– Ты цену себе не набивай, Вадюша, – поддержал Балка Петрович, – газеты это одно, у меня от одного списка этих фонов и цу в глазах зарябило, а ты там крутился в самом эпицентре. Сейчас мне с немцами почти две недели общаться. Вводи давай в курс дела про все, что у вас за закрытыми дверями обсуждалось. Я перед толковищем с Тирпицем тет-а-тет, а может, и с самим Вилли, должен быть подкованным на все сто.
– Да понимаю я все. На шею не давите только, ладно?
– Уговорил. Но не тяни время. Слушаем тебя.
– Сам я узнал о том, что кузен Вилли к нам намылился, вечером того же безумного денечка, когда по всей России громыхнуло Манифестом о будущем созыве Думы и до кучи – Указом о польской автономии. Знаю, Петрович, что ты был против него. И, скорее всего, в итоге, от поляков неприятностей меньше не будет. Но царь и Дурново, принимая это решение, даже с мнением фон Плеве не посчитались. И, знаешь, мне думается, что они правы. Пусть паны попробуют ответить «презлым за предоброе». В этом случае у России будут развязаны руки для соответствующего воздаяния. И у нас внутри страны тявкнуть никто не посмеет.
– Посмеют, не сомневайся.
– Василий Александрович, а вы-то на что? Псы цепные – кровопийцы-опричники? – усмехнулся Вадик. – Вы у нас теперь главные защитники Родины. Нежто слабо кое-кому язычки говорливые прищипнуть?
– Ох, балбес ты все-таки, – прищурился Василий. – Мы не защитники Родины. Мы ее центральные нападающие. И впредь заруби себе на носу, если вдруг в политес поиграться надумал: большинство обращений за помощью к хирургу – это итог действий бездарного терапевта. Понял, к чему это я, светило медицинское… Не отвлекайся, дальше излагай.
– Короче, за суматохой и суетой, телеграмму кайзера Николай только перед ужином прочел. Вилли оказался парень не промах. Слова Николая, в августе еще ему сказанные, о том, что как только дело с японцами завершится, он сразу ждет его в Питере, хитрый тевтон предпочел истолковать буквально. И отстучал кузену следующее: «Дорогой Ники! Не имею сил выразить тебе все счастье и весь свой восторг от твоего выдающегося успеха на Востоке письменно. Спешу к тебе, как договорились. Отплываем из Гамбурга. Прибуду в Кронштадт через три дня. Пришли ледокол к Даго. Твой навеки, IR…»
Бедняга Николай, уже замученный и уставший, чуть мимо стула не сел. Пришлось поднимать всех в ружье, на ночь глядя. Слава богу, повезло, и «Ермак» как раз оказался в Либаве, там очередной караван торговых судов формировали. А телеграф на нем исправно действовал. Встретил он их у самой кромки льдов, как будто специально репетировали: немцы из дымки выходят, а он их поджидает у Дагерортского маяка. Причем думали-то мы, что Вилли, как всегда, заявится на своем «Гогенцоллерне». Но в этот раз оказалось, что его личное транспортное средство пребывает в текущем зимнем ремонте. Но кайзера выручил Баллин, его яхта была в Гамбурге, причем стояла под парами – главный немецкий пароходчик собирался на ней куда-то на юга сплавать, после того, как Кайзер закончит представление с парадами и речами по поводу этого их нового Кубка. За ночь они прошли канал и с корабельным эскортом – к нам…
– Какого еще кубка? Это ты про что сейчас, Вадим?
– Газеты не читаете, мужики? Про «Атлантический Кубок» не слышали?
– Листаем, конечно, но больше про внутренние наши дела, и что с войной связано. Не все же от первой строчки до последней. Так глаза испортишь. И без этого дел полно.
– Понятно все с вами, Петрович. Ну-ка, стопку вон ту мне дайте. Смотрим. Ага… «Ведомости». За четвертое число тоже есть. Открываем и читаем: «Германия. В Гамбурге 3 марта германский император Вильгельм II торжественно учредил так называемый Клуб Атлантического Кубка – особый элитарный клуб для промышленников, финансистов, политиков и морских офицеров (как военной, так и гражданской службы). Клубный фонд целиком составлен из пожертвований частных лиц. В тот же день Клуб учредил две поощрительные награды: Кубок Атлантики (смотри фото) и с нею денежный приз, вручаемые ежегодно той судостроительной фирме Германии, чей лайнер несет Голубую ленту. Вторая награда – Крест Кубка Атлантики (и денежный приз) также вручаемый ежегодно. Причем в двух экземплярах – главным конструкторам этого корабля и его силовой установки. Сам кубок выполнен из чистого серебра, имеет весу более тридцати фунтов и является наградой переходящей, в отличие от медалей Креста Кубка Атлантики. Они остаются в полной собственности награждаемых лиц, с правом ношения при мундире, вицмундире и фраке.
