Так что когда увидел «Касугу» между двух групп малых крейсеров по три единицы в каждой, то сразу понял, что Того тоже прибегнул к резерву, который Андрей Андреевич именовал не иначе как «пожарной командой. И тем самым парировал серьезную угрозу для своих бронепалубных крейсеров — ведь в отряд вице-адмирала Безобразова для сокрушительного удара по 'собачкам» был специально введен броненосный крейсер «Баян».
— До транспортов вражеские крейсера не доберутся, ваше высокопревосходительство, как и до «Сисоя» — путь с двух сторон перекрывают броненосцы Скрыдлова. К тому же на помощь может подойти из отряда Небогатова наш «Нахимов», а «князья» останутся на охране, как и предусматривалось. Впятером они отобьют два японских броненосца, — начальник штаба контр-адмирал Молас как всегда был рассудителен.
— Что касается маневра Вирениуса, то он слишком дерзок — японцы могут не пойти на «Сисой», зато получат возможность выбить «Ослябю» вслед за ним — а вывод одного из наших флагманов принесет сумятицу в действия. Но да — он так отрезал крейсера Камимуры от двух броненосцев, что могут попасть в скверную ситуацию. И это не только отображение на «игровой» карте, а самая настоящая реальность.
Макаров машинально посмотрел на прикрепленный к стене большой планшет на деревянной карте, на котором прочерчивались курсы противоборствующих отрядов и постоянно переставлялись булавки с цветными головками, размер которых соответствовал типу корабля. Здесь безостановочно «колдовали» два флаг-офицера, постоянно получавшие доклады и тут же вносившие изменения в картину сражения. Да, определенные искажения в ней имелись, но приблизительная диспозиция была относительно верной, так как радиограммы уже передавали без ошибок и путаницы, а сигнальщики с мощными биноклями с открытого кормового мостика прекрасно видели всю картину сражения и дополняли информацию. Правда, и потери среди них имелись, и уже выбыло два офицера ранеными — японская шимоза являлась смертельно опасной как для людей, так и неприкрытых броней конструкций. Но замена тут же отправлялась наверх, в кирасах и касках — запас подготовленных наблюдателей и сигнальщиков имелся теперь на каждом русском корабле, от броненосца до крейсера.
— Послушайте, Михаил Павлович, а ведь это «мешок», если «Ослябя» отойдет в сторону, то японцы в него сами залезут. А мы тут же развернемся и пойдем на помощь, причем Ухтомский со своей парой будет нас прикрывать сзади — мы сделаем последовательный поворот только нашими броненосцами. И тогда «чилийцев» не выпустим.
— Вы правы, ваше высокопревосходительство, думаю, Вирениус сделает ложный выкат «Осляби», даже прикажет спустить свой флаг для вящего обмана японцев — о таком обмане противника он не раз говорил…
— Фудзи'!
Громкий выкрик раздался в рубке, и Макаров тут же бросился к прорези — зрелище было впечатляющее. Как до этого полыхал «Сисой», так весело загорелась носовая башня концевого вражеского броненосца. Из орудийных амбразур выплеснулись длинные языки пламени и дыма, и теперь все ожидали взрыва, которого не случилось весной. Ясно, что запас пороховых зарядов под броневой крышей колпака, куда они заранее поднимались из погреба вместе со снарядами, воспламенился, и вот-вот последует взрыв, и черная пелена накроет вражеский броненосец — не может ему постоянно везти и быть «вечным счастливцем».
— «Ослябя» вышел из колонны, повернул к осту, на нем подняли сигнал — «адмирал передает командование»!
От звонкого выкрика сигнальщика Макаров поморщился и посмотрел — как он и предполагал, флагман Вирениуса стал выкатываться из строя и без всяких пожаров. Степан Осипович только усмехнулся в бороду — «ах, Андрей Андреевич, вечно вы не вовремя со своими хитростями», и начал громко отдавать команды:
— Нам обязательно нужно добить «Фудзи», сколько раз его упускали! Повернуть на три румба, идем на сближение с неприятелем! Броненосцы Того более ценны, чем «чилийские покупки»!
