Змей же, увернувшись от столкновения с дубом, повернул и снизился. Бросив ляха, он сел. Весело глянул на дружинников, будто спрашивая: «Ну как я? Ловко?» А те, вздернув воеводу на ноги, обезоружили и подвели к князю.
– Ну? – сказал Иван. – Минздрав предупреждал.
Дружинники, не знавшие, что означает «минздрав», догадались о смысле сказанного и осклабились. Ошеломленный Мацько молчал.
– Ранен? – спросил князь.
– Не! – ответил один из дружинников. – Броня добрая, коготь не проткнул. Помяло трохи. Очуняет.
– Поговорим о выкупе? – предложил Иван.
– Лучше повесь! – прохрипел Мацько. – Вместо него! – Он кивнул на Збышко.
– Цо мувишь, батько?! – взвился тот.
– Молчи! – вызверился воевода. – Говорил же не ходить в Галич, ты послухал? Вот и живи, зная, что погубил стрыя!
Збышко набычился, нижняя губа его оттопырилась, подбородок задрожал. Гордость, позволявшая юному ляху казаться невозмутимым все это время, лопнула, когда он осознал, что вовлек в беду родного человека. Уронив голову, Збышко заплакал, роняя крупные слезы. По знаку Ивана дружинники подвели к нему Мацько. Воевода сел рядом с племянником. Збышко спрятал лицо у него на груди и застыл – только плечи вздрагивали. Мацько, обняв сыновца, глядел в сторону. Иван отвернулся. Вешать ляха ему расхотелось. «Не поможет! – подумал сердито. – Они гордые. Назло придут! Не жупаны…»
Шайку под предводительством угрского жупана они переняли год тому. Угры пытались отбиться, даже стреляли в смоков, но после того, как сверху пролился каменный дождь, оружие бросили. Всех пленных, а их набралось с полсотни, дружинники развесили на деревьях вдоль межи с венгерским королевством. Жупан не только палил веси. Захватив богатый полон, угры резали стариков и больных – мешали быстро уходить, а дорогой прикалывали отставших. Дружина, двигаясь по следам шайки, натыкалась на пепелища и распухшие трупы. Воины озверели; попытайся Иван сохранить пленникам жизни, его б не послушали. Он, впрочем, и не пытался…
Урок жупаны усвоили. После показательной казни их набеги сошли на нет. С ляхами не получалось. То тут, то там легкие отряды пересекали границы княжества и угоняли смердов с семьями. Перехватить налетчиков удавалось не всегда. К чести ляхов следовало признать: людей они не резали. Наверное, потому, что угоняли исключительно своих – тех, кто тянулся за вольной жизнью в Галич. Узнав, что тамошний князь не обижает смердов, дает землю и житло, а дань требует божескую, хлопы снимались и уходили. Ляшским боярам такое не нравилось. Они считали, что вправе вернуть своих, и не на шутку обижались, когда им говорили, что это не так. Договор позволял Ивану преследовать налетчиков, но князь знал: король и воеводы рейдам потворствуют. Кому хочется, чтоб смерды оставили земли? Облегчить же участь хлопов, не драть с них три шкуры, ляхи не желали. Вот и гоняйся за ними! Граница длинная, у каждого брода заслон не выставишь…
Было еще обстоятельство, мешавшее Ивану решиться на казнь. Мацько ему нравился. Спасая племянника, лях решился на безнадежную атаку, а после предложил свою жизнь взамен. Только принять его жертву нельзя. Королю не понравится казнь воеводы.
Иван подошел к дубу и опустился на корточки. Мацько встретил его хмурым взглядом.
– Хочешь, отпущу вас – и без выкупа?
– Что потребуешь? – насторожился лях.
– Вот он, – Иван указал на Збышко, – поклянется паном Езусом и Маткой Боской не ходить более в мои земли.
– Чтоб я! Схизматику!..
Збышко не договорил: Мацько с размаху саданул его локтем в бок. Юноша охнул и замолк.
– Крепко любишь! – усмехнулся Иван.
– У меня более никого, – вздохнул лях. – У самого женки не было, а его родители померли. Один наследник, да и тот дурнем вырос. Згода, князь! Что еще?
– Дашь клятву служить мне.
Лях набычился.
– Я присягал королю!
– Так я не прошу, чтоб изменял. Король поставил тебя в порубежье, чтоб ты его защищал. Так?
Мацько кивнул.
– Вот и защищай! Пусть никто без дозвола не ходит – как к вам, так и ко мне.
Воевода задумался.
– Буду платить! – добавил Иван. – Десять гривен. В год.
– Сто! – возразил Мацько.
Иван усмехнулся.
– За сто я половцев найму – целую орду. Они с такими, – Иван кивнул на Збышко, – и без смоков справятся. Возьмут луки и превратят в ежиков.
– Призовешь поганых? – удивился Мацько.
– Почему нет? – пожал плечами Иван. – Они, по крайней мере, земли мои не зорят.
