всё по последнему слову военной науки: есть передовые дозоры, которые скачут впереди на пару километров, и арьергард. Всего в его маленьком войске около полусотни бойцов.
Всю дорогу не могу избавиться от чувства, что за нами следят. Выработанным ещё в Сирии рефлексом, вскидываю подбородок и смотрю в небо.
Так и есть: парит «птичка». Предчувствия меня не обманули - так просто от японцев не уйдёшь, послали по нашу душу демона-наблюдателя. Хорошо, что пока не научили бросать с высоты гранаты или дротики: такие были в ходу ещё во время первой мировой. Они не только уничтожали живую силу противника, но и производили свист, распугивающий коней.
Руки чешутся снять эту летучую тварь, но где взять винтовку и серебряные пули?! Впереди виднеется редкий лесок, а над ним возвышается невысокая скала, покрытая мхом, и в голове возникает мысль поинтересней.
- Бубнов!
- Я!
- Ко мне.
Унтер ровняет лошадь рядом с моей.
- Слухаю, вашбродь.
- Летучего хмыря в небе видишь?
Он смеётся.
- Так точно.
- Можешь задурить ему голову так, чтобы он сдуру в скалу врезался?
- Так ведь демон же, не человек… - неуверенно тянет унтер.
- Это приказ! – Я знаю, как надо стимулировать подчинённых.
- Есть, - козыряет он и немного колеблется.
- Чего тебе, Бубнов?
- Мне б чарочку глотнуть для поднятия сил...
Иронично качаю головой.
- А что – есть?
- Найдём, - веселеет Бубнов. – Не среди наших, так у китайцев.
У китайцев и впрямь находится фляжка с тёплым и мутным самогоном. Я бы такое не стал пить даже под угрозой расстрела, но унтер смело прикладывается к фляжке и делает несколько больших глотков.
- Не захмелеешь?
Он с сожалением отставляет самогонку.
- Никак нет, с такой порции даже ребёнку в голову не ударит.
- Ну-ну, - недоверчиво протягиваю я.
Как бы и остальные мои солдатики не попросили бы о таком допинге. Судя по их лицам и по тому, как многие облизывают губы – есть все основания для тревоги.
- Набрался сил?
Он кивает.
- Тогда верни фляжку хозяину и приступай.
Не знаю, как это работает, но скоро с нашим японским «соколом ясным» начинают твориться чудеса: он теряет к нам всякий интерес и бестолково носится в небе. Заканчивается эта история смачным ударом об скалу. Демон складывает крылья и камнем валится вниз.
- Насмерть? – спрашиваю я.
- А то! В лепёшку расшиб, – гордится собой унтер. – От меня ни одна сволочь легко не уйдёт.
- Объявляю тебе благодарность!
- Рад стараться, вашбродь! – Вместо словесной награды он бы предпочёл ещё разик приложиться к фляжке с самогонкой, но я ж себе не враг!
Итак, глаз неприятеля мы лишили, во всяком случае, на какое-то время. Это немного развязывает нам руки.
Ощутив прилив хорошего настроения, подъезжаю к Лизе: война войной, но ведь можно и немного пофлиртовать. Начинаю подкат с самых невинных фраз и комплиментов. Однако брат раскусывает мою тактику, его и без того узкие глаза сжимаются в щелочку. Лиза кидает в его сторону строгий взгляд, и Ли Цао внезапно говорит, что ему надо проверить дозоры, что косвенно поясняет мою догадку насчёт того, кто же тут главный.
Без него становится легче, я начинаю просто трепаться, вспоминая более-менее приличные истории из курсантской молодости и службы, переделывая их в соответствии с реалиями этого времени.
Сначала Ли Юань-Фэн долго крепится и если улыбается, то самым краешком губ, потом не выдерживает и начинает смеяться. Мне по душе её искренние эмоции. Мы быстро настраиваемся на общую волну. Оказывается, с ней довольно легко.
Потом речь заходит о вещах более серьёзных, и девушка мрачнеет.
- Как появился ваш отряд? – спрашиваю я.
- Это идея нашего отца. Он понял, что японцы не остановятся на Корее и постараются снова захватить Китай, а наша страна хорошо помнит, что такое японское иго. У нас в семье из поколения в поколения передаются предания о жестокости японцев и их коварстве. Мы впитываем их с молоком матери. Отец на свои деньги купил снаряжение для отряда и помог набрать людей. Мы делаем всё, чтобы навредить японцам: нападаем на небольшие гарнизоны, атакуем обозы, устраиваем диверсии в тылу. Кстати, если хотите разбогатеть – можете сдать нас японцам, они за наши головы объявили большую награду. Станете богатым человеком.
- Я подумаю, - киваю я и добавляю:
- Шутка!
- Кстати, таких «шутников» было несколько. И каждый из них был наказан за предательство, - с достоинством говорит Ли Юань-Фэн.
Я восхищаюсь храбростью этой хрупкой девушки.
- Но ведь война – не женское дело… Как ваш отец мог отпустить вас?
Она фыркает.
- Вы отстали от жизни, штабс-ротмистр. Китайские женщины готовы сражаться за свободу родины наряду с мужчинами. Разве у вас, в Европе, не так? Или вы забыли, например, о Жанне д’Арк?
Что называется – туше!
- Почему? – смущаюсь я. – Мы помним про Орлеанскую деву и других храбрых женщин. Просто война… она стала другой, более грязной, что ли…
- Благородство оставило не всех воинов, - смотрит она на меня так, что я вдруг ощущаю, как внутри закипают вены. – Вы ведь не такой, как многие.
- Разве?
- Да, в вас какая-то загадка, и я не знаю на неё ответ.
Я вздыхаю и стараюсь перевести разговор на другую тему.
В село, о котором говорил её братец, приезжаем ближе к вечеру. Оно ничем не отличается от других китайских поселений: очень шумное и суматошное.
Темнота такая, что не видно ни зги.
- Заночуем здесь, - объявляет Ли Цао. – Японцы не знают, где мы, так что нам ничего не грозит.
Мои бойцы смертельно устали, многие уже еле держатся в седле.
- Хорошо, - соглашаюсь я. – Но рано утром снова отправляемся в путь.
- Будь по-вашему, штабс-ротмистр. Сейчас я договорюсь со старостой, чтобы он нашёл для нас кров и пищу.
Переговоры заканчиваются тем, что под наши нужды выделяют несколько домов. Китайские семьи большие, поэтому приходится буквально ютиться, но для начальства, то есть для Ли Цао, его сестры и меня, находится жилище покомфортабельней. Нас селят на фатере самого старосты, мне выпадает отдельная кровать и даже с балдахином. Прежде мне тут такие не встречались.
Но сначала – дела! После ужина назначаю часовых, обговариваю пересменки. Ли Цао предлагает поделить дежурство с его бойцами. Подумав, соглашаюсь.
