Межуев решил представить Пашу главному редактору газеты «Труд», с которым он не то, чтобы дружил, но знали они друг друга очень давно и он не раз выручал главреда в разных деликатных ситуациях. Так что за тем должок, никуда не денется, поможет.
Идея расплатиться за промах именно такой рекомендацией пришла в голову Владимиру Лазоревичу достаточно быстро. Он обратил внимание, как ловко и красиво Павел пишет докладную записку. Какая грамотность, какая логика изложения! И, насколько он понял, делает он это быстро. Значит, в журналистике он себя найдет. И сможет неплохо там дополнительно заработать.
В разговоре Межуев рекомендовал Ландеру молодое дарование и просил взять того под своё крылышко. Мол, очень талантливый молодой человек, пишет отличные аналитические записки, уверен, будет очень полезен для газеты как журналист-международник или по экономике что-то писать сможет.
— Вы хотите, чтобы я сразу дал ему вести рубрику? — удивился Ландер.
— Ну, рубрику, колонку, не знаю, как у вас это называется. Главное, чтобы прилично по деньгам выходило.
— Мне, сперва, хотелось бы взглянуть на этого молодого человека, прежде чем что-то обещать.
— Конечно, конечно. Я дам ему ваш телефон, он вам позвонит.
— Лучше, телефон моей помощницы, — подсказал Генрих Маркович.
* * *
Тридцатого августа Егорыч с пани Ниной проводили нас с Никифоровной и Родькой до автостанции и мы поехали в Клайпеду на поезд до Москвы. Специально попросил выехать раньше на пару часов. Посадил Никифоровну с Родькой и вещами в зале ожидания, а сам на такси метнулся в больницу к жене. Передал ей символическую коробочку зефира и постоял под окном. Она всё ещё была одна в палате, но настроение уже было получше. Познакомилась с девчонками из других палат, они вместе гуляли по коридору взад-вперёд. Выглядела она хорошо, улыбалась. Попрощалась спокойно.
Уезжал я с лёгким сердцем. Что мог, то сделал по высшему разряду. Вернулся минут за двадцать до отправления поезда, его уже подали и Никифоровна с Родькой уже собирались искать носильщиков, думая, что я могу опоздать. Заставил их понервничать немного…
Купил по две бутылки газировки с собой в поезд. Наконец мы разложились, расселись, поезд тронулся и мы все выдохнули.
* * *
Москва. Сберкасса недалеко от метро ВДНХ.
Открывая вклад, Алексей Сандалов специально выбрал сберкассу возле метро, чтобы всем удобно было приехать за расчётом.
Закрыв при всех вклад в двадцать одну тысячу рублей, Алексей дополнительно получил тридцать пять рублей процентов и добавил к ним шестнадцать тысяч, полученных за фундамент на камволке.
Раздавая всем по причитающейся сумме, Сандалов сразу вычитал девяносто рублей в счёт доли Ивлева. Света Костенко, пофыркав немного, сказала: «Ну, ладно», а Кукояка и Ильин так и отказались сдавать. Получив деньги, эти двое поспешили уйти под удивлёнными и осуждающими взглядами остальных бойцов.
— Ну, раз так, — сказал Сандалов, — тогда тридцать пять рублей процентов тоже пойдут Ивлеву. Всё согласны?
— Согласны, — нестройным хором подтвердили бойцы и стали выходить из сберкассы с обалдевшими лицами, не веря собственному счастью. Таких деньжищ в руках никто из них никогда не держал, независимо от того, были ли они детьми верхушки общества или из простых семей. Но то, как повели себя Кукояка и Ильин, многих не отпускало…
— Никогда не думал, — задумчиво проговорил Булатов, когда все вышли и собрались вокруг, — что вот так можно в деньги вцепиться, не стесняясь никого и ничего. Зато мы теперь знаем, кто надёжный товарищ, а кто за копейку может продать. Ну что, все в кафе на ВДНХ?
— Ура! Пошли! — послышались одобрительные возгласы. — Гулять, так гулять!
* * *
Чем ближе к Москве, тем страшнее становилось вокруг. Часто сквозь дым видели обгорелые столбы, всё, что осталось от леса. Настроение падало. Все пассажиры сидели мрачные и напряжённые.