Ночной бой между русскими и японскими эсминцами, которые являлись «расходным материалом» войны…
Глава 40
— Ваше превосходительство, очнитесь!
Андрей Андреевич слышал голос будто издалека, словно пробивавшийся через толстый слой ваты. И странное дело, он узнал его — надворный советник Солуха, старший судовой врач «Осляби», переведенный на броненосец с затонувшего «Рюрика». С Николаем Петровичем он часто разговаривал на медицинские темы, и что удивительно, обрел в нем своего рода ассистента, которого порой консультировал по многим вопросам. И тот свято соблюдал условие — не задавать вопросов об источнике знаний и умений у «его превосходительства», и никому не рассказывать ничего лишнего. На этом и сошлись, причем в комплот вступил и коллежский асессор Брауншвейг, всегда смотревший на него восторженными глазами. Да оно и понятно — Эрнесту Гуговичу всего 34 года, Солуха старше его на три года — молодые люди в принципе, ему в сыновья годятся.
Пришлось им, да и другим врачам, ведь разговоры на флоте шли, их было не унять, все знали кто оперировал моряков «Осляби», изложить несколько мистическую составляющую. Будто бы каждую ночь во сне он занимается с больными, ставит диагнозы, лечит, а порой даже делает операции, но только по части урологии. Но якобы дело происходит в иные времена, отдаленное будущее. Вот тут он замыкался и жестко пресекал любые расспросы. Про медицину, пожалуйста, все прочее — политика, техническое развитие, военное дело и история — на корню «мотыгой гасил». Но лекарям этого хватало — чудодейственная мазь Вирениуса-Бунге для лечения ран была всем известна, настырный флаг-врач наместника категорически отказался присваивать себе одному славу — а немцы они упертые.
— Андрей Андреевич, да очнитесь, пожалуйста, умоляю!
И столько было в голосе врача отчаянной мольбы, что Вирениус вышел из забытья, как бы потянулся на зов, словно «вынырнул» сквозь плотную завесу беспамятства. И прозрел, уставив взгляд в покрытую белой краской переборку, освещенную достаточно ярким светом электрических лампочек. С первого боя выводы по размещению лазаретов были сделаны правильные, и теперь те находились в самых защищенных местах. А гальванеры провели в них дополнительное электроосвещение, утроив число светильников и зарезервировав несколько линий от динамо-машин. То есть, даже при повреждении отсека, свет все же будет, но на всякий случай имелись свечи и керосиновые лампы — в бою всякие пакости случаются.
— Я, видимо, контужен, тошнота легкая, — пробормотал, сразу же проведя диагностику собственного организма. Саднило предплечье, болела голова, но руки и ноги функционировали.
— Вы легко еще ранены в руку, но вскользь, глубокий порез. Небольшие ушибы есть, мы вас уже перевязали. С его императорским высочеством плохо — у него ранение в пах, оперировать боюсь. Я ведь знаю, что произошло с великим князем Борисом Владимировичем, а вы сможете, вы умеете, ваше превосходительство, пожалуйста!
Лихорадочно сказанные слова моментально побудили к действию, и Андрей Андреевич поднялся с койки, поддерживаемый врачом и подоспевшим санитаром — старый знакомый квартирмейстер, что с его легкой руки «прописался» в лазарете. Одежду с него всю сняли, сделали перевязку и надели чистое белье, прикрыв одеялом. Мгновенно оценив ситуацию, Вирениус быстро спросил:
— Сколько мы с его высочеством в лазарете?
— Минут двадцать, мы вас быстро перевязали, но не могли привести в сознание, даже соли не помогали. Но вы сами очнулись…
— А где его высо…
Говорить дальше не требовалось, он увидел Александра Михайловича, с перевязанным плечом, обнаженного, на соседней койке. На бледном лице горели глаза, словно две фосфорные чашки — увеличившиеся, большие, в них плескался перемешанный с болью жуткий страх. Да оно и понятно, пах такая область, что может причинить большие мучения, достаточно вспомнить коварные удары, что пропускают люди в драке. Боль такая, что даже самый агрессивный человек в эту секунду может только выть и матерится — и ничего более, хватается руками за поврежденное место, где произошла трансформация жизненно важных для мужчины элементов.