– Пятьдесят! – сказал Мацько. – И плата – вперед!
– Двадцать – и не гривной больше.
– И корм моим воям!
– Ладно! – согласился Иван, подумав. – Но вперед не дам. Весь нашу сыновец твой спалил – считай это за виру. А к Рождеству приезжай: будет плата.
Мацько, поколебавшись, кивнул. Иван протянул ему руку, помогая подняться, но Мацько вскочил сам – легко, как юноша. Иван сделал знак. Подбежавший Жбан снял путы с рук Збышко. Дядя и племянник прошли к кресту, где, встав на колени, произнесли обещанную клятву. Мацько подвели его вороного жеребца, вернули меч и шлем. Затем подогнали освобожденных слуг. Об оружии и коне Збышко не заикнулся – все еще не мог поверить, что избежал смерти. Кивнув князю на прощание, Мацько запрыгнул в седло и тронул каблуками бока вороного. Обезоруженный отряд поспешил следом.
– Пропали сапоги! – вздохнул Жбан, провожая ляхов сожалеющим взглядом. – Надо было сразу содрать!
Горевал он, впрочем, недолго. Спустя короткое время во главе небольшого отряда Жбан скакал вдоль повозок, пересекавших реку. Сверху кружил смок. Иван, оставшись с Олятой, забрался на спину второго змея и собрался привязаться ремнями, как кто-то тронул его сапог. Иван глянул вниз. Там стояла Млава.
– Ты чего? – удивился князь. – Догоняй своих!
– Ну их! – насупилась ведьмарка. – Возьми к себе! Пригожусь!
Иван подумал и кивнул. Ведьмарка бросила в корзину узелок с пожитками и, задрав подол, влезла сама, сверкнув при этом белыми ногами. Ноги у нее оказались стройными и красивыми.
– Привяжись! – сказал князь. – Вывалишься!
– Сама б не догадалась! – фыркнула Млава, но к совету прислушалась. Олята подобрал поводья, змей разбежался и взмыл над склоном. Ведьмарка, торчавшая в плетенке, ойкнула, но не отвернулась. Вцепившись в край корзины, она во все глаза смотрела, как уходит вниз река, пойменный луг за нею, как постепенно растет и приближается гребенка дальнего леса.
«Гляди-ка ты! – удивился князь. – Не боится. Дружинники, и те, бывает, блюют. Может, посадить на змея? Девки их добре чуют, да и смоки к ним тянутся. Родственные души…»
Эта мысль развеселила князя. Припомнив, как Млава плевала в старосту, он понял, почему язычница попросилась к нему.
«Змея! – подумал Иван. – Но за себя стоит!»
Поразмыслив, он отказался от идеи садить ведьмарку на смока. «Баба молодая, найдет мужика, забеременеет, – решил он. – Ищи потом замену!»
Для того чтоб думать так, у князя были основания. Прецедент имелся…
Смок набрал высоту и заскользил вниз, широко раскинув крылья. Встречный ветер щекотал ему ноздри, тоненько свистел в ушах, змею было легко и приятно. Он любил, когда крылья ощущали упругую силу воздуха, и легкого движения их было достаточно, чтобы ускорить или замедлить скольжение, повернуть вправо или влево. В такие минуты смок чувствовал себя повелителем неба, где никто не мог ему противостоять.
Груз, который нес смок, не отягощал его: он легко мог поднять и гораздо больший. К тому же на спине сидел Главный Хозяин, а его смок обожал, как может обожать только йорх. Смока звали именно так – как и всех представителей крылатого племени. Люди, сидевшие на спине змея, об этом не знали, а йорх не мог им объяснить – они не слышали. Это было единственным, что огорчало змея, однако с этим можно было мириться.
Давным-давно, тысячи оборотов желтой звезды назад, у йорхов были другие хозяева. Змеев привезли в яйцах. Взрослые йорхи были велики и не могли поместиться в тесном корабле. Свет змеи увидели на Земле. Каждый из них помнил этот прекрасный момент. Те хозяева были другими: йорхи слышали их мысли, равно как хозяева слышали своих любимцев. Они знали, когда змеев следует кормить, а когда – дать им отдохнуть. Строение глотки йорхов не позволяло им говорить, поэтому хозяева научились слушать их мысли.
Хозяева и создали йорхов. Они позаботились, чтоб память йорхов не исчезала, переходя к их потомкам. Это избавляло от необходимости учить змеев заново. Хозяева избавили йорхов от желания тратить время на брачные игры и драки за обладание самкой – у змеев не было разделения по полу. Каждый йорх носил в себе зародыш яйца, к годовалому возрасту оно созревало, а вот откладывать его или нет, решали хозяева. Если требовался молодой йорх, они давали родителю лекарство – и яйцо выходило наружу. Если в пополнении не было нужды, лекарства не давали. Только со смертью йорха – естественной или насильственной, яйцо выпадало, а появившийся на свет молодой змей получал в пропитание тушу родителя. Такой порядок был мудрым.
