Но все время под одеялом не высидеть. Шок — шоком, но жить все-таки придется, раз умереть не позволяют. Мало-помалу я стал немного оживать. Пытался разговаривать с горничной, врачом. Громила, которого звали то ли Рубио, то ли Тарлен, а может, и так и эдак, оказался на деле совсем не таким уж мрачным парнем. И говорить, оказывается, умеет. С ним я разговаривал больше, чем с другими. Доктор с труднопроизносимым именем имени Фосстл меня в основном ругал за отказ глотать его пилюли. Иногда заходивший Буржуин только и делал, что выговаривал мне за плохое поведение. На правах моего отца. Да, да, он был моим отцом! Каково? Трудно воспринимать, как отца незнакомого человека, который всего-то лет на пять тебя старше. В разговоре с ним я помалкивал, тем более, что он и не хотел ничего слушать. Девицу же и вовсе разговоры не интересовали. Винк — так ее звали — все норовила уложить меня в постель. И улечься рядом. Грешен, иногда ей это удавалось. Гормоны молодого тела брали свое. Но больше любви мою служанку интересовала коммерция — все пыталась продать мне наркотики.
— О, Гарви, я же вижу, что тебе очень плохо, — шептала девица, слюнявя мне ухо.
Гарви — это я. В этой жизни — сын богатого папаши, гуляка, развратник и наркоман.
— Я же вижу, ты мучаешься. У меня кое-что есть для тебя. Тебе сразу станет легче. А деньги отдашь, когда выздоровеешь.
Тогда я выставлял ее за двери. Употреблять эту гадость я не желал. Еще не забылась история с другом моего сына. Паренек был умный и талантливый, хорошо владел несколькими музыкальными инструментами. Играл на клавишных в составе местной рок-группы. И не только на свадьбах — на фестивалях выступал. Его ансамбль даже по телевизору показывали. И какой негодяй посадил бедного мальчика на иглу?! Короче, нет его уже полгода. У меня остатки волос всегда становились дыбом, стоило только представить, что и Максим пойдет по той же дорожке!
А теперь я оказался в том же положении. Ужас! Нет, я эту гадость к себе на пушечный выстрел не подпущу. Уж лучше здохнуть! Но этого мне не разрешат. Придет толстенький доктор и вкатает укольчик. Что он колет — неизвестно, но на какое-то время становится легче. Наверное, сукин сын нашпиговывает меня все той же наркотой, только в меньших дозах. Но сил протестовать нет. Особенно, когда ломка обострится.
Немного выручает охранник. Позволяет гулять по парку возле дома. И парк, и сам дом — роскошные. Прямо дворец какой-то. Жаль, меня ничто не может ни впечатлить, ни обрадовать. Даже презрительное выражение лица господина Рубио меня нисколько не трогает. Ну, не уважает меня мой телохранитель, презирает — ну и ладно… Есть за что. Хорошо, что хоть разговаривает, а не молчит, как надсмотрщик.
Однажды Рубио решил меня развлечь особым образом. А именно, покатать по городу на автомобиле. Я был, признаюсь, немало удивлен, увидев эту колымагу. Огромный ящик на мотоциклетных колесах со спицами. Вся отделанная полированным деревом, вся в позолоте. На капоте — золотой орел, машущий крыльями. Над кабиной труба, как у паровоза. И пыхтела машина, как паровоз. Мой телохранитель даже решил оказать мне знак внимания:
— Господин Гарви, может, желаете сесть за руль?
— Еще чего. Я такую штуку водить не умею.
— Ну, здесь я с вами согласен. Водить вы действительно не умеете, — губы Рубио искривились в презрительной усмешке, — Но ведь водите! И трех месяцев не прошло, как опять разбили почти нового «Орла».
Он, что, хочет сказать, что шишку на голове я получил в автокатастрофе? Интересно, надо будет осторожно расспросить его об этом. Но не сейчас, позже, когда немного утихнет боль.
— Кто старое помянет… — буркнул я, — И вообще, Рубио, давай без «господ» и без «Вы». Меня это раздражает.
— Неужели, — опять презрительно улыбнулся мой конвоир, — До недавнего времени, помнится, вы не допускали иного обращения к себе.
— То было раньше, — вздохнул я, плотнее закутываясь в плед.
Странный город. Как он называется, в какой стране находится? Куда, вообще занесло мою мятущуюся душу? Надо бы спросить, но страшно. И так на тебя смотрят, как на сумасшедшего. Потом постараюсь осторожно разузнать, а пока смотрю в окно пыхтящего драндулета. Может быть, город был по-своему красив и самобытен, но с моим самочувствием мне было не до красот незнакомых улиц. Запоминались серые как мое настроение однообразные невысокие — не выше четырех этажей — дома, тянущиеся бесконечной чередой. Помпезные здания на площадях подавляли тяжестью гранитных колонн и фронтонов. Даже редкие деревья не вносили иных оттенков во всеобщую серость. Может, не сезон?
Рубио вел машину неторопливо, время от времени пугая пешеходов резким звуком клаксона. Именно пешеходы и были основными участниками уличного движения. Кроме них иной раз нас подрезали экипажи на конной тяге. Машин, подобных нашей было мало, и они непременно вызывали такой интерес у окружающих, особенно мальчишек, что приходилось разгонять зевак резким звуковым сигналом. Рубио все больше помалкивал, Наверное, понимал, что мне не до бесед. И за это я был ему несказанно благодарен. Вдруг, несмотря на отсутствие конкурентов, на одной из улиц машина остановилась.
— Тьфу ты, — выругался мой водитель. — Здесь не проехать. Объезд!
Небольшая площадь была заполнена народом, в основном, людьми средних лет и старше, большинство из которых составляли женщины. В центре на возвышении стоял человек в белом балахоне и горящим факелом в руке. Жестикулируя и размахивая огнем, он что-то страстно проповедовал, обращаясь к окружающей его толпе.
— Что такое? — я приоткрыл глаза. — Революция? Цирк приехал?
— Святой Иолисиан опять собрал своих приспешников, — усмехнулся Рубио.
— Зачем?
— Призывает бороться с людьми, в которых вселились демоны. Требует снова узаконить очистительные костры. Так, мол, удастся отсрочить конец света.
— Понимаю. Чего только не намелешь, чтобы добиться популярности.
— Да нет, господин Гарви, он не просто болтун. На прошлой неделе его старички разорвали в клочья какого-то беднягу-сумасшедшего. Того метлой пришлось с мостовой собирать и лопатой в гроб укладывать. Такие они, эти святые.
— За что? — по моей спине пробежал холодок страха.
— Вроде, как демон в него вселился. Последнее время часто люди стали с ума сходить, память терять, говорить непонятные слова, — когда телохранитель повернулся и внимательно посмотрел в мою сторону, мне и вовсе стало не по себе. — А тем более, катастрофы всякие, землетрясения, наводнения. Кто в этом виноват? Святому Иолу все ясно — несчастные больные люди.
— За подобные вещи его самого запереть нужно. Власти, что, не видят?
— Как же! Видят. И всецело поддерживают негодяя. Даже указ издали, чтобы сообщать властям о сумасшедших и странных людях. Поехали отсюда.
Домой добирались задворками, часто сворачивая и объезжая рытвины и завалы. Мы ехали мимо полностью разрушенного квартала.
— Война? — спросил я своего гида.
— Нет. Это то, о чем я вам говорил. Прибрежный район. Землетрясение. Не очень сильное, но эти старые лачуги не выдержали даже его. Центральные районы кое-как восстановили, но не эти бедняцкие трущобы. А вообще, никто не помнит, чтобы в наших краях когда-нибудь тряслась земля. Точно, конец света близок.
— Как для меня, — пролепетал я, ни к кому не обращаясь, — то и скорее бы. Сил нет терпеть.
— А кто заставляет? — презрительно усмехнулся Рубио, — Сейчас приедем, вызовем нашего милого доктора Фосстла. Один укольчик — и вы в порядке. А не хотите ждать доктора — Винк чего-нибудь найдет.
Мое настроение мгновенно изменилось. Я вскипел, как паровой котел нашей колымаги. Только слабость во всем теле удержала меня и не позволила влепить Рубио пощечину. И хорошо, что удержала. Представляю, что бы со мной сделал этот громила!
— Я не собираюсь больше принимать эту гадость! Уж лучше издохнуть! Не смей мне даже предлагать подобное. — Потом, немного остыв, добавил. — Лучше бы помог мне.
— Что я могу сделать? Вы, господин Гарви, уже три раза лечились. Ваш отец — господин Ройд-старший — столько денег потратил — все впустую. Чтобы исцелиться нужно самому того желать. Да и то, говорят, наркомания не лечится.
— Дудки! Я избавлюсь от этой напасти. Кстати, о деньгах. Отец даст мне немного денег, чтобы вылечиться?
— Конечно. Он обязан до совершеннолетия выделять вам средства согласно завещанию покойной маменьки. Эта сумма немалая.
Опять новости! Я, оказывается, еще и сирота.
— Моя мать умерла?
— Вы и это не помните, господин Гарви? Семь лет назад. Хорошая была женщина. Жесткая, но справедливая. Если кого бранит — то за дело. А уж если хвалит, то не скупится.
— Прости, Руби, — буркну я, — Мне сейчас паршиво. Прямо с ума схожу. Как бы паства с площади не расправилась… Так поможешь мне?
