«И ещё кое-что — подумалось мне, — но это — потом!»
— Но если вы не можете доставить это в Европу — а вы не сможете этого, — то вашу революцию ожидает крах.
— Но если заключить союз с сильной европейской страною, способной связать испанский флот, мы сможем победить — заметил Миранда.
— Нет. У Вице-короля есть немало лояльный сил, а еще, напомню, есть серебряные рудники. Он один, даже без Мадрида, наймёт достаточно войск, чтобы победить любых инсургентов! Нет, если вы хотите победить, а не просто умереть с честью, вам надобно начинать совершенно с другого!
— И как же вы видите нашу победу, Ваше высочество?
— Прежде всего, нужны серьёзные финансы. Вам никто их не даст, иначе как на кабальных условиях. Далее, начинать надобно не с Венесуэлы, а с Мексики и Перу. Если эти провинции останутся лояльны Мадриду, вам не победить — слишком много войск и серебра способны дать они испанским Бурбонам!
Дон Франсиско выглядел озадаченным. Свежий взгляд на это предприятие, давно, видимо, им обдумываемое, заставлял многое переоценить.
— Я вижу, вам требуется время, чтобы всё обдумать, дон Миранда. Давайте оставим пока эту тему, но сохраним наши контакты и будем поддерживать переписку. Вы знаете, что нами готовится экспедиция; возможно, я смогу увязать ваши и наши интересы так, что мы сумеем выполнить это смелое предприятие. Не теряйте надежду! Кстати, вы располагаете какими-то ресурсами? Я не имею в виду деньги, — их, как известно всегда не хватает, но, может быть, у вас есть связи или единомышленники?
— Есть немало эмигрантов, и из самой Испании, и из Вест-Индии, разделяющих мои идеалы! В основном, конечно, в Лондоне, и в Северо-Американских штатах.
— И каково их количество?
— Это сотни человек, и у многих есть боевой опыт!
— А опыт мореплавания?
— Имеются и такие!
В наступающих сумерках мы расстались, можно сказать, единомышленниками и друзьями.
Испания действительно всегда относилась к своим колониям, как к дойным коровам. Между тем. это и обширные рынки, и прекрасные источники колониальных товаров. Кофе, сахар, хлопок, табак… А главное — это латекс.
Джунгли Амазонии — это единственное место на земле, где растёт каучуконосное дерево гевея. Одно время бразильцы были монополистами на мировом рынке сырья для производства резины, пока ушлые англичане не вывезли контрабандой семена этого дерева, устроив плантации в Малайзии. Это ценнейшее сырьё! Конечно, Бразилия — не испанская колония, но процессы и настроения там очень схожие. Если полыхнёт в Венесуэле, бразильцы не останутся в стороне. Нам надо быть готовыми участвовать в этой истории… и экспедиция Муловского может оказаться первым этапом этой большой и интересной истории. Только надо мне для начала выяснить, что это за Муловский, что за экспедиция, куда, зачем и с какими целями она готовилась… и, главное, почему не состоялась!
Глава 13
Между тем жизнь в Царском Селе текла своим чередом. Нас с Костей поднимали строго в 6 утра; камердинер заботился о том, чтобы мы обязательно обтерли тела и окатились из лоханей холодной водою. После завтрака мы с Курносовым учились у де Ла-Гарпа французскому, математике и истории. Иногда перед занятием у нас была прогулка по свежим, напоённым летними ароматами аллеям Царскосельского парка. В некоторые дни Самборский водил нас в церковь, благо, была она, как и в Зимнем, встроена прямо во дворец.
После обеда мы прогуливались с бабушкой или играли сами. Поразительно, какое множество разнообразных игр придумало человечество задолго до эпохи гаджетов! В безветренную погоду играли в волан; при сильном ветре игру переносили в залу. Известен и теннис, его играют в специальных узких «залах для игры в мяч», и зовётся он тут на старый манер: «же-де-пом». Конечно же, все играли в биллиард, развлекались картами, причём карточных игр тут невероятное множество; молодежь любила играть в бабки, лапту и городки; особые интеллектуалы могли позволить себе шахматы или шашки; иногда мы все вместе — бабушка, статс-дама Анна Степановна, Протасова, камер-фрейлина Марья Саввишна Перекусихина, дежурные фрейлины, и мы с Костей, играли в лото или домино.
