под ноги. Из тёмного проёма грохочет, а внутри расцветает огненный цветок огня на дульном срезе противника.
Сильный толчок прямо в грудь, в броник – в то самое место, где под ним купленный утром на базаре странный талисман.
Не могу дышать. Перед глазами встаёт красная завеса, я медленно сползаю по стене.
Темнота.
Интерлюдия 1
«Уважаемая Галина Сергеевна, с прискорбием сообщаем, что Ваш сын старший лейтенант ВДВ Алексей Петрович Шейнин погиб в бою, выполняя свой воинский долг в Сирийской Арабской республики. Командование части ходатайствует о награждении Шейнина А.П. орденом Мужества посмертно. Примите мои искренние соболезнования. Командир в/ч…»
Глава 2
Плыву в плотной как кисель воде, она сковывает все движение, сдавливает грудь и не даёт дышать. В ушах шум: бу-бу-бу…
На голове невидимый обруч, с каждой секундой смыкается всё сильнее, ещё немного и башка лопнет как перезревший арбуз.
Тело пронзает невыносимая боль, заставляя меня сжиматься и разжиматься словно пружина. Меня охватывает конвульсия, какая-то гадость вытекает из открытого рта.
Лёгкие просто разрываются, начинаю кричать…
- Господин штабс-ротмистр, вы очнулись?
Открываю глаза и вижу перед собой не то призрака, не то ангела в белоснежных одеяниях.
Это что – я уже на том свете?
Потом замечаю красный крест на косынке спрашивавшей. Выходит на этом что ли? Только наряд уж больно странный какой-то, я бы даже сказал – старомодный, наши медики давно такие не носят, да и сирийцы тоже.
«Международный красный крест» или какие-нибудь «Врачи без границ»?
Только не больно я верю в гуманизм бармалеев. Если передали в руки медикам, значит есть на меня определённые планы.
Выкуп запросят, на обмен пустят или заставят записать ролик, в котором я буду рассказывать, что раскаялся и сожалею о тех непотребствах, которые наша армия творит супротив мирных бармалеев…
Думаете не заставят? Держите карман шире. У этих ребят обширный набор спецсредств, зря их что ли полмира снабжает.
- Как вы себя чувствуете, господин штабс-ротмистр?
А говорит барышня в белом на очень хорошем русском. Землячка? Тогда почему называет каким-то штабс-ротмистром, ведь на мне были три старлеевских звёздочки. А звание такое не существует уже больше ста лет.
Если не изменяет память, штабс-ротмистр – офицерский чин в кавалерии и у жандармов, равен штабс-капитану в пехоте. Но это не точно, историей я увлекался постольку поскольку, а военной реконструкцией никогда не интересовался, у меня и так полжизни в сапогах и при погонах прошло.
Видимо, барышня из старых русских, тех, кто сбежал из страны во время революции и гражданской войны. Отсюда и это старинное – штабс-ротмистр.
Чувствуя на себе вопрошающий взгляд, отвечаю:
- Ещё не разобрался.
- Сейчас я приглашу к вам доктора. Потерпите немного.
Барышня уходит.
Начинаю прикидывать, что делать… Девушка – эмигрантка, то есть я в какой-то иностранной: европейской или американской (хрен редьки не слаще) миссии. В бескорыстное лечение как-то не верится, значит, надо рвать отсюда когти и как можно быстрее.
Но для этого необходимо понять, в какой я форме.
Голова трещит, это естественно – меня гарантированно контузило во время боя с бармалеями. Руки и ноги шевелятся и полностью послушны, вот только грудь – на ней танк что ли разворачивался? Такое ощущение, будто вмяли здоровенным молотом.
Неужели разворотили? Предательская мысль заставляет покрыться холодным потом.
Лезу за пазуху, первым делом натыкаюсь на бинт – его на меня не пожалели, спеленали как мумию.
Так, это что – пальцы нащупали нечто металлическое и холодное. Я вытащил его на свет.
Медальон! Тот самый медальон, что я купил у старика-бедуина на базаре…
Не знаю почему, но я обрадовался ему как родному.
Делаю глубокий вдох и выдох, я не медик, но всё-таки рёбра целы – это радует, ушибы мы как-нибудь переживём, на мне вообще всё заживает как на собаке…
Невольно вспоминаю Вомбата, бойцов – у них точно не было никаких шансов.
Неужели уцелел только один я?
В палате ещё несколько коек, и они не пустые. Справа лежит сосед, нас разделяет только грубая неокрашенная тумбочка.
У соседа густая окладистая борода. Чеченец? Нет, вроде морда лица вполне себе рязанская, то есть типично русская.
Глаза соседа закрыты, он спит и видит пятый сон.
Приоткидываю одеяло, дабы посмотреть, что у меня осталось ниже пояса. Упс… вместо трусов какие-то кальсоны, причём совсем доисторического вида. В таких, наверное, ещё мой дед воевал.
Да и кровать не похожа на медицинскую, скорее, грубо сколоченный топчан. Совсем что ли у этих «врачей без границ» с оборудованием плохо?
Кстати, не наблюдаю ничего похожего на медицинскую аппаратуру, то есть это либо не реанимация, либо на пациентах экономят. Выжил – хорошо, не выжил… Такова селява!
В палате не с чем не сравнимый запах карболки, он забивает все ноздри.
Не выдержав, чихаю.
- Будьте здоровы!
- Спасибо!
Скашиваю взор и вижу перед собой долговязую фигуру. Фигура тоже вся в белом, на носу очки с толстыми линзами, на груди – даже не стетоскоп, а скорее трубка.
Что за хрень? Где такое выкопали?
- Ну что, господин Гордеев, рад, что вы пришли в себя, - говорит врач (а кто ж ещё это мог быть?).
Порываюсь поправить эскулапа, сказать, что моя фамилия Шейнин, но потом одёргиваю сам себя. Может ну его.. Рано вскрывать все карты. Побуду какое-то время Гордеевым, а там будет видно.
- Я тоже этому рад.
Доктор будто не верит своим глазам, смотрит на меня как на неведомую зверушку. Неужели считали, что не очухаюсь? А вот хрен вам! Помирать нам рановато! Дел по горло!
- Давайте знакомиться. Я – Сергей Иванович Обнорский, главврач госпиталя и по совместительству ваш лечащий врач.
- Очень приятно, Сергей Иванович!
- Взаимно, - любезностью на любезность отвечает эскулап.
Начинается стандартный медицинский осмотр: меня всего выслушивают, простукивают, прощупывают, заставляют открыть рот.
Я послушно следую приказам.
- Что ж, голубчик! – удовлетворённо крякает Обнорский. – У меня для вас хорошие новости – вы пошли на поправку. Неделька, максимум – полторы, и вас можно выписать из госпиталя.
- Куда выписать? – осторожно спрашиваю я.
Врач мрачнеет.
- Разумеется, в действующую армию. Бить японцев, куда ж ещё?!
Каких, блин, японцев? Мы
