особом составе, а потом по полгода в специальных лекалах сушатся. А потом еще все вместе собрать — труда много, потому и не делает никто таких колес. Хотя, красиво, конечно. Тачке уже пять лет, а Матль ей с удовольствием пользуется. Инструменты возит.
Матль еще пару раз отдариться пытался, да вот только и Сундук в долгу не оставлся. Еще и решил, будто они с Матлем друзья. Матль зубами скрипел, но терпел — как ни крути, а Сундук ему жизнь спас, все таки.
— Колесный тупичок! Сами пришли! Мы вас хоть и не звали, но рады как родным! — отвлек Матля от мыслей женский крик. Одна из пивоварских. У них много наглы вдов, что от мужей пивоварни получили и теперь ведут себя, будто право имеют. А самая шебутная, так это Анья. Тоже вот, дурная баба, хоть и красивая. Как мужа схоронила, так и не сидится ей спокойно. Еще и целую ватагу вокруг себя собрала — на вид мужики суровые, тертые. А бабу слушаются. Матль бы в жизни дел никаких с Аньей иметь не стал, да жизнь штука глумливая, заставила.
Так уж случилось, что Битву у Канала он пропустил. За городом был, землю свою спасал. Арендаторов строил, заставлял скот перегонять, инструмент прятать. Думал Матль, что разграбят все вокруг Караэна. А вот нет, не разграбили. А в битве раз его не было — никто его в эти самые Книги вписывать не стал. Да и ладно бы с ними, и без Книг все знали, что семья Идманфр и на владение землей право имеет, и торговать может, и крестьян, что на их земле, сами судят. А сами суду только городскому подвластны. И пороть их нельзя — аристократы, вроде как. Правда, говорят, тех кого в Серебряную книгу вписали, ко всему этому, нельзя будет еще и податями без согласия Палаты обкладывать. И дорогу конным можно будет не уступать. Днем. И сбор речной не платить. И соль самим покупать. И пива ввозить сколько хочешь, а не как обычаем и гильдией пивоваров положено. И много еще чего.
В общем досадное, конечно, упущение. А вот Сундук в той битве был. Что делал непонятно — сам он рассказывал мало. Ушел с четырьмя домашними, вернулся с двумя. Принес боевую косу. Косую, кривую, но железа в ней — на пять топоров хватит. Ещё северный рыцарский шлем, который на ведро похожий. И тряпье, местами рваное, местами паленое, но в общем, в дело годное. Это из того, что люди видели. Ну и имя свое в Книгу вписал, естественно.
А потом, когда «толстые» Магна Итвиса из города выгнали и Книгу запретили, и город волноваться начал — опять Матль не там оказался. Угораздило же его как раз заказ взять, на починку одного из порушенных мостов. Хорошо платили, но лучше бы отказался — опять все без него случилось.
А вот как осада, так Матль внутри. Еда, даром что только пару ворот дураки из Королевства перекрыть смогли — за день в пять раз подорожала. А у Матля домашних в доме — двадцать человек. Если совсем мелких детей не считать. Всех прокормить надо. Да и раздражало это — каждый день встаешь и думаешь — пограбила королевская сволота твоих арендаторов, или нет пока? Будет выход, или в этом году зерно покупать самому придется?
Матль был человеком предусмотрительным. Все яйца в одну корзину не складывал. Были у него доли в нескольких речных барках. На тысячу сольдо. Так вот на днях осаждающие две захватили и разграбили. Зацепили с берега крюками на веревках, подтянули поближе и все. Плакали чьи-то денежки.
Были у Матля бумаги еще на тысячу сольдо. Одолжил купеческой семье, одной из тех, что у Фонтана живет. За пятьдесят сольдо в год. Знай себе сиди, бороду чеши, а денежки капают. Так теперь и торговля с Отвином встать норовит — только эти отбитые рыцари докумекают, что мимо них целая река денег течет, прямо за углом стены — так и встанет.
Было у Матля в разных местах дома припрятано еще две тысячи сольдо — но это уж совсем на черный день. Да и не хотелось те, что в дело вложены, терять.
Так что когда Арья вдруг у фонтана на квадратный камень забралась, и как начала орать про то, что хватит, мол, терпеть! Что караэнцы испокон веков свободными были, к земле не крепились, и потому надо бы отпор дать и все такое прочее — Матль решил, что он на клич этой бабы откликнется. Баба с придурью, дело понятное. Но так зато он с разумением — постоит в сторонке, посмотрит как дело повернется. Повернется хорошо — шибко поучаствует. Повернется плохо — уйдет тихонько. А там уже можно будет и в Палату сходить, сказать чтобы в Книгу его имя вписали.
Старшего сына, которому уже восемнадцать стукнуло, Матль дома оставил. За главного. На случай если дела совсем плохо повернутся и не вернётся Матль. Он и сам в таком возрасте дела принял — и сын справится. Показал ему где тайники с серебром, последние наставления дал. Младших с кормилицами запер, слегка хворостиной отходив, чтобы сбежать не надумали. Построил старших подмастерьев, наказал сына слушать и помогать.
На драку непонятную забрал Матль с собой троих самых бестолковых и драчливых. Двум достались дубины, железом обшитые, одному топор на длинной ручке. Старый ржавый колун, который не жалко — даже маленький плотницкий топорик двадцать сольдо стоит. Как корова. А коровы на дороге не валяются. Шлемы, конечно, всем, обязательно. Правда кое кому достались из дерева собранные, на железном каркасе. Зато не кожаные каски, как у многих. Сам Матль вооружился почти как знатный. На теле — доспех тканевый, стеганый. На груди три железные пластины нашиты. На голове шапка железная, с полями широкими. Наручи из деревянных плашек из твердого дерева, на кожу набранные. Это все ещё от деда осталась. Проверенное, не один удар смертельные выдержало. На боку, справа, висел заткнутый за пояс маленький плотницкий топорик. Потому как этим топориком Матль больше бревен обтесал, чем ложкой тарелок опустошил. Умел он им владеть. Слева болтался караэнский меч. Дорогой, красивый. Двести сольдо. Не для боя купленный, а для уважения — чтобы все сразу понимали, кто такой Матль Идманфр.
Кинжал на пузе на случай, если оружие потеряет. И в руках — главный инструмент для боя. Надежный, испытанный. С