Фрейлин у бабушки было всего две дюжины, или около того. Их всегда было можно узнать по «шифру» — специальному бриллиантовому украшению на платье в виде вензеля императрицы. Часть фрейлин носили приставку «камер-», то есть самые приближенные к императрице; они жили прямо во дворце и, в отличие от просто «фрейлин», прислуживали и помогали ей в жилых покоях.
Бабушку мы обычно видели после обеда. С утра и до обеда императрица работала в своём кабинете; затем нас приводили к ней, и мы гуляли или играли. В четвёртом часу дня она отправлялась готовиться к вечеру — почти каждый день был или бал, или куртаг (приём), или маскарад, или балет, или театр.
В общем, жили мы, вроде бы, весело, но в моей душе постоянно нарастала тревога. Когда эти чёртовы турки уже объявят войну? А что, если этого не произойдёт? А мне уже не терпелось заняться делом — не иностранными языками, от которых у меня уже болела голова, и не детскими играми с Курносовым, успевшим мне уже страшно надоесть, а чем-то значимым, важным. Тем, что поможет, изменит, позволит…
В этот раз мы прогуливались по огромному Царскосельскому парку. День был довольно жаркий, хотя свежий ветер с Балтики разгонял августовскую духоту. Выйдя их дворца, мы, не торопясь, гуляли центральной аллеей, приближались к цепи прудов и каналов, окаймляющих роскошный Царскосельский парк. Я не мог не залюбоваться на творение местных садовников — кроны деревьев, с исключительным искусством сформированных то в правильный шар, то в конус, то в пирамиду, а иной раз и вообще в нечто невообразимое.
Рядом с нами, хоть и на некотором почтительном отдалении, следовал гофмаршал, отвечавший за состояние дворца и сада. Подзывая его, Екатерина то выражала ему удовольствие, то делала замечания о состоянии сада, дорожек и аллей. Тот выслушивал её со смиренно склонённою головою. Не без удивления я узнал от них, что часть садов тут разбивал отец Андрей, наш с Курносовым учитель и духовник! Насмотревшийся в Англии на разные образцы лондонских парков, он благоволением императрицы применил свои знания в Царском Селе. Г-н Фицгерберт, осмотрев его творчество, подтвердил, что это и вправду напоминает ему модный английский парк.
Ещё одним сопровождающим был князь Барятинский Федор Сергеевич, заведовавший всем императорским дворцовым хозяйством, и английский посланник, сэр Фицгерберт.
Оба эти субъекта были весьма примечательны. Князь Барятинский был известен, ни много ни мало, цареубийством — именно он в своё время сделал вдовою императрицу Екатерину Великую. Интересно, о чем думал Павел, постоянно видя его вникающим во все подробности дворцовой жизни, в том числе и его семьи тоже… Впрочем, глядя на этого добродушного толстого господина, мне невольно в голову приходила мысль, что братцы Орловы, вернее всего, сделали его «козлом отпущения», а на самом деле история там была совсем иная.
Неторопливо идя по аллеям, Екатерина беседовала о чем-то с английским посланником. Сэр Уильям Фицгерберт, — тот самый длинноносый, немного лопоухий господин, где-то между тридцатью и сорока годами, с умными, проницательными глазами, которому я так невежливо отвечал в карете во время возвращения в Петербург. Этот англичанин, между прочим, считался истинным мастером дипломатической интриги — французский посланник Сегюр, говорят, боялся его, как огня. К тому же на собственном острове он имел прочнейшие тылы: его свойственница, Мэри Фицгерберт, была любовницей принца Уэльского.
— Ну, друзья мои, как вам нравится в Царском Селе? — улыбаясь, спросила императрица.
— Очень нравится, бабушка! — весело откликнулся Костик, радостным мопсом бегая вокруг нас.
— Курносый, давай сейчас! Про Зимний! — шепнул я, поймав неутомимого мопса за шкирку за бабушкиной спиною, и сладким голосом произнёс:
