Бело-синий огонь в костре в очередной раз ярко вспыхнул и полностью погас, вместе с внезапно прекратившимися звуками. Рукоять меча вспыхнула призрачным синим пламенем, а от клинка отделилась темная дымка, похожая на плотный черный туман, который окутывал ни разу не пошевелившегося за все это время Моргана, пока полностью не скрыл его от наших глаз.
Я открыл было рот, чтобы спросить, какого Дрогона здесь происходит, и почему все дружинники так спокойны, причем успокоились они в тот самый момент, когда раздался тот гул, от которого у меня заболели все зубы разом, но Лорен прервал меня, покачав головой и прикладывая палец к губам, показывая, чтобы я молчал. Хороший совет, но Моргану он вряд ли сможет помочь.
Дымка исчезла так резко, словно тело Моргана впитала этот странный черный дым. Костер снова горел еле видимым привычным теплым светом, будто ничего до этого и не происходило. Пятый дружинник покачнулся и плашмя упал на спину, и теперь лежал с закрытыми глазами, все еще сжимая меч в уже побелевшей руке. Я снова сделал шаг в его направлении, чтобы хотя бы посмотреть, жив Морган, или уже не очень, но Лорен меня резко остановил, просто схватив за плечо и покачав головой. Я дернулся, освобождаясь от захвата, лезть на рожон не стал, давая право все разведать Лорену. Он тихо подошел к Моргану и, присев на корточки, прикоснулся к его лбу и резко отдернул руку ровно в тот момент, когда Морган открыл глаза и едва уловимым движением сел на землю, поворачивая голову в мою сторону. Наши взгляды встретились, и я почувствовал, как руки на короткий миг опалило пламя, горевшее когда-то в мече, а Морган оскалившись, резко рванул в моем направлении, занося для удара меч, потерявший свою искру. Единственное, что я успел запомнить до того момента, пока Лорен не огрел Моргана по затылку рукоятью своего кинжала, это непроницаемую темноту, заполнившую его глаза, не оставляя ни одного светлого пятнышка. Я видел подобную тьму в глазах только один раз в своей жизни у бывшего магистра Ложи убийц на той злополучной полянке свихнувшейся ведьмы.
* * *
— Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел… да чтоб тебя, — я со злостью бросил ножовку на пол, рассматривая целые металлические прутья, на которых не осталось ни следа от моих усилий.
Я уже давно сбился со счета времени, которое провел взаперти собственного сознания, после того, как меня навестила эта блондинистая сука. Вот прошмандовка. Но ничего, я доберусь до тебя, вот тогда посмотрим, кто кого.
Мой мир сейчас ограничивался только этой небольшой комнатой с телевизором режима реал тайм, где можно было посмотреть абсолютно неинтересное ток шоу «Кеннет, или что нужно сделать, чтобы лохануться еще больше». Мало того, что я с каждым часом все больше обретал собственное «я», так еще и понимал, что все больше и больше отделяюсь от этого мальчишки. Но толку то что в этом, если я тут заперт? И как отсюда выбраться не имею ни малейшего понятия.
Глава 2
Лорен в который раз склонился над раскинувшемся на земле лицом вниз телом Моргана Соте, внимательно его рассматривая. Спустя буквально десять секунд, он поднялся и пнул его под ребра, носком сапога, после чего, услышав еле слышимый стон и удостоверившись тем самым, что нас не стало на одну боевую единицу меньше, оставил своего подчиненного лежать в той же позе, в которую он сам его поместил, и повернулся ко мне, прожигая яростным взглядом. Весь его вид говорил о том, что сейчас начнется не просто очередная нотация о нашем плохом поведении. Лорен был очень сильно на взводе, и до взрыва осталось буквально подать рукой, вот тогда он припомнит мне все, начиная с моего такого неудачного рождения.
— На, выпей, — мой штатный лекарь настойчиво дергал меня за рукав камзола, — хорошее успокоительное, лучшее в своем роде. Я после прошлого раза себе много сделал: всегда думал, что, если с Тенями буду дальше водиться, мне еще не раз пригодится. А ведь зарекался же, и вот, снова на те же грабли, да с разбега. Хотя, я же думал, они у тебя все инициированные, а оно вон как оказалось. И вроде не в первый раз такое вижу, а ощущение, будто мне Доргон в душу заглянул, никак не проходит, — я повернулся к Льюису и бездумно взял протянутый флакон в темном стекле. Даже не нюхая, чтобы не представлять себе, что он там намешал, сделал большой глоток. Горло обожгло огнем, из глаз хлынули слезы, и от неожиданности я, поперхнувшись, закашлялся, согнувшись пополам и пытаясь вытолкнуть застрявший в груди воздух через спазмированную трахею.
— Что это? — наконец, я сумел выдавить из себя нечто членораздельное, хриплым голосом. Не то, чтобы я как-то предвзято относился к спиртным напиткам, но все же ими не увлекался настолько, чтобы отличить одно красное вино от другого, но вот что подсунул мне Льюис, определялось на раз, и спрашивал его больше для проформы, и чтобы попробовать хоть что-то сказать, потому что сомневался, что способен на подобный подвиг.
— Успокоительное. Причем единственное подходящее в данном случае, — лекарь с философским видом поднял вверх указательный палец, намекая, что то, что он сейчас говорит, является истинной в последней инстанции. После чего протянул руку, чтобы забрать у меня флакон.
— Но это же спирт! Самый настоящий, и даже неразведенный, — кажется, я рано поверил в свои силы, потому что снова закашлялся. Кашлял я почти минуту, прерываясь лишь для того, чтобы сделать глубокий вдох обожженным горлом.
— Спирт, — он не стал отрицать очевидного, ответив, дождавшись, когда приступ кашля пройдет, — но это не мешает ему быть хорошим лекарством, повторяю, единственно хорошим в данном случае, — Льюис забрал у меня флакон, который я сжимал во время кашля так, что тот не лопнул в меня в руке просто чудом, и, сделав большой глоток, даже не поморщившись, заткнул его плотной крышкой. — Ничего лучшего для успокоения расшатанных нервов, приглушения боли, и поднятия боевого духа в медицине придумано еще не было по сей день. Все остальное — чистого рода внушение и самовнушение. Или магия алхимии, которая мне увы недоступна, но и она не всесильна. Запомни, Кеннет, в случае, свидетелями которого мы все сегодня стали, нет ничего лучше спирта, чтобы успокоить вот здесь, — он приложил руку с зажатым в ней флаконом к груди. — Все остальное — сплошное шарлатанство и надувательство, — покрутив флакон в руке, он глубоко вздохнул и, положив его в карман, направился прямиком к Моргану, который начал приходить в себя: он перевернулся на спину и негромко застонал, протянув руку к голове.
— Ну, и что вы тут натворили, затейники? — Лорен, скрестив руки на груди, хмуро смотрел на меня, не отходя при этом далеко от Моргана, над которым уже вовсю начал хлопотать Льюис, поддерживая, и помогая принять сидячее положение.
— Если судить по твоему относительному спокойствию в тот момент, когда Сатрина и твою сестрицу едва не утащило прямиком к Доргону, а о том, что происходило в этот момент с Морганом, я лучше промолчу, здесь произошло нечто, о чем тебе известно гораздо лучше моего, — я дернул плечами, чтобы разогнать остатки спазмов, все еще нет-нет да подергивающих мышцы, и подошел к лекарю, присаживаясь недалеко от пострадавшего дружинника, прямо на землю. Ноги все еще болели, поэтому стоять было тяжело, а усесться где придется, почему-то показалось мне слишком глупым. Тем более, в голове появилась странная, гудящая тяжесть, давящая на веки, от которой неудержимо клонило в сон. И одновременно с этим я чувствовал неестественную легкость, разбавленную опустошающей пустотой. Я несколько раз тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, и даже похлопал себя по щекам, но противное ощущение меня не отпускало, а наоборот усиливалось с каждой секундой. Чтобы чем-то себя занять, я потянулся к мечу, который Морган наконец выпустил из руки, и который сейчас просто валялся на земле.
— Не советую к нему прикасаться, Кеннет, — Лорен произнес это таким тоном, что трогать меч пропало всякое желание, которого у меня, что уж тут говорить, и так было немного. Я немного подался вперед, наклонился и принялся рассматривать клинок, который внешне даже при тусклом свете очень слабо походил на мой меч. Иссини-черная сталь с вязью каких-то символов, которые были мне абсолютно незнакомы, отливающих серебром, выгравированных возле рукояти настолько сильно отличались от тех, что были выгравированы на клинке в момент его получения мною в храме, что перепутать их сейчас не смог бы даже слепой, которому разрешили бы провести по ним пальцами. Да что, Доргон вас всех раздери, здесь произошло?
