышки» наделал много шума. И ещё больше грязи. Белая стена за спиной солдата вся покрылась красными брызгами. И ещё чёрно-красной полосой на уровне груди. Вскоре к этой картине прибавилась красная дорожка, шириной с крепкую мужскую спину. Её напоследок оставил солдат, скатываясь по стене на пол.
Но кроме кровавой полосы солдат успел оставить ещё кое-что. Выпущенную из пистолета пулю. И надо сказать, выпустил её не мимо. Она летела прямо в грудь Марку. И попала бы, если бы не дисковая обойма пулемёта. Пуля увязла в нём, точно стрела в маленьком щите Скандинавского воина. Правда стрела не навредила бы щиту, а вот пуля обойме – запросто.
Марк прицелился прямо в голову последнему, оставшемуся на ногах, солдату. Тот, очевидно осознал свой собственный конец, но решил довести начатое до конца. Видимо был пьян, и совсем не только от алкоголя, иначе инстинкт самосохранения переборол бы инстинкт размножения, даже такой извращённый.
Плечо жутко болело от предыдущих отдач, и часть разума наотрез отказывалась получать новый удар от приклада. И его мольбы были услышаны. Марк нажал на спуск, но не услышал ничего. Ничего, даже холостого щелчка. В ужасе решив, что так переклинило оружие и, вспомнив, что на этот счёт говорил Блэк, он швырнул пулемёт за дверь. Это было напрасно – всего на всего пуля застряла в пулемётной ленте и не позволила завершить цикл перезарядки. Впрочем, до замены обоймы, или тщательного ремонта установленной ныне, толку от пистолета-пулемёта не больше, чем от дубинки.
Марк выхватил из-за пояса пистолет бывшего водителя «Студера». Коротышка, не обделённый лишним весом, но обделённый волосами на голове, всё не останавливался. Пистолет дышал ему в затылок и вот-вот изрыгнул бы кусок свинца, но коротышке не было до этого дела.
