— Хочу сам посмотреть, — сказал я и направился к ржавой лестнице.
— Может не надо, Жан Михайлович? — голос Сережи звучал испуганно. — Там такое все хлипкое... Давайте лучше дроном, а?
«Да пошел ты в жопу!» — подумал я. Я был единственным во всей редакции, кого называли на вы. Мамонт, мля. Мастодонт. Ходячее живое ископаемое.
Я взялся за покрытую ржавой слизью ступеньку. Пальцам сразу стало холодно. Да и пофиг. Не холодно же мне было сидеть в засаде за гаражами зимней ночью. Не испугался же я перестрелки на «Сковородке», когда надо было досмотреть до конца разборку между «мельницей» и «сухачами». И сатанистов придурочных не испугался на кладбище. Выследил, когда менты руки умыли уже, чтобы найти, кто это собачек похищает.
Я начал подниматься. Ботинки скользили. Надо было зимние кроссовки надеть, пофиг, что снега до сих пор нет.
— Жан Михайлович, не надо! — крикнул снизу Сережа.
«Надо, Сережа, надо!» — подумал я, выбираясь на первую промежуточную площадку. Эффектно, да. Черная клякса старого пожара была сверху выглядела как след от взрыва. Железный хлам бывших станков и конвейерных лент смотрелся фигурами безумного тетриса. Я посмотрел наверх. Какая тут высота, интересно?
— Спускайтесь, Жан Михайлович! — жалобно запричитал Сережа. Как они выживают вообще, это поколение? Чуть что похожее на опасность — бежать. Чуть настроение качнулось — в аптеку за антидепрессантами. Намек на проблемы — к психотерапевту...
Я принялся штурмовать следующий лестничный пролет. Металлические перекладины опасно поскрипывали, но вроде держались. Со злобой почувствовал, что колени мои протестуют против таких физических упражнений и поскрипывают тоже. В такт ржавым ступенькам. Замерзшие пальцы так уже плоховато гнулись. Какого черта я перчатки не надел? В кармане же лежат, сунул перед выходом...
Вторая площадка. Снизу окна в цехе выглядели узкими полосами под потолком. На деле же каждое из них было выше человеческого роста. В раме застряли серые от грязи осколки стекол. Мерзкий пронзительный ветерок швырнул мне в лицо горсть мокрого снега. Уже тает, начал припорашивать. Напротив окна росло дерево. Все в засохших коричневых листьях, какое-то больное на вид. Как оно вообще здесь оказалось, неужели выросло за то время, пока завод был заброшен? Я посмотрел на цех. Да, разруха... Отличные кадры бы получились, зря Сережа боится сюда залезть.
Последний пролет. Лестница выглядит так себе. Одной ступеньки не хватает, другая явно скоро отвалится. Может, не лезть выше?
— Жан Михайлович? — раздался снизу голос Сережи. Как серпом по яйцам! Что значит, не лезть? Раз начал, то долезу до самой верхотуры! А там и на крышу можно выбраться, вон он люк...
Мне не хватило какого-то сантиметра. Думал, что хватаюсь за поручень на верхней площадке, но пальцы скользнули по ржавой пустоте. Раздался заунывный скрежет, и как в замедленном кино вся эта металлическая конструкция начала складываться.
Гладкие подошвы ботинок соскользнули со ступеней, пару секунд я трепыхался на одной руке, пытаясь найти еще хотя бы одну точку опоры. Но потом вставший на дыбы железный богомол ржавой лестницы стряхнул меня с еще одним натужным скрипом.
Я падал.
Бесконечно долгое мгновение, за которое, по идее, я должен был увидеть всю свою жизнь.
Неужели все, а?
Погибший с мечом в руке викинг попадает в вальгаллу, где его ждут бесконечные пирушки с пышнотелыми валькириями по вечерам, а днем сражаются в свое удовольствие. А куда попадает после смерти журналист, если погиб с пером в руке?
Я громко захохотал, поняв, что в последний момент своей жизни судорожно пытаюсь нащупать в своем кармане авторучку.
Глава вторая. Номер семьсот тридцать четыре
Холодно, блин.
Брр, какая же холодрыга! Не понимаю, какого хрена я лег спать под простынкой... И воняет еще чем-то так гадостно. Что такое могло протухнуть...
Стоп. Я что, все еще жив? Я же падал вместе с ломающейся прямо подо мной железной лестницей, меня должно было в фарш перемолоть на бетонном полу!
Приснилось?
Фух... Реалистичный такой сон, жесть просто.
Я пошевелился, пытаясь поджать под себя ноги и натянуть одеяло. Да что, твою ж мать, так мерзко воняет?!
Я продрал глаза и сбросил с лица тонкую ткань. Надо мной был побеленный потолок. Стена справа до середины покрашена в бледно-зеленой краской. На мою квартиру это ни разу не похоже. Тогда где я? В больнице? Выжил при падении?
Странно.
Шевелиться могу, и даже вроде ничего не болит... Только в правом запястье ощущается какое-то неудобство. Я поднял руку к глазам. На кусочке оранжевой клеенке ручкой было написано «№ 734». А кусочек этот привязан к руке жгутиком из скрученного бинта. Совершенно варварски, будто никто даже не подумал, что от такого обращения рука может и отпасть. Я попытался сначала развязать узел, потом просто перегрыз мешанину из тонких белых ниток зубами.
Попытался сесть.
И у меня это как-то сразу получилось. Пальцы уперлись в холодные борта металлической каталки, на которой мое тело и лежало.
— Эй! — позвал я. Вроде бы, из дальней части коридора раздавались какие-то звуки.
Прислушался. Да, точно. Вроде поет кто-то. Фальшивит.
Я прокашлялся. Подумал, что неплохо бы попить.
Почему, черт возьми, у меня ничего не болит? Даже если я выжил, то должен быть весь поломанный! Шок? Сломан позвоночник, чувствительность отпала? Почему я тогда так свободно двигаюсь? Я подвигал руками, поболтал ногами. Покрутил головой. Натурально, я чувствую себя гораздо лучше, чем когда просыпаюсь в собственной постели каждое утро! Никакой скованности в пояснице, не ноют колени, нет ощущения чего-то застрявшего между лопаток. И во что это я одет?
Брюки были не мои. Джинсы что ли? Какие-то странные только. Ботинки тоже не мои. Коричневые, потертые. Рубашка голубая. Правый рукав расстегнут, наверное, расстегнули, когда бирку привязывали. Неаккуратно расстегнули, пуговицу оторвали.
Бирка... Я снова схватил кусок клеенки с накорябанными авторучкой цифрами.
Огляделся, теперь уже внимательнее. Моя каталка стояла в глухом конце коридора, у стены напротив — еще одна каталка. Весьма заслуженного вида, видно, что тысячу раз перекрашивали, а краска все равно облупилась.
У изголовья моей каталки — дверь, обитая оцинковкой с массивным таким металлическим рычагом. Прямо на двери красной краской аккуратными буквами выведено: «Помещение для хранения тел № 1». А ниже приклеен листочек, на котором размашистым почерком написано: «Дверь закрывать на замок!!!»
Вот оно что.
Я в морге.
Умер, и мое бренное тело забыли поставить в холодильник. Тогда получается, я призрак? Поэтому ничего и не болит?
Я похлопал себя по коленкам. Да нет, вроде пальцы ощущают вполне себе теплую плоть. Только вот что-то как будто не так... Будто ноги худее, что ли... И длиннее... Или мне кажется?
Я спрыгнул на пол. Линолеум. Стремный, побитый жизнью и колесами каталок линолеум. Сначала было как-то боязно отпускаться каталку. Поверить в то, что я могу самостоятельно передвигаться было чертовски сложно. Но не стоять же тут всю ночь, рядом с это каталкой! «Она же двигается, просто с собой ее укати, делов-то!» — ехидно подсказал внутренний голос. «А и действительно!» — подумал я, ухватил каталку покрепче, покатил в сторону источника звука. Интересно, кстати, почему я решил, что сейчас ночь? В коридоре было светло, все матовые «таблетки» светильников, кроме одной, были включены. Окон не видно.
Еще одна дверь, на которой той же красной краской было написано не очень понятное «Секционный зал». Хм, интересно. Вроде голос не оттуда, но мне просто стало любопытно. Никогда раньше не случалось бывать в моргах. Не заперто. Я осторожно заглянул. Комната была совсем небольшой, и под определение «зал» не очень подходила. Стены до самого верха заложены дешевой кафельной плиткой унылой серо-голубой расцветки. На полу — тоже плитка. Коричневая и светлая, выложенная даже каким-то веселеньким узорчиком. Два длинных стола, металлические. В изголовье каждого — мойка с раздельными кранами. В правой — свернутый рыжий шланг. Есть окно, но оно наглухо закрашено краской. На подоконнике стоит железный судок, в котором свалены разные блестящие инструменты. На вид не особенно чистые. У стены три эмалированных ведра. Обычная раковина, тоже с раздельными кранами. Но какой-то умелец присобачил на них смеситель, собранный из синего резинового шланга.