На Белорусском вокзале нас встретили Марат и Миша. Думал, они своим ходом, а они на «Вартбурге» приехали. Прокатили нас с ветерком, насколько это возможно при плохой видимости. К обеду мы были уже дома. Родька сразу побежал к себе. Марат предложил отвезти Никифоровну в деревню. Не успел я подумать, с чего это он такой предупредительный, как Миша начал докладывать.
— Звонила Гаврилина Эмма Эдуардовна из МГУ, просит срочно позвонить ей как вернёшься. Дальше, звонил Румянцев Олег Петрович, не сказал, откуда, тоже просит сразу по приезду позвонить. Так, — пытался прочесть он свои каракули, — Пархоменко из секретариата Верховного Совета СССР. Тоже ждёт звонка, как только, так сразу.
— Сажусь на телефон, — развёл я руками. — Первым делом Гаврилиной позвоню…
Эмма Эдуардовна оказалась на работе. Услышав, что это я, обрадовалась, как родному. Правда, тут же подняла волну…
— Павел, Мартин Нойлер пропал! — встревоженно сообщила она.
— Как пропал? — испугался я. — Парни! Мартина давно видели? — крикнул я своим.
— Вчера на тренировке, — подошёл ко мне Марат. — А что случилось?
— Эмма Эдуардовна, вчера вечером он был на тренировке по самбо на ЗИЛе, его ребята мои видели.
— А что он там делает на ЗИЛе? — потрясенно спросила замдекана. — И почему он в общежитии не живёт?
— Он квартиру у меня в доме снял, — почувствовал я, что надвигается буря. — А что такое?
— Павел, вы там совсем уже, что ли? — удивлённо спросила Эмма Эдуардовна. — Какая квартира? Его тут ищут с собаками! Немедленно пусть свяжется со своим землячеством.
— Конечно, я прямо сейчас передам, — пообещал я и положил трубку. — Что ещё за землячество? Может, он тебе говорил что-то? А то я вообще не в курсе… — спросил я Марата, так и стоявшего рядом. Тот пожал плечами в ответ.
Следующий звонок я сделал капитану Румянцеву на Лубянку. Он тоже обрадовался, услышав меня.
— С приездом! — услышал я его голос в трубке. — Как отдохнул? Готов к работе?
— Ну, как вам сказать?..
— Пятого сентября у тебя лекция у нас. Тема «Угрозы сепаратизма и превентивные действия: мировой опыт».
— Секунду! Мне надо записать, — остановил я его и бросился за своей тетрадью-ежедневником. Началось в колхозе утро… — Так, готов. Ещё раз тему можно?
А сам думал — нафига такая тема вдруг? За кого они меня принимают? Это как в обществе «Знание» про половое просвещение подкинули темку… Проверяют, что ли, способен ли я на что-то помимо экономики и техники?
Но спорить не стал. В восьмидесятых жил? Жил. Резню в Карабахе, в Фергане, волнения в Приднестровье, да и все такое остальное, видел? Видел. Статьи читал? Читал. А в девяностых что творилось, по инерции? Гражданская война в Грузии, гражданская война в Таджикистане… Чечня… Так что я всяко знаю больше, чем они, где и что у нас полыхнуть может…
Потом позвонил Пархоменко. После дежурных вопросов про то, как мне отдыхалось и готов ли я к работе, последовало напоминание, что у Межуева четвёртого сентября доклад в Политбюро. Пархоменко завтра уже надо передать ему мои записки. И где они, спрашивается?..
— Что же так все срочно? — удивился я. — Так и знал, что с корабля на бал… Василий Николаевич, завтра после обеда в лучшем случае. Я только с вокзала.
Выслушав лекцию о легкомысленности современной молодёжи, положил трубку и выдохнул. Хорошо то, что подготовил небольшой запас изобретений, плохо, что их расписывать ещё надо. Ну, ладно. Отдохнул славно, можно будет и ночью поработать. До утра ещё далеко. Так, теперь дальше по списку. Немец!
— Я к Мартину! — крикнул я своим и выскочил в подъезд.
К счастью, немец был на месте. Обрадовался мне вначале, но пришлось обрушить на него все эти новости — что его потеряли в университете, да еще и какое-то землячество у него на хвосте. Он понял, о чём я говорю, но не понял, почему его хватились ещё до начала учебного года. Но по тому, как немец изменился с лица, я понял, что дело серьёзное.