В речи, посвященной знаменательному событию, его величество кайзер выразил пожелание, чтобы известная Голубая лента Атлантики отныне принадлежала только немецким судам, а значит – инженерам и морякам, несмотря на все отчаянные усилия их конкурентов. Трем крупнейшим частным кораблестроительным фирмам – «Вулкан», «Блом унд Фосс» и «Германия Верфт» – были обещаны дополнительные (к уровню закона 1888 года) государственные субсидии для постройки новых стапелей под трансатлантические лайнеры. Причем эти суда должны непременно иметь способность вместить не менее двух с половиной тысяч пассажиров и пересечь Атлантический океан за время, меньшее, чем четверо суток и двенадцать часов.
«Наши промышленники, финансисты, инженеры, ученые, рабочие и моряки обязаны отныне помнить, что удержание нашими судами Голубой ленты Атлантики есть не только предмет законной национальной гордости для всей германской нации, но и самая лучшая реклама для наших очевидных промышленных успехов!» – заявил в своем эмоциональном обращении к собравшимся в гамбургской ратуше германский монарх. Вот так как-то…
– Спасибо, Вадим. Да, момент и в самом деле очень интересный. В особенности насчет стапелей. На них ведь не только лайнеры можно будет строить, – многозначительно поднял бровь Петрович, – Вот вам, джентльмены, и кое-что о значении инсайдерской информации. В нашем-то мире ничего подобного не было. Но о чем это говорит еще? Да о том, что Вилли всерьез начинает разворачивать еще больше средств и сил на морское строительство. Слава богу! Боюсь сглазить, но, похоже, расчет наш начал оправдываться. Перед соблазном надрать задницу бабушкиному флоту, экселенц не устоял. Блесна заглочена по самые гланды. Представляю, как скрежещут жвалами господа-юнкера и их боевой авангард в лице Шлиффена и генералов. Эти-то тоже поняли, в чьи паруса подул ветер. Не грохнули бы парни в фельдграу нашего Вилли.
– Ну? И что ты на меня так смотришь, Петрович? Может, мне немцам еще и гестапу подсказать, как организовывать? Хотя согласен, опасения твои не беспочвенны. Совсем даже. А усатый нам еще нужен. Ладно. Убедил. Будем посмотреть, что на германском фронте предпринять можно. Есть тут пара забавных мыслишек. Но с этим – потом. Давай, Вадик, продолжай.
– Короче, с «Ермака» нам телеграфировали, что там к чему, и повел он немцев в Кронштадт. Причем их оказался целый отряд. И кроме баллиновской яхты еще два новейших броненосца, «Принц Генрих» да большой бронепалубный крейсер до кучи. Как оказалось, коварный тевтон не только самолично прется, но с собой прихватил брата, двоих сыновей, дочку, а ко всему благородному семейству в качестве бесплатного приложения почти сотню душ. Военных, конечно, в первую голову, в том числе флотское начальство с Тирпицем, Кёстером, Бюшелем, Гольцендорфом, Зенден-Бибраном, а еще – толпу промышленников и финансистов. Все сливки делового бомонда, кого он в Гамбурге собрал на эти «кубочные» торжества!
Николай от таких известий едва не впал в прострацию. Было ясно, что от приема такой немецкой делегации в Санкт-Петербурге у французов и англичан начисто посносит крыши. Там никто, никогда и ни за что не поверит, что этот «десант капитала» спонтанно затеян хитроумным германцем. Что это не загодя обговоренное и распротоколированное совместное действо. Несчастный Ламсдорф как узнал, так тут же за пузырек с нашатырем и схватился. Я думал, что он у царя прямо в кабинете рухнет, настолько наш «мадам» был бледен, если не сказать сер личиком. Но ничего не поделаешь, как говорится, назвался груздем, лезь в короб. Короче, все подготовить мы успели. В лучшем виде. Да еще и пришли они на полсуток позже, чем мы прикидывали. Лед был плотный на всем протяжении залива, и «Ермак» по дороге немцев несколько раз обкалывал. В Кронштадт он привел их только к вечеру седьмого числа.
